Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Разумеется, я тоже об этом думаю, — ответил я ему, — таких совпадений не бывает. Но странно было бы обвинять баронессу лишь в том, что она рассказала эту легенду.
— Да… — протянул Иван Кузьмич. — Вот такая легенда.
В конюшню спустился Сила Кузьмич Фролов и подошел взглянуть на тело.
Еще в ожидании Коробейникова и доктора мы с Иваном Кузьмичом решили, что, после подробного осмотра места преступления, не станем мешать любопытствующим, желающим взглянуть на тело. Пусть смотрят. А мы посмотрим на них. Понаблюдаем, а при
Фролов пришел первым. То ли нервы у него были покрепче, чем у остальных, ведь, как-никак, его бизнес связан с забоем скота. То ли любопытства побольше. Он взглянул на покойницу, отшатнулся, перекрестился, не отводя глаз:
— О, Господи! Спаси и сохрани!
— Вы ее знали? — спросил у него Иван Кузьмич строгим голосом.
— Да, — ответил Сила Фролов, не сводя взгляда с тела, — это Дуня. Дочь моего работника, забойщика.
— Забойщика? — заинтересовался я.
— Скот у меня забивает на бойне. Семен Кокошин, — пояснил он.
— Вы знаете, есть одна интересная деталь, — привлек наше внимание доктор Милц, — дело в том, что сонная артерия рассечена очень уверенно. Одним точным ударом.
— Да Вы что себе думаете-то! — возмутился Сила Кузьмич.
— Я не думаю, я констатирую факт, — оборвал его доктор.
— Когда наступила смерть? — спросил я, прерывая могущий разгореться конфликт.
— Ну, судя по окоченению, — взглянул на тело доктор Милц, — я полагаю, часов шесть назад.
— То есть, было еще светло, — отметил я.
В конюшню зашел взволнованный Петр Миронов. Я сделал знак городовому, чтобы его не задерживали. Вопреки ожиданиям, Петр Иваныч на труп не любопытствовал. Увидел случайно, отвернулся в ужасе. И обратился к нам с Иваном Кузьмичом:
— Господа, право же слово, пощадите. Сил же никаких нет! Там дамы в истерике!
— Думаю, можно отпустить, — обратился ко мне Иван Кузьмич. — Допросите завтра.
— Как скажете, — не возражал я. Никуда все эти господа за ночь не денутся, а у меня еще и без допросов дел полно.
— Доктор! — обратился Петр Иванович к Милцу. — Пойдемте! Там Анне нехорошо. Пойдемте.
На секунду я почувствовал острый укол тревоги и вины. С этим убийством я даже не смог минуты улучить, чтобы узнать, как там Анна Викторовна. И теперь отвлечься не могу. Остается только надеяться, что Александр Францевич справиться с ее недомоганием. А семейство Мироновых уж точно не оставит ее заботой.
Доктор ушел вслед за Петром Мироновым. А им навстречу, расталкивая всех вокруг корпулентной своей персоной, вбежал господин Ребушинский. Вот его труп интересовал очень. В маленьких его глазках, почти задавленных щеками, пылал азарт, и даже нос, казалось, подергивался. Осмотрев все вокруг и даже, кажется, обнюхав для верности, он вполголоса обратился к моему помощнику:
– Антон Андреич! Мне бы пару снимков жертвы!
— Не положено, — строго ответил Коробейников.
— Гонорар, конечно, изыщем, — продолжил наседать Ребушинский, — хотя
— Подкуп должностного лица? — возмутился Коробейников. — Вы что…
— Алексей Егорыч, — строго вмешался полицмейстер, — и вы тоже с нами покидаете место преступления.
— Ну Иван Кузьмич! — попробовал упросить его Ребушинский.
— Следуйте за мной, — остался непреклонным тот в своем решении. — За мной!
Ребушинский неохотно пошел в дом.
Я распорядился доставить тело в мертвецкую и вышел из конюшни. На дворе гости готовились к отъезду. Я еще успел поговорить с доктором Милцем, который заверил меня, что с Анной все будет в порядке, когда она отдохнет. Просто переволновалась. Сейчас она спит, и Дарья Павловна настояла, чтобы ее не будили, а оставили у них до утра. Мироновы согласились и сейчас тоже собирались домой. Уехал и доктор, сопровождавший труп. Пора было и нам с Коробейниковым возвращаться.
Но когда мы отошли от общей группы в сторону, где стоял полицейский экипаж, я вполголоса спросил своего помощника:
— Антон Андреич, пистолет при Вас?
— Обижаете, Яков Платоныч, — ответил Коробейников и уставился на меня выжидающе.
— Возвращайтесь на конюшню, — велел я ему, — тайно. Так, чтоб Вас никто не видел. Знаете, убийца иногда возвращается на место преступления. Какое-то странное чувство меня посетило, — продолжал я. — Спрячьтесь там и будьте до утра.
— Спасибо, Яков Платоныч, — очень серьезно ответил Коробейников и, отдав мне фотоаппарат, быстро пошел обратно к конюшне, стараясь при этом избегать освещенных участков.
Я же отправился домой. Мне нужно было отдохнуть и подумать. Мысли мои кружились, и их требовалось хоть как-то упорядочить, попытавшись отделить значимое от незначимого. Это дело сбивало меня с толку. Легенда о кровавой графине, обескровленный труп, исчезнувший сосуд с кровью… Все это было как-то очень демонстративно. И непонятно. Неясно было, почему убили девушку. И зачем убийце понадобилось все обставлять таким образом. И будут ли еще жертвы, или убийца закончил то, что хотел сделать.
Пока что точно я мог сказать только одно: с весьма высокой вероятностью убийца кто-то из дома или их ближайшего окружения. И я только что оставил там Анну Викторовну. Так что странное мое чувство, о котором я упомянул Коробейникову, называлось мучительной тревогой.
Ночью я спал плохо и утром явился в управление ни свет ни заря. Ясности в мыслях и фактах я никакой не приобрел, зато тревога меня не отпускала. За ночь никаких донесений не поступало. И Коробейников еще не возвращался. Зато меня навестил Иван Кузьмич, тоже, видимо, явившийся на службу раньше обычного.
— Ну, что там этот конюх? — поинтересовался он. — Найден?
— Дома нет, на конюшне тоже нет, — доложил я.
— Так вот вам, Яков Платоныч, и разгадка, — заявил Иван Кузьмич, удобно усаживаясь. — Он завлек девушку к себе на конюшню, да и зарезал.