Жемчужинка для Мажора
Шрифт:
Я ошарашено молчу, глядя на