Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Ширман Григорий Яковлевич

"Дружил я долго с чашей и змеей..."

Дружил я долго с чашей и змеей. Осточертело мне, мой бог Асклепий, Тебе служить… Что может быть нелепей, Чем людям удлинять их путь земной! Советовать ушанки им зимой, А летом тюбетейки или кепи, Отнять у них табак, вино и в склепе Потом краснеть, вскрывая труп немой! К живым сердцам прикладывал я ухо. Они у старцев шевелились глухо, У молодца как ходики – тик-так… Порой вздохнешь, завидуя здоровью… Довольно, больше не могу я так! И,

взяв змеи язык, пишу я кровью.

12 июня 1947

"О, жизнь моя, ты вспоминаньем стала!.."

О, жизнь моя, ты вспоминаньем стала! Созвездья испытующе глядят Мне прямо в сердце, словно каплет яд Из необъятного, как высь, фиала. Со мною неохотно и устало Промчавшиеся годы говорят, Назад хоть время поверну навряд, А всё учусь и забываю мало. Искусство дорогое мне дано, Как будто умер я давным-давно, В иное перешел я состоянье. Но не за гроб ведь подают мне счет, – За свет и воду, – вкруг меня сиянье, Живая жизнь и всё, что с ней течет.

12 июня 1947

"И кротость лотоса, чей век – три дня..."

И кротость лотоса, чей век – три дня, И ярость щуки, что живет лет триста, И бодрость ветра – вечного туриста – Приводит в изумление меня. А рвущиеся к солнцу зеленя, Певец ночей, поющий их так чисто, Что на душе становится лучисто, Чарует, красотою полоня. Что есть прекрасное? Лишь слух и зренье Улавливают звучность и горенье Кричащих красок на немом холсте. А чувства остальные слишком низки, Чтоб, страстно предаваясь красоте, Забыть о пахнущей так вкусно миске.

14 июня 1947

"Под самой крышей он творит и горд..."

Под самой крышей он творит и горд. Внизу капустный рынок, говор, сплетни. Вот он открыл свой маленький, столетний, Изъеденный мышами клавикорд. Играет Баха Гайдн… И вдруг аккорд Взрывает фугу, и псалом последний Литаврами он кончил, а намедни Благоговел… Он памятью не тверд. В симфонии прощальной звук отцветший. Уходят музыканты, гаснут свечи, Еще две скрипки плачут в полумгле. В могиле Моцарт, он еще греховен, Скрипит и любит, бродит по земле, А там уж вдалеке гремит Бетховен.

16 июня 1947

"Всех добродетелей ты, скромность, мать!.."

Всех добродетелей ты, скромность, мать! Еще говаривали этак в Риме. Сажал капусту Цинцинат, и в гриме Садовника, чтоб миром управлять, Он принял власть… Гордыня – рукоять, Сияет украшеньями цветными, А скромность входит струйками стальными В чужую душу, лезвию под стать. О, скромность, не моя ты добродетель! Триумфа я души своей свидетель. Так пусть идут минувшие века В цепях за колесницею моею! Сонеты, как трофеи, для венка Родного я отца не пожалею.

17 июня 1947

"Навряд ли ведал маленький Георг..."

Навряд ли ведал маленький Георг В

возке отца, веснушчатый от солнца, Что именем великого саксонца Мир назовет его… Как рос восторг От гула грозного, что он исторг Из труб органа!.. Пусть возок несется К дворцу курфюрста! В сердце песня льется, И снится Лондона всемирный торг. Вторая родина. Родился Гендель Не в Англии, и не в живой легенде ль Им быть хотел бы гениальный Бах, Когда б он не был Бахом? Он в сонете Не вместится… В Вестминстере лишь прах, Душа его принадлежит планете.

17 июня 1947

"Из наших чувств, при помощи которых..."

Из наших чувств, при помощи которых Ориентируемся в мире мы, Лишь зренье отличает свет от тьмы, И слух передает нам гром и шорох. Не зря сияет небо в милых взорах, И видит музыку слепой, умы Пленяя нам, сумев из кутерьмы Извлечь гармонию в живых повторах. Дары искусств лишь зренье нам и слух Приносят, и душа без этих двух Высоких чувств бескрылою была бы. А осязанье, обонянье, вкус – Они у человека слишком слабы, Чтоб смертного поднять до вечных муз.

17 июня 1947

"От скрипки, чья певуча воркотня..."

От скрипки, чья певуча воркотня, Не требуйте вы дроби барабанной! Как орден золотой за подвиг бранный, В груди сияет сердце у меня. Его ношу я гордо в свете дня И в мраке ночи, с ним я сквозь туманы, Сквозь трубы медные, сквозь океаны Воды студеной, сквозь огонь огня. Воркуй же, скрипка, красная голубка! Звучание твое легко и хрупко, И чудится, ты вся из хрусталя. Прижался я к тебе щекой горячей, И, конским волосом тебя пиля, Я слышу жизнь в твоем бессмертном плаче!

19 июня 1947

"Вначале, – говорит Лукреций Карр..."

Вначале, – говорит Лукреций Карр, Присутствовавший, видимо, при этом, – Был хаос, мрак, смешавшийся со светом, И с холодом соединенный жар. Вдруг будто грома грянул вкруг удар, Дождь звезд повис в эфире разогретом, По отлепившимся от солнц планетам Текло, цвело, в пыль превращалось, в пар. И человек возник с тех пор, как разум Мозг зверя озарил своим алмазом, И морда улыбнулась, как лицо. К чему я это всё, я сам не знаю. Мне кажется, когда я ем яйцо, Я целую вселенную съедаю.

21 июня 1947

"Предшественник бессмертный Аруэта..."

Предшественник бессмертный Аруэта, Коллега отдаленный мой Рабле! Ты бесподобен, и на всей земле, Быть может, нет сильней тебя поэта! Авторитетно изрекаю это, Хоть ты прозаик! Ты поешь во мгле Истории… Панург на корабле Пасет овец, – проделка пройди-света! Пройдоха! Сам сомнительный монах, Твой смех я слышу в гулких временах, Туман во мне великого пейт-этра. Рай – может быть, он в нежных небесах На кончиках священных крыльев ветра Иль ангелов, но на земле всё прах.