Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Ширман Григорий Яковлевич

6 июля 1947

"Скажите мне, где проживает некий..."

Скажите мне, где проживает некий Валерий Брюсов, у меня к нему Есть дельце, хоть он, кажется, в дыму Подземном ада и умолк навеки! Ужели в Лете он? Умел он реки, Что орошают ад, пройти, во тьму Столетий взор вперив, – я все приму Науки меры, он откроет веки! Вот кто бы рецензентом был моим! Я по душе поговорил бы с ним О том о сем, коснулся б, между прочим, И наших дней, он всех времен знаток… Историки,

мы всё назад пророчим, А от грядущего мы наутек!

7 июля 1947

"Свое отбарабанила гроза..."

Свое отбарабанила гроза, И даже радуга, залог курьезный Неповторенья катастрофы грозной, Погасла, и глядят во все глаза Простые голубые небеса. Ужель ты, сердце, лишь мешок фиброзный, Вы, листья, – тонкие пластинки бронзы, И бриллиант дешевый ты, слеза? Я не пойму природы этой странной. Как зверь, она зализывает раны, Журча ручьями с гор бегущих вод, Ворча сердито дальним громом дробным… А этот чистый нежный небосвод, Он слишком чист, чтоб быть правдоподобным!

7 июля 1947

"Вот древний лук длиною метра в два..."

Вот древний лук длиною метра в два. В сравненьи с танком это прутик хрупкий! У каждой оконечности зарубки, Чтобы держалась жила – тетива. А вот праща Давида, какова! Она мне кажется смирней голубки, А ей убит был Голиаф, – едва Поверишь, разум требует уступки. Я уступаю, это было так, Как в сказке сказано, Давид мастак Бросать был камушки да петь на лире. Меня волнует пасынок судьбы, Разумный зверь двуногий, первый в мире Освободивший руки от ходьбы.

8 июля 1947

"По рынку книг на набережной Сены..."

По рынку книг на набережной Сены, Где моет кисть неведомый Сезанн, Эредиа могучий, как титан, Сонет слагая, бродит вдохновенный. Он выбирает старый том толстенный И роется в пыли времен и стран, Кровавый Рим он видит сквозь туман И городов разрушенные стены. А вечером, когда кругом Париж, Как зачарованный, и море крыш В лучах зари, он слово «император» Рифмует с «ужасом» в сонете том, Где в пурпуре крылатом триумфатор, Как облако в закате золотом.

8 июля 1947

"Копаются в белье твоем, поэт!.."

Копаются в белье твоем, поэт! «Наталья Николавна неопрятна: На скатерти и на салфетках пятна, В посуде, в мебели порядка нет». Написано назад сто с лишним лет, А пушкинисту прочитать занятно Такую дрянь, хоть, может, неприятно Тебе, ведь ты средь нас живешь, мой свет! И стоит ли позвать кого на ужин! У нас расстройство полное во всем. Шатучи стулья, и тарелок дюжин В буфете нет, – живем по-басурмански С тобой, Сергевна! Друга позовем – Предаст… Ведь предал Пушкина Туманский!

"Есть дом в Москве на площади Собачьей..."

Есть дом в Москве на площади Собачьей, Который

Пушкин «съезжей» называл, Где автор «Годунова» ликовал, Щенят лаская с резвостью ребячьей. И там, где голос трепетал горячий, Где гений сквозь «магический кристалл» Глядел в грядущее и где взлетал Он ввысь, еще не зная неудачи Своей женитьбы роковой и пыл Свой не растратив, где он счастлив был, – Питейное возникло заведенье. Там загребала денежки казна. Теперь горючим там торгуют… Бденье Огня здесь вижу я сквозь времена.

13 июля 1947

"С квадратом, что Малевич Казимир..."

С квадратом, что Малевич Казимир Покрыл блестящей тушью, ты картину Рембрандта уравнишь, и паутину Меж них паук соткет… Прекрасен мир. Прервать не можешь, время, ты свой пир! Века все краски выпьют… Я застыну Безруким торсом… Что сказать мне сыну Пред смертью? Что любил я стиль ампир? Разрушит пусть он у ворот пилоны С фигурами ленивых львов, затем Пусть разобьет пред домом сквер зеленый! Сшиби всё лишнее, спили колонны, Живи в коробке! Походи ты всем На стиль эпохи, к пышности не склонной!

14 июля 1947

"Скопированную с оригинала..."

Скопированную с оригинала, Которым с давних пор гордится Рим, Фигуру Вакха в лавке сей мы зрим, Что вин обильем запад перегнала. Букетом пряным пахнет здесь подвала, Бутылки полны сумраком густым, В них всё, что производит знойный Крым, Кавказ, и лоз Молдавии немало. Нарядные, на каждой свой ярлык, Стоят на полках, на затылки книг Позолоченных кажутся похожи. Задумываюсь глядя я на них И посвящаю им свой грешный стих: В них истина! Остановись, прохожий!

15 июля 1947

"Когда в Париже падала колонна..."

Когда в Париже падала колонна, Что как своих трофеев гордый груз Воздвиг великий маленький француз, Уж призрак действовал определенно. Осталось что от дел Наполеона? Кровавой славы дым и горький вкус Романтики во рту прекрасных муз, – История к сюсюканью не склонна. И там, где с громом пронеслась она, Царит музейное безмолвье сна, Всё призрачно – и пушки, и знамена. Лишь твердыми зубами время их Грызет безжалостно, грызет бессонно… «Рассейтесь, призраки!» – кричит мой стих.

19 июля 1947

"Она украла жизнь мою так ловко..."

Она украла жизнь мою так ловко, Что оглянуться не успел, и глядь – Обобран я, окручен, и сиять Изволю я, как муж, – в слезах воровка! Вся в родинках, как божия коровка. Грех раздавить, меня учила мать, И стал я с нею в мире поживать, Плодиться стал – Маринка, Зойка, Вовка. Вдруг начал я бессонницей страдать, И стала пухнуть от стихов тетрадь, Брюхатая ко мне явилась муза. Она во всем призналась мне, комок Застрял в гортани… Новая обуза. Хотел убить ее – убить не мог.