Жемчужинка для Мажора
Шрифт:
Властно раздвинув мои колени руками, Соколовский вклинивается между ними, впивается пальцами в мои бёдра и притягивает к себе. Наши тела оказываются впритык друг к другу. Это так сладко и томительно, что у меня поджимаются пальчики на ногах.
— И почему ты нормально не спишь которую ночь? — Интересует Глеб, лениво поглаживая мои обнажённые ноги. От этих его движений по всему телу проносится табун мурашек, выдавая меня с головой гусиной кожей. Брюнет чувствует их и довольно скалится. — Расскажи мне, Жемчужинка.
Его голос звучит так ласково и нежно, что у меня на глаза наворачиваются слёзы. Я приникаю к губам мажора, заключая его лицо в свои ладони. Целую неторопливо, вкладывая в поцелуй всю ту бурю эмоций, которую во мне вызывает Соколовский. А особенно — его слова и то, что он подкрепляет их действиями.
Его любовь — больше, чем то, что я могла желать. Глеб стал для меня тем самым лучом света в тёмном царстве. Моей поддержкой и опорой. Но брюнет считает наоборот, часто говоря мне, что это я его луч света.
Наверное, это и есть счастье?
Я не хочу сейчас думать о том, что последнюю неделю мне названивает мама, а я не беру трубку. Не хочу гадать, откуда она узнала мой новый номер. Мне так хорошо и спокойно сейчас, поэтому я отмахиваюсь от причины, по которой не сплю последние две ночи и полностью отдаюсь нашим взаимным ласкам.
Поцелуи становятся жарче. Ласки — смелее. Соколовский часто и рвано дышит, что говорит о том, что парень сильно возбуждён. И, в качестве подтверждения, мне в живот упирается его твёрдое «хочу».
— Ариночка, девочка моя, — иступлёно шепчет брюнет, покрывая мою шею страстными поцелуями-засосами. — Прекрасная, нежная, любимая…
Я откидываю голову назад, полностью открываясь ласкам Соколовского. Льну к нему ещё сильнее. Глажу плечи, мощную грудь, плоский живот. Скольжу ладонью вниз по той самой провокационной дорожке волос, а потом решаюсь нырнуть одной рукой под резинку его спортивных штанов и погладить то, что упирается мне в живот…
И тут же, испугавшись самой себя, вынимаю руку и сжимаю ею чёртову резинку на поясе.
— Арина-а, — не то шипит, не то рычит брюнет. — Если ты сейчас не остановишься…
— Не хочу останавливаться, — вцепляюсь свободной рукой в его плечо, удерживая на всякий случай.
Мы это уже проходили. Но тогда я действовала на эмоциях, желая заглушить боль. А сейчас… Сейчас я понимаю, что…
— Я люблю тебя, — шепчу Глебу на ушко и трусь своей щекой о его щёку.
— Ч-что? — Запинается он, замирая. Слегка отстраняется, несмотря на то, что я удерживаю его всеми силами за плечо, и впивается янтарными глазищами в моё лицо. — Повтори! — Требует. — Я ведь не ослышался?
— Я люблю тебя, — нежно улыбаюсь, глядя на того, кого полжизни считала своим заклятым врагом.
— Боже, я, наверное, сплю, — брюнет радостно смеётся,
— Не верится? — Хихикаю в ответ.
— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — прикусывает небольшой участок кожи на шее.
— Ещё раз повторить? — Благодушно предлагаю я.
Но его ответ мне не суждено услышать.
В квартире хлопает входная дверь, а из коридора доносится:
— Глеб, ты дома?
Мы не успеваем отпрянуть друг от друга. Кухня выходит в коридор, поэтому уже в следующее мгновение наши сцепленные в порыве страсти тела оказываются под прицелом двух пар глаз.
Отцу Соколовского, Николаю, удаётся сохранить лицо при взгляде на нас. Он выглядит довольно сдержанным, и лишь с намёком прочищает горло. А вот та, кто пришла вместе с ним, расширяет глаза и начинает вопить, тыча пальцем в нашу с Глебом сторону:
— Вот! Вы только поглядите на этот разврат! А я вам говорила, что ваш сын совратил мою дочь и теперь использует её, как… как… Как подстилку!
Николай кривится и хмуро смотрит на мою мать.
— Оставьте детей в покое, Ольга. Они уже взрослые. — Затем переводит взгляд светло-коричневых глаз на Глеба и обращается к нему. — Хоть бы предупредил, что живёшь с Ариной. Тем более так давно. — Говорит с нажимом.
И вправду. Если посчитать, то мы с Глебом живём вместе уже около месяца или больше. Видимо, это мать доложила обо всём Соколовскому старшему, когда не смогла до меня дозвониться. По крайней мере, похоже на то, что явились они сюда явно по её наводке.
— Ты бы ещё в шесть часов утра приехал, может, застал бы нас за интересным делом, — грубо бросает отцу брюнет, закрывая меня собой и не отходя ни на шаг. — То, что у тебя есть ключи, не даёт тебе права вламываться без стука. Моя личная жизнь — не твоё дело. И уж тем более, — мажор кивает на мою мать, которая круглыми глазами смотрит на всё это, — не её.
— Как отвратительно вы воспитали своего сына, Николай. — Мать едва держит себя в руках, выражение её лица максимально убийственное. — Мало того, что абсолютно ничего не стыдится, так ещё и хамит!
— Сказала та, кто выгнала родную дочь из дома на улицу и не интересовалась её жизнью. И чего это вдруг вы вспомнили про Арину? — Язвит Глеб. Черты его лица заострились. Он стал похожим на хищника, готового к прыжку в любой момент.
Николай с любопытством смотрит на мою мать.
— Вы же сказали, что потеряли Арину.
— Так и есть! Я всё это время искала свою блудную дочь. Мы поругались, она демонстративно собрала вещи и ушла. Я думала, она посидит на лавочке и вернётся, а она… — Родительница театрально машет рукой в мою сторону и быстро-быстро моргает, словно одна мысль о том, что она потеряла дочь, причиняет ей невообразимую боль.