ЮРОДСТВО И СТОЛПНИЧЕСТВО

Кузнецов Николай

Отсюда, отреченіе отъ законовъ ума, приспособленныхъ къ настоящему состоянію человка при преобладающемъ развитіи высшихъ силъ ума, естественно: дятельность, устрояемая по законамъ этого послдняго – вполн достойна нравственно-разумнаго существа; слдовательно, если должно предположить, что святые юродивые находились подъ вліяніемъ этой стороны ума, устрояли жизнь по ея законамъ и требованіямъ, то ясно, что, „юродство", несогласное съ обыкновеннымъ житейскимъ порядкомъ, иметъ свое основаніе въ природ нашего духа и вполн согласно съ нравственнымъ закономъ.

Но для человка, слишкомъ далекаго и отъ той среды и отъ той жизни, какую рисуютъ прологи и четьи-минеи, отреченіе отъ законовъ ума святыхъ юродивыхъ представляется страннымъ, и онъ низводитъ ихъ на степень психически разстроенныхъ людей [CCXXVIII] , только потому, что они не подчиняются общественной логик. Христіанскій правильный взглядъ на мнимое безуміе святыхъ юродивыхъ не такой. Раньше мы имли случай говорить о томъ, что святые юродивые подражаніемъ Христу стремились къ богоподобію. Исполняя въ точности законъ евангелія, они тмъ самымъ благоустроялись въ внутренней своей жизни и, стяжавъ любовью своею къ Богу и ближнимъ союзъ совершенствъ [CCXXIX] , они старались исполняться, по апостолу, во всякой премудрости и разума духовнаго [CCXXX] , образовать и усовершать свой умъ въ дух евангелія. Умъ ихъ былъ устремленъ всегда къ Богу; такъ, святый Николай Кочановъ, „пребывая въ юродств по стогнамъ града ходя, похабъ творяшеся, во устхъ же молитву имя къ Богу всегда" [CCXXXI] ; святый Василій, „разумъ непрелестенъ стяжавъ, посред молвъ сохранилъ себя" [CCXXXII] ; онъ, крпостію ума непоколебимь пребылъ и надъ страстьми воцарился"; умъ его постоянно былъ занятъ богомысліемъ: „всегда Бога зря ума чистотою". Его внутренній духовный взоръ, всегда обращенный къ Богу и совн выражался тмъ, что глава его всегда была поднята къ небу, и очи

его устремлены гор. „Много говорить – не миновать грха" [CCXXXIII] , говаривалъ святый Василій. И руководясь этимъ указаніемъ премудраго, онъ, ничтоже глаголаше, аки безгласенъ творяшеся, утаитися мня отъ человкъ добродтельми, Богу же точію вдомъ быти", „въ мір жилъ безмолвно, яко въ пустыни, въ народ пребывая, яко въ кающихся обители [CCXXXIV] ; святый Михаилъ Клопскій умъ свой обращалъ на пріобртеніе душевной чистоты [CCXXXV] ; „егда умомъ возлетлъ еси отъ темныхъ на небесная, тогда невозвратнымъ путемъ управился въ царство небесное", поетъ святая Церковь преподобному Михаилу въ канон; святый Симеонъ „умъ свой непрестанно простиралъ къ Богу" [CCXXXVI] и заботился о томъ, чтобы умъ свой „несмущенъ посред плищей [6] соблюсти" [CCXXXVII] . Про святого Іоанна Устюжскаго разсказывается, что онъ, „присно безъ сна въ нощи пребываше, моляся Богу, и ходя унылымъ и стованнымъ лицомъ" [CCXXXVIII] ; святый Прокопій Устюжскій, „творяшеся яко безуменъ и несмысленъ предъ человки, разумъ свой весь углубленъ въ Боз имяй" [CCXXXIX] : фактъ притворнаго безумія отмченъ и въ нашей свтской литератур. – „Лицо юродиваго, когда остался онъ наедин. описываетъ одинъ писатель, не выражало, какъ обыкновенно, торопливости и тупоумія; напротивъ, онъ былъ спокоенъ, задумчивъ и даже величавъ. Движенія его были медленны и обдуманны" [CCXL] .

[CCXXVIII] Скабичевскій въ „Русской Мысли" за 1901 г.

[CCXXIX] Колоссаямъ III, 14.

[CCXXX] Колоссаямъ I, 9.

