Земное притяжение
Шрифт:
– Клена, я тебя спрашиваю, ты занимаешься? У тебя: ведь экзамен на носу!
– Не так чтоб особенно. Понемножку.
– Она смотрела на него невозмутимо сияющими глазами.
– В общем кое-как.
Плохо.
Он быстро заговорил, закипая возмущением:
– Это ведь черт те что! Ерунда какая-то. Где ж твои стремления, в конце концов? Выходит, трепотня одна.
Она не защищалась.
– Два дня у тебя осталось. Ты что же, завалиться хочешь?
И вообще тебе каждый день дорог. О чем ты думаешь?
– Мама послала.
– Ведь тебе химию готовить надо и для экзамена в институт тоже.-Он искоса взглянул на нее, сказал мягче:-Это для тебя сразу же подготовка и в институт. Два дела. Ведь так я говорю?
Она молча кивнула. Сомкнутые губы ее огорченно набрякли.
Он взял у нее из рук кошелку, и они пошли медленно, не заговаривая друг с другом, мимо развевающихся мочал, кипы веников, железных кроватей, мимо загона с живыми колхозными утками и больших красных яблок, привезенных с Кавказа.
– Купите лилии! По рублю за ветку. Хорошо пахнут. Купите лилии!
– Ладно, ты не расстраивайся.
– Он не мог вынести, что у нее такое огорченное лицо.
– Сейчас быстро купим, что тебе надо. И все. Наверстаешь, что прохалтурила.
Ветер теребил ее волосы, и она иногда отбрасывала их с лица движением головы или слегка поправляя их плечом. И от ее такого знакомого движения, от того, что они шли рядом, затерявшиеся в толпе, и их толкали, и Лешка невольно касался ее руки, его захлестывало радостью и празднично гудело в груди.
И даже кадровичка сейчас не казалась ему мегерой. Может, еще и не откажет...
Жужелка остановилась, выбирая молодую картошку. Тот же вкрадчивый голос торговца из-под полы вопрошал за их спинами:
– Щелок, дамочка? Синька, ваниличка?
Лешка наклонился, подставляя кошелку, и вдруг увидел открывшееся под прядью волос маленькое ухо Жужелки, такое детское, трогательное, жалкое; у него дрогнуло в груди и часточасто заколотилось сердце.
Жужелка взяла два пучка редиски, попросила:
– Вы не обрежете листья?
– Могу, могу, моя рыбонька, моя славненька,-запела старуха.
Женщины за прилавком задирали головы и переговаривались о том, будет ли дождь. Дождь наконец закапал. Сверкнула молния.
– Гроза! Господи, гроза!
– с восторгом сказала Жужелка.
Пророкотало. Ветер поднял и закружил пыль, принялся хлестать дождь. Кто плащом, кто мешком накрылся, разбегаясь.
Продавцы, подхватив свой товар, причитая, бросились под навес. Лешка и Жужелка тоже помчались вместе со всеми. Они вбежали на крыльцо. Жужелка обернулась к нему запыхавшаяся, и ее мокрые волосы хлестнули Лешку по лицу.
Она внимательно посмотрела на него, точно впервые увидела, и молча стала поправлять на нем выбившуюся из ворота ковбойки косынку.
Их сжали со всех сторон сбежавшиеся на крыльцо люди.
Проталкивались с весами
Кто-то рядом вздохнул:
– Вот цэ добре. Трошки смочить.
Девушки-мороженщицы, в белых куртках, с ящиками наперевес, громко перекрикивались. Жужелка вертела головой, ловя каждый возглас, заражаясь общим оживлением. А Лешка ничего не слышал, он не сводил с нее глаз, и в ушах у него стоял гомон.
Жужелка протолкалась к перилам и смотрела, как дождь хлестал по булыжнику. Лешка протиснулся за ней. Будь у него сейчас деньги, те обещанные двести рублей, ну пусть хоть не двести, а рублей двадцать или даже десять, он накупил бы Жужелке всех сортов мороженого.
Сверкнула Молния. Затрещало, загрохотало где-то совсем близко.
– Ай, картошка молодэнька!-ужаснулась рядом толстая бабка, глядя, как на прилавке у кого-то на весах осталась под дождем картошка.
– Скоро стихнет. Ты сразу домой иди. И садись зубрить.
И не нервничай. Зубри себе спокойно. За два дня наверстаешь.- Лешка говорил и удивлялся, как тупо у него выходит. Все эти слова-не имели отношения к тому, что чувствовал он сейчас.- У тебя ведь память что надо. Сама знаешь.
Она обернулась к нему.
– Пусть лучше не стихает. Пусть. Пусть льет и гремит вовсю! настойчиво, горячо сказала она и прижалась спиной и затылком к столбу, поддерживающему навес.
– Можно подумать... Можно подумать, что тебе наплевать.
Она ничего не ответила, смотрела, как девушки-мороженщицы, визжа "Ай, такси наше приехало!", грузили под дождем свои ящики в кузов крытой брезентом машины и следом сами перевалились через борт туда же, помахали на прощанье и уехали,
– Не пойму. Ты какая-то не такая, на себя не похожа.
– Да?
– переспросила она.
– А какая же я? Нет, ты скажи.
Интересно ведь.
Она смотрела на него, выжидая.
– Ты всегда занималась как надо.
– Ах, ты об этом, - разочарованно протянула она.
Он нервничал.
– Да1 Об этом. А об чем же еще?
Она сказала беспечно:
– А другие не больно стараются. И сходит ведь. Живут себе.
Он уткнулся взглядом в широкое переносье, над которым легкой черной дужкой сбегались брови,
– Ты-не другие.
Она покраснела. Стало слышно, о чем говорят по соседству с ними люди.
– Видали, как енакиевские забили?
– Так то были дурные два гола.
– Мамка, где вы тапочки брали?
Жужелка спросила:
– А как же вот ты, например, живешь?
– Я-то?
– переспросил Лешка, больно задетый. А ему казалось, она все понимает.-Мне бы только цель найти, Я б добрался до нее всеми силами.
– Он никогда не мерился с ней. Его колыхало из стороны в сторону, а она была устойчивее, яснее.
– Мне бы только найти... Уж я бы вцепился,