Зеркало королевы Мирабель
Шрифт:
Огонь гудел за спиной, завывал, зловеще бормотал и аппетитно хрустел дубовыми балками. Коридор то и дело бросал беглянкам под ноги камни и целые завалы, которые приходилось перелезать, замедляя ход. И все же, коридор оказался неожиданно коротким, и спустя несколько минут женщины выбрались наружу и отбежали от руин часовни. Нагнав их, огонь вырвался из двери, рванул к небу и задохнулся морозным воздухом.
Джинджер запрокинула голову. Был вечер. Небо усыпали яркие звезды. Даже пламя не могло умалить их сияния. Молодая ведьма, глядя на это небо, почувствовала себя восхитительно живой.
Опустив взгляд, Джинджер увидела спешащих к ним «благородных рыцарей». Презирая возраст, Адмар и ГэльСиньяк обогнали юнцов и через несколько секунд оказались во дворе разрушенного замка. Ведьмы выдохнули облегченно и отпустили Беатрису, повалившуюся на снег. Женщины и сами были готовы вот так же обессилено обмякнуть. Фриде повезло больше: муж не замедлил подставить ей плечо.
— Ты в порядке?
Ведьма повисла на супруге и не преминула к досаде Джинджер раздраженно пробормотать:
— Была бы. Если бы этой дурехе не взбрело в голову доставать из огня перстень Артемизии.
Джинджер открыла рот, чтобы возмутиться, чтобы доказать необходимость своего поступка, этой своей глупости, но подоспевший Адмар ни с того ни с сего залепил ей пощечину. Потеряв последние силы, Джинджер упала на подставленные руки.
Для того чтобы отыскать тропу через, казалось, бесконечную топь, Адмару приходилось напрягать все силы. Земля то и дело уходила из-под ног, норовя обернуться коварной трясиной, и он по щиколотку увязал в жидкой грязи. Время шло, а замок ближе не становился. Солнце уже закатилось за горизонт, на небо высыпали звезды, а между мужчинами и Линстором оставалось голое, навевающее уныние пространство. Все четверо притихли, и даже бесконечное ворчание бастарда смолкло.
Они были все еще слишком далеко, когда из-под груды камней с оглушительным ревом вырвалось оранжевое пламя. Едва переглянувшись, Адмар и ГэльСиньяк побежали и без труда обогнали юнцов.
Пламя утихло, и все же в его свете можно было разглядеть три фигурки. Джинджер в мужском наряде, Фрида в своем черном, как сажа, платье, а между ними — обмякшая леди Шеллоу. Кажется, впервые Фламэ понял значение слов «колоссальное облегчение». Она… они были живы. На обычно бесстрастном лице ГэльСиньяка отразилось то же облегчение и радость, и, пробормотав благодарение небесам, он кинулся к жене.
— Ты в порядке?
Имперка повисла у него на руках и мрачно ответила:
— Была бы. Если бы этой дурехе не взбрело доставать из огня перстень Артемизии.
Адмар замер. Он и сам не смог бы сказать, что разозлило его больше. То, что перстень его матери у ведьмы? То, что эта глупышка из-за такой малости рисковала своей жизнью? Адмар не сумел разобраться в своих чувствах (он никогда и не умел), и рука сама собой ударила девушку по щеке. Несильно, но наотмашь. Он сам испугался содеянного прежде, чем кто-то указал ему на ошибку. Джинджер, и без того бледная под слоем сажи, покачнулась, и Фламэ едва успел поймать ее.
— Вернемся на пост, — сказал он резко, не давая никому открыть рот. Адмары не любят, когда им напоминают о сделанных ошибках. Еще одна прискорбная фамильная
Обратный путь, проделанный в зловещем молчании, занял в два раза больше времени. Фрида едва держалась на ногах и хромала сильнее обычного, а Джинджер и Беатрису пришлось нести на руках: обе потеряли сознание. К тому времени, когда под ногами оказалась наконец твердая почва, кругом уже была глухая ночь, освещаемая только слабым светом звезд и робкими лучами луны. То и дело на небо набегали тучи, и тогда дорога погружалась в темноту, и не видно было, куда ставить ногу.
Костер давно прогорел, и угли остыли. ГэльСиньяк снял с седла еще две взяанки хвороста и вытащил из сумки пару менторн, обернутых в промасленную бумагу. Они горели ярко и ровно, не дымя и не чадя, как обычные факелы. Вскоре площадка была освещена и согрета. В воздухе также запахло лавандой и можжевельником, эти ароматы успокоили, задышалось легче, и нервозность, охватившая всех, понемногу прошла.
Бенжамин со своим секретарем суетились — ничего нового — вокруг леди Шеллоу. Имперская ведьма, укутанная одеялом и мужниным плащом, вяло давала советы. Она уже перевязала слегка обожженные запястья Джинджер, и сидела теперь подальше от огня, глядя по возможности в темноту. Фламэ не знал, куда ему приткнуться, и чем заняться. Сняв плащ, он укутал им Джинджер и сел рядом. Вскоре на свободное место под защитой стены опустился ГэльСиньяк и протянул Адмару флягу. Дрянное кислое вино, заставляющее, однако, кровь быстрее бежать по жилам.
— Она спит. К утру будет, как новенькая.
ГэльСиньяк… утешал? Успокаивал? Подбадривал? Адмару подумалось: захоти он иметь друга, знал бы, к кому стоит идти.
Имперец прислонился к стене, сделал глоток из фляги и задумчиво сощурился.
— Пятнадцать лет назад я был духовником в Хольгриме, и все было просто и понятно. Пять лет назад мне впервые пришлось сделать выбор…. Он дался мне нелегко, но с тех пор я, кажется, понял, как поступать правильно.
Адмар поднял брови.
— Иногда порывы, это просто порывы.
— А-а, — глубокомысленно сказал Адмар.
— А иногда они — необходимость. Я похитил ведьму прямиком с костра, предал все свои обеты и ударился в еретики-униты. И только однажды утром понял: жизнь десять лет по накатанной, это всегда дорога в преисподнюю.
Адмар хмыкнул.
— Ночь была проведена приятно?
ГэльСиньяк нахмурился.
— Бестактный вопрос, — потом улыбка неожиданно оживила его строгое лицо. — Более чем!
Фламы улыбнулся в ответ и поправил плащ, плотнее укутывая Джинджер. Потом хлебнул еще из фляги.
— Что значит жизнь
Без яда наслаждений?
Без сети заблуждений?
И без любовных увлечений?
Что значит жизнь
без смертного покрова,
когда она не чует завершенья?
Голос ГэльСиньяка прозвучал, как тихий шелест ветра.
— Уильям Безумец, — кивнул Адмар. — Поэма «Ремесло», стих восемнадцатый.