[CCXXXI] „Новгородскія Епархіальныя Вдомости" 1878 г., стр. 863, № 14.

[CCXXXII] Стихира на стиховн августа 2.

[CCXXXIII] Притч. X, 19.

[CCXXXIV] „Кормчій", № 30, стр. 416, 1895 г.

[CCXXXV] Стихира на великой вечерн 11 января.

[CCXXXVI] Изъ канона 21 іюля.

[6] ПЛИЩ м. церк. голосной шум, крик. Плищевати, кричать (Словарь Даля).

[CCXXXVII] Стихиры на вечерн 21 іюля.

[CCXXXVIII] Прологь 29 мая, листъ 67.

[CCXXXIX] Четьи-Минеи 8 іюля, листъ 48.

[CCXL] „Новгородскія Епархіальныя Вдомости" 1898 г. № 20, стр. 1362.

Значитъ, отршенность отъ ума у святыхъ юродивыхъ была сознательная и не внутренняя. Послдней отршенности въ святыхъ юродивыхъ предполагать нельзя; и въ возрожденномъ благодать хотя замняетъ умъ, такъ же какъ солнечный свтъ – свтъ возжигаемый, но не исключаетъ, однако, его дятельности. И возрожденному нуженъ указатель, который бы говорилъ ему, что онъ иметъ божественнаго руководителя и слдуетъ его велніямъ, – нуженъ наставникъ, который бы указывалъ средства, какъ сохранить и утвердить въ себ дарьі благодати. Сейчасъ только мы говорили о томъ, что умственная дятельность святыхъ юродивыхъ не была безсознательной; напротивъ, она совершалась по предварительно обдуманнымъ планамъ, (днемъ юродствуетъ, а ночью молится). Значитъ, внутреннее отношеніе къ уму у святыхъ юродивыхъ было естественное. Они отршались отъ ума только во вншней жизни. Вншній образъ жизни составлялъ для нихъ то поприще, на которое они являлись, свергнувъ съ себя владычество ума. Здсь на совершеніе только нкоторыхъ дйствій простиралось это владычество ума, и именно тхъ, какъ видли, которые относились къ самому существу въ дл спасенія, хотя у нихъ совершалось и это своимъ особеннымъ образомъ. Но для той стороны вншней жизни, которая не относится существенно къ вчному спасенію, но которую обязывается человкъ устроять по извстнымъ законамъ и правиламъ, какъ чувственно-духовное существо, какъ обитатель настоящаго міра, членъ видимаго общества врующихъ, – для этой стороны святые юродивые и отвергались ума. А такъ какъ эта сторона вншней жизни ближайшимъ образомъ находится также подъ распоряженіями ума, утверждается на его законахъ, упорядочивается его правилами и предписаніями, то съ отреченіемъ для этой жизни отъ ума, во вншней жизни святыхъ юродивыхъ естественно долженъ произойти безпорядокъ. Посл этого они въ общественной жизни являлись подобными несмысленнымъ дтямъ. Попеченіе о пищ, одежд, приличіи, словомъ – вс обязанности, изъ выполненія которыхъ большею частію слагается дятельность существа разумно-чувственнаго, для нихъ оставались какъ бы неизвстными, ненужными, и это то совершенно выдляло ихъ изъ среды окружающаго ихъ общества. Но, притворно отвергаясь ума, они расширяли его внутренно для Бога и наполняли его по выраженію церковной псни, мыслей неизреченныхъ (изъ службы святому Лаврентію); измняя свои отношенія къ міру, но находясь въ немъ, святые юродивые старались быть вн его, увеличивая кругъ умственной дятельности для Бога, стараясь ввести себя въ Бога – уподобиться Ему, какъ Онъ сказалъ: „будите во Мн" [CCXLI] , возрасти въ себ внутренняго человка по заповди апостола [CCXLII] . Святые юродивые, какъ видли, старались имть и имли постоянно Бога въ своемъ разум, по апостолу [CCXLIII] , т. е. они не только истинное имли въ своемъ ум понятіе о Бог, но и сдлали его руководительнымъ правиломъ въ жизни, во всхъ своихъ дйствіяхъ, сообразуясь съ Нимъ, возжигая въ своемъ сердц къ Нему чистйшую любовь.

[CCXLI] Іоанна XV, 4.

[CCXLII] I. Петрово III, 4.

[CCXLIII] Римлянамъ I, 28.

Длаясь сторонниками всего истиннаго, святого, святые юродивые главнымъ мотивомъ воли своей считали умъ и имъ опредляли къ дятельноcти свою волю, не давая чувственнымъ мотивамъ брать перевсъ. Эта мысль символически выражена святымъ Симеономъ юродивымъ въ слдующемъ дйствіи: онъ носилъ на своей голов внокъ изъ масличныхъ втвей и травы, а въ рук втку и, ходя по городу, громко взывалъ: „торжество побдителю царю и граду его"; впослдствіи онъ объяснилъ діакону Іоанну, своему другу, смыслъ этихъ словъ: „городомъ онъ называлъ душу, а царемъ – умъ, надъ страстями владычествующій [CCXLIV] . Такимъ образомъ, святый Симеонъ символически проповдывалъ о той внутренней побд надъ самимъ собою, которая состоитъ въ господств надъ страстями, о той борьб, какую ведутъ между собою разумъ и чувственность въ человк и о ум, какъ о сил, противостоящей страстямъ. Преосвященный еофанъ говоритъ: „сила, борющаяся со страстьми, есть умъ, въ коемъ – сознаніе и свобода. Чрезъ него цлительная сила переходитъ къ силамъ сквозь подвиги, чрезъ него же сила, поражающая, разрушительная, проходитъ къ страстямъ въ бореніи. И обратно: когда страсти возстаютъ, то мтятъ прямо на умъ, т. е. на покореніе сознанія и свободы. Он – во святилищ нашего внутренняго духа, куда врагъ черезъ страсти пускаетъ свои разженныя стрлы изъ душевной тлесности, какъ изъ засадъ. И пока цлы сознаніе и свобода, т. е. стоятъ на сторон добра, то какъ бы ни было велико нападеніе побда наша. Такимъ образомъ, точка опоры для страстей есть благодать" [CCXLV] . Нося на голов внокъ, святый Симеонъ юродивый этимъ какъ бы показывалъ царственное назначеніе головы (ума), которая иметъ близкую и тсную связь съ явленіями душевной жизни и служитъ важнйшимъ ихъ органомъ. Въ самомъ дл, человческое тло завершается головою и въ отношеніи къ цлямъ жизни и ихъ достиженію не тло носитъ голову, а голова тло, которымъ она управляетъ. Лицо головы служитъ выраженіемъ и какъ бы живымъ зеркаломъ душевныхъ состояній человка [CCXLVI] . Голова, такимъ образомъ, иметъ значеніе органа посредствующаго между цлостнымъ существомъ души и тми вліяніями, какія онъ испытываетъ со вн или свыше и ей приличествуетъ правительственное достоинство въ цлостной систем душевныхъ дйствій. Умъ иметъ значеніе свта, которымъ озаряется созданная Богомъ жизнь человческаго духа съ ея. Богомъ данными законами. Сосредоточенности и неразсянности ума могутъ мшать не только вншнія впечатлнія, но и впечатлнія міра субъективнаго, внутренняго. Полная и безраздльная сосредоточенность ума на какомъ-либо предмет можетъ быть весьма значительно повреждаема или даже парализуема возбужденіемъ какихъ-нибудь стремленій и чувствованій, относящихся къ другимъ предметамъ и вызывающихъ иной рядъ представленій, стремящихся проникнуть въ умъ и овладть имъ. Давленіе со стороны этихъ инородныхъ стремленій, чувствованій или представленій, врывающихся въ умъ и сбивающихъ его съ того предмета, на который направляетъ его человкъ усиліемъ своей воли, бываетъ иногда такъ сильно, постоянно и настойчиво, что для освобожденія отъ нихъ, какъ должной или желаемой концентраціи ума, остается или осуществить ихъ на дл и тмъ разрдить, такъ сказать, ихъ и лишить силы, или предпринять борьбу съ ними для уничтоженія ихъ въ основ. Освобожденіе отъ давленія разсивающихъ стремленій и представленій посредствомъ осуществленія ихъ всегда приноситъ лишь временный результатъ, не обезпечивающій въ будущемъ, даже боле или мене близкомъ отъ новаго появленія и возбужденія ихъ, отъ новаго вліянія, разсивающаго умъ. Отсюда является потребность и необходимость нкотораго боле радикальнаго ограниченія

стремленій, своимъ пробужденіемъ отвлекающимъ умъ отъ предмета, на которомъ оно безраздльно и сполна должно быть сосредоточено, требуется нкоторое подавленіе потребностей, мшающихъ желаемой и нужной собранности духа. Это именно потому, что уже самая ясность, чистота и сила ума стоятъ въ связи съ нкоторымъ подавленіемъ чувственности и нкоторымъ, если не ослабленіемъ, то утонченіемъ тла посредствомъ строгаго воздержанія и умренности. „Однимъ словомъ, говоритъ святый Василій Великій въ своемъ наставлeніи юношамъ, все тло долженъ презирать тотъ, кто не хочетъ погрязнуть, какъ въ тин, въ его похотяхъ, или пусть нисходитъ ему столько, сколько по словамъ Платона, позволяетъ польза философіи. Сія мысль почти нисколько не различествуетъ отъ словъ апостола Павла, который увщаваетъ ни подъ какимъ видомъ не простирать попеченія о тл до того, чтобы возникли похоти [CCXLVII] . Ибо т, кои заботятся о благосостояніи тла, а душу, управляющую онымъ пренебрегаютъ, какъ ничего не значущую, чмъ различаются отъ такихъ людей, которые стараются объ устройств орудій, а въ искусств, дйствующемъ сими орудіями, не усовершаются? Итакъ, заключаетъ святый Василій Великій, надлежитъ укрощать и удерживать въ повиновеніи тло, какъ удерживаютъ стремленіе какого либо звря, возбуждаемыя имъ въ душ смятенія усмирять умомъ, какъ бичемъ, и заботясь о дух, не давать воли страстямъ, дабы он не увлекли его, подобно какъ необузданные и разъяренные кони увлекаютъ всадника. Здсь прилично упомянуть, говоритъ великій святитель, о Пиагор; узнавъ, что одинъ изъ его знакомыхъ тлесными упражненіями и явствами боле и боле приращаетъ свою тучность, онъ сказалъ ему: перестанешь ли ты длать темницу свою часъ отъ часу несносне? по этой причин, замчаетъ святый отецъ, говорятъ и Платонъ, зная вредъ, происходящій отъ тла, нарочно избралъ для академіи не очень здоровое мсто въ Аттик, дабы отнять отъ тла излишекъ здравія, какъ отнимаютъ лишніе сучья винограда. А я слышалъ отъ врачей, добавляетъ святый отецъ, что чрезмрное здоровье даже опасно" [CCXLVIII] . Но если отвлеченное мышленіе требуетъ нкотораго ограниченія и подавленія чувственности съ ея разсивающимъ вліяніемъ, то особенно это требуется для умнаго созерцанія и умной, или духовной молитвы, тмъ боле что предметомъ ихъ служитъ существо нечувственное, высочайшее, святйшее, безусловное. Такой объектъ созерцанія необходимо требуетъ не только свободы отъ давленія разсявающихъ чувственныхъ пожеланій, но и положительной нравственной чистоты, потому что по слову Спасителя, только „чистіи сердцемъ Бога узрятъ". Отсюда естественно должно проистекать строгое и даже суровое отношеніе къ чувственности, постоянная борьба съ нею, какъ представляющею помху для сосредоточеннаго, чистаго и напряженнаго созерцанія. Однако, цлью этой борьбы съ чувственностью должно служить одухотвореніе, такъ сказать, плоти, т. е. приведеніе ея въ такое состояніе, въ которомъ она, по крайней мр не могла бы мшать паренію духа, напряженному умному созерцанію и умной, или духовной молитв. Но здсь однимъ изъ важныхъ препятствій служитъ мыслящая сила. Человку мыслить столь же естественно, какъ и солнцу свтить. Умъ движется впередъ подъ вліяніемъ какого-то невидимаго и неодолимаго влеченія. Остановить его дятельность никто не въ состояніи, но управлять имъ должно. Главное зло для ума это суетныя, пустыя мысли. Въ письмахъ путешественниковъ мы читаемъ, что въ жаркихъ странахъ часто налетаютъ такія тучи саранчи, что он закрываютъ отъ путешественника солнечный свтъ и бросаютъ темную и холодную тнь. Тоже бываетъ и въ ум. Тучи суетныхъ мыслей постоянно носятся надъ умами людей, перескаютъ лучи истины на ихъ пути къ сердцу и, такимъ образомъ, длаютъ сердце чуждымъ добродтели; или, подобно ста птицъ, налетвшихъ на недавно засянное поле, крылатыя мысли спускаются на сердце и выклевываютъ т драгоцнныя смена, которыя посяны въ немъ рукою небеснаго Сятеля и которыя принесли бы обильные плоды.

[CCXLIV] Четьи-Минеи 21 іюпя, 152 листъ об.

[CCXLV] Путь ко спасенію 1892 г., отдлъ III, стр. 287.

[CCXLVI] Сираха XIX, 26, Экклезіастъ VIII, 1.

[CCXLVII] Римпянамъ XIII, 14.

[CCXLVIII] Творенія святаго Василія Великаго.

Для того, чтобы освободиться отъ такого состоянія и получить божественный свтъ и истину необходимо, по ученію святыхъ отцевъ, вступить въ брань съ своимъ воображеніемъ и бороться съ нимъ всми силами, чтобы „обнажить" умъ свой отъ всякихъ видовъ, цвтовъ и очертаній и вообще отъ всякаго воображенія и памяти чувственныхъ вещей, какъ хорошихъ, такъ и худыхъ, потому что, „все такое есть запятнаніе и затемнніе чистоты и свтлости ума, одебелніе его безвеществія и проводникъ къ отрастенію ума", такъ какъ ни одна почти страсть душевная и тлесная не можетъ подступить къ уму иначе, какъ чрезъ воображеніе соотвтственныхъ имъ вещей чувственныхъ. Поэтому, необходимо хранить свой умъ безцвтнымъ, безъобразнымъ, безвиднымъ и чистымъ, какъ создалъ Богъ. Но достигнуть этого возможно лишь возвративъ умъ свой въ себя, заключивъ его въ тсномъ мст своего сердца, и всего внутренняго человка, и научивъ его неотходно пребывать тамъ, внутри, внимая себ, себя разсуждая, наипаче же Бога созерцая и въ Немъ упокоеваясь. Подобно тому какъ змй, когда нужно ему бываетъ бросить старую кожу свою, идетъ и съ усиліемъ протискиваеть себя сквозь какой-либо тсный проходъ, какъ говорятъ „естествословы", такъ и умъ, чрезъ тснины сердца и умной въ сердц молитвы протискиваясь, совлекается одежды воображенія чувственныхъ вещей и недобрыхъ чувственныхъ впечатлній, длается чистымъ, свтлымъ и годнымъ къ единенію съ Богомъ, ради подобія Ему, какое воспринимаетъ чрезъ это. Или, – какъ вода, чмъ больше утсняется въ тсныхъ проходахъ, тмъ сильне напираетъ и быстре устремляется вверхъ, такъ и умъ, чмъ боле стсняется сокровеннымъ въ сердц поученіемъ и себ вниманіемъ, тмъ длается утонченне и сильне и, устремляясь гор, тмъ недоступне бываетъ для всякой страсти и всякаго прилога помысловъ, и для всякаго образа вещей, не только чувственныхъ, но и мысленныхъ, такъ какъ он въ такомъ случа остаются вн и внутрь войти не могутъ. Или какъ лучи солнца, будучи разсяны въ воздух и разъединены другъ съ другомъ, бываютъ не такъ свтлы и теплородны, будучи же сосредоточены въ одну точку посредствомъ извстныхъ стеколъ, даютъ ослпительный свтъ и зажигательную теплоту, такъ и умъ, будучи собранъ въ центр сердца себ вниманіемъ и сокровеннымъ поученіемъ, длается свтоноснымъ и попалительнымъ, тьму вещественную и страстную разгоняющимъ и всякіе такого рода образы и движенія уничтожающимъ" [CCXLIX] . Святый Симеонъ юродивый и признавалъ умъ царемъ надъ страстями. Въ самомъ дл, безъ умственнаго бодрствованія невозможно изгладить изъ души вс слды и остатки прежде воспринятыхъ впечатлній, возбуждающихъ и питающихъ страсти. Только непрерывною борьбою съ изгнаніемъ изъ души страстныхъ чувствъ можно стяжать себ внецъ побды, и не дать діаволу играть своею душою, какъ мячикомъ, который старается держать человка въ страстномъ настроеніи, перебрасывая вниманіе отъ одного воспоминанія на другое и подъ ними шевеля пожеланія и страсти [CCL] .

[CCXLIX] Невидимая брань. Москва, 1892 г., стр. 113, 114.

[CCL] Невидимая брань, стр. 119.

Вотъ какой смыслъ можно усматривать въ символическомъ дйствіи святого юродиваго Симеона.

Значитъ, святые юродивые умъ свой пріучали къ борьб съ страстями и старались развить его такъ, чтобы въ ихъ сердц вкоренился вкусъ и навыкъ только къ тому, что раскрывало предъ ними Бога, а не къ тому, что льститъ чувственности, раздражаетъ ее, направляли умственныя силы къ тому, чтобы навсегда утвердить себя въ томъ, что свято и праведно, что питаетъ благочестіе и возбуждаетъ умиленіе и благоговніе къ Творцу и Промыслителю, Искупителю и Освятителю всего существа человка.

Такимъ образомъ, святые юродивые старались казаться и казались прежде всего не такими, каковы они были на самомъ дл. Сообразно ли это съ достоинствомъ разумной человческой природы?

Нельзя не согласиться съ тмъ, что скрытность, которая внутреннюю срамоту хочетъ прикрыть благовиднымъ покровомъ, во всякомъ случа отвратительна. Но несомннно и то, что скрытность святыхъ юродивыхъ совсмъ другого рода. Основаніе скрытности ихъ, какъ видли, отчасти лежало въ глубокомъ смиреніи, которое на самой высшей ступени нравственнаго совершенства представляетъ себя ниже всхъ. Совмстность съ нашею природою такого рода скрытности не подлежитъ никакому сомннію. Сознаніе собственнаго ничтожества и недостоинства предъ Богомъ естественно человку, – и когда сознаніе это доходитъ до высшей степени, тогда человкъ во всхъ своихъ дйствіяхъ будетъ видть одни только недостатки. Если Богъ и въ ангелахъ усматриваетъ нчто стропотное [CCLI] , то тмъ боле это есть въ человк, даже самомъ благочестивомъ. Усматривая недостатки и въ своихъ добродтеляхъ, смиренный подвижникъ благочестія желаетъ, чтобы и другіе также судили о немъ, а отсюда рождается мысль – скрывать отъ взора другихъ свои добродтели.

[CCLI] Іова, XV, 15.

Дале, извстно, что смя добра въ нашей душ гораздо удобне утверждается, растетъ и созрваетъ втайн, нежели когда оно выставляется на видъ. Прывычка услаждаться собственными совершенствами и одобреніе другихъ легко могутъ ослабить одно изъ важнйшихъ побужденій къ нравственному усовершенствованію себя, – сознаніе собственнаго ничтожества. Человкъ тмъ сильне возбуждается къ исправленію нравственныхъ своихъ недостатковъ, чмъ ясне усматриваетъ ихъ. Слдовательно, лишь только человкъ начнетъ заниматься разсматриваніемъ своихъ совершенствъ и въ тоже время упускать изъ виду свои недостатки, – стремленіе къ нравственному усовершенствованію себя необходимо слабетъ, если не совсмъ прекращается.

Приложимъ сказанное къ святымъ юродивымъ. Предположимъ, что чувство собственнаго недостоинства и опасеніе, чрезъ обнаруженіе предъ собою и другими своихъ совершенствъ, ослабить въ себ стремленіе къ усовершенствованію, были развиты у нихъ до великой степени, и мы должны будемъ признать, что скрытность святыхъ юродивыхъ нисколько не противорчитъ достоинству природы человческой. Возражая, что многіе съ голубиною кротостію могли открыто возращать въ себ смя добра, не иметъ силы въ глазахъ того, кто знаетъ, что люди одарены не одинаковыми дарованіями, какъ естественными, такъ и благодатными.

Значитъ, скрытность святыхъ юродивыхъ не можетъ служить основаніемъ того, чтобы считать, „юродство" противнымъ природ человческой.

ГЛАВА V Видъ физической жизни святыхъ юродивыхъ: скитальческая жизнь, скудость въ одежд, босоножіе, провожденіе жизни вн жилищъ или въ непокрытыхъ „хлвинахъ", спанье на голой земл. Нравственный смыслъ этихъ лишеній.

Вс странности въ образ жизни святыхъ юродивыхъ происходили вслдствіе отршенности ихъ отъ ума и отъ скрытности; иначе такой образъ жизни не могъ образоваться.