Какой позор, еще вздыхают, Еще поют, любовь, тебя, И сны тобою полыхают, Губами грея и губя. На голом сердце носят люди Сквозную мантию твою, Глотают светлый лед прелюдий В твоем полуденном краю. И превращаются в поэтов Совсем простые мудрецы, Когда твой воздух фиолетов, И в небе блещут бубенцы. Материя любви, на обувь Ступай, потея и пыля. Косматая от небоскребов, Рычи, звериная земля.
"Мы в погоне за реальным..."
С.Г.
Мы
в погоне за реальным Позабыли, что искусство – Вещь воздушная, конечно, Существующая лишь Над распластанной бумагой, На пустом просторе сцены Иль в немых извивах камня, Иль на плоском полотне. Беззаботностью бессмертных, Легкомыслием их тонким Нынче смертный недоволен, И хулит он стройных муз, Этих радостных болтушек, За приятные их сплетни, За их милую живую Непростительную ложь. Может быть, настанет скоро И такое даже время, Что придется, в самом деле, Принца Гамлета у нас За пылающею рампой Не картонною рапирой, А рапирой настоящей Пред народом заколоть. А не то, как он из мертвых Невредимо вдруг восстанет, – Подойдут к нему со злобой И примерно скажут так: Это что ж у вас такое, – Умирают разве этак?.. Отдает дилетантизмом Так фальшиво умирать!
"Когда поэты спорят скопом..."
Когда поэты спорят скопом О ремесле своем высоком, – Под ними зыблется земля, Как дно большого корабля. Каморка кажется каютой, Терраса – палубой сырой, А мебель – дьяволами гнутой, Припаянной к полу смолой. Качает весело, как тронем, Что трогать, кажется, нельзя. Не замечаете, друзья, Тошнит как будто посторонним. А нам, земля, хоть кверху дном, Мы не впадет позорно в спячку. На буйном корабле земном Лишь мы выдерживаем качку.
"Плащ и лира, от этих регалий..."
Плащ и лира, от этих регалий Отказаться поэту пора. Не тебя ли народы свергали, Золотой император пера. Не затихли над безднами крылья, Над народами звезды горят. Не твоих ли небес камарилья Управляла столетья подряд. Этих лет полыхающий факел Острым дымом наполнил умы. Люди камень грызут на рабфаке, Людям снится громоздкое: мы. Сквозь арктический запах морфийный, С каждой каплею жгущий острей, Людям снятся крутые дельфины, Бороздящие недра морей. А другие, что шепчут: кошмар сей… Их скелеты в безмускульной мгле. То песчаная буря на Марсе, То веселый буран на Земле. Собирается вспыхнуть планета, Чтобы Марс полысевший ослеп. Как парящая медь Фальконета, На закате коричневый склеп.
3/февр. 1927
"Была пора, не почивал..."
Была пора, не почивал Еще на лаврах я сонета, Моя веселая планета Не знала тяжести похвал. Как смерть мне были далеки Твои, покой, немые копны, – Любил я ход четырехстопный Живой ямбической строки. Я путешествовал по ней, Стране высокой, небывалой, Где белых глыб гремят обвалы Над пышным хаосом камней. И солнцем обнажилась даль, Услышал голос я победы: Запреты в мире проповедуй, Кандальным дребезгом скандаль.
3/ноября 1926
"Я слышу, как живой клокочет клапан..."
Я слышу, как живой клокочет клапан В широком
сердце камня да стекла, – Европы растопыренная лапа На океан трудящийся легла. Я вижу, как торжественней и шире Стихия разворачивает флаг, И ей в ответ в шахтерском Иоркшире Веселый гнев сжимает свой кулак. Огонь встает невиданной пучины, Подземный подымается топор, Тот самый розовый первопричинный, Пылать не переставший до сих пор. Народы древние, бедою новой Вас будит хаос вымерших времен… Я слышу, как шатаются основы Твои, каменнолобый Альбион!
15/июня 1927
К ПОЭМЕ
Святое имя вам.
Г.Ш.
О то, на что законы человечьи Тяжелый наложили свой запрет, – Беру тебя, мой вымысел расцветший, Живые лепестки раскрывший бред. Два слова розовых в цепях столетий Томятся с незапамятных времен, Невинных два, как Сакко и Ванцетти, Чей голос палачами заклеймен. В местах общественных, на всех заборах Их знаки возвещают нам позор, Мы смутно слышим их веселых шорох, В немую землю мы вонзаем взор. Освобождаю вас, раскрыты двери Живого языка… О, звук, ликуй, Рычите в песнях, свежие, как звери, Ночные, как звезда и поцелуй.
"Ломайте копья, знатоки..."
Ломайте копья, знатоки, Кропите бешеной слюною В мои хрустящие от зною Раскидистые позвонки. Они в пустыне. Как лучи, Песок пронзающие, жестки, И как живые горячи Их обнаженные отростки. Они, как звезды, что вросли, Колючим циркулем играя, И в твердь полуночного края, И в грудь полуденной земли. Как розы жуткие они. Давно истлевшие народы Их вспламенили, как огни На длинном пиршестве природы. Гнилое мясо мертвецов Их злое кружево вскормило. Но ты взгляни, как вьется мило Язык огня, как он пунцов. И кто же тот, хулить кто станет Живую розу, что она Подземными сосцами тянет Гниющий прах земного дна. Не вам, не вам, чья бровь поката, В чьи копья бьет заря сия… За красной скатертью заката Сияет солнце-судия.
17/июня 1927
"Эпоха модным стала словом..."
Эпоха модным стала словом. Мальчишки говорят о ней, А я с веселием суровым Пою костры высоких дней. В геройстве розовом, безусом Мой меч, как солнце, заблистал, И вот всхожу косматым Гусом На деревянный пьедестал. Святая простота… Старуха- Судьба несет охапку дров, Кладет их деловито, сухо К моим ногам под черный рев. Ревите, жареного мяса Высокие желают дни, Чтоб небосвод широкий трясся… Что ж хмур ты, факельщик, – начни. Да будет пламенем обута Нога моя… Горю и рад, Что наконец ее как будто Стянул на дружелюбный лад.
"Даже звезды, свет которых..."
Даже звезды, свет которых Никогда мы не добудем, Были нужны, чтоб в просторах Путь указывали людям. Корабли сухой пустыни На костях высоких плыли Под буксиром точки синей, Что скользила без усилий В низком море той лазури, Где проложены пружины Золотой песчаной бури, Где живут глухие джины. И по всей земле, не только По воздушным этим безднам, Счастлив тот, кто плыл далеко И казался бесполезным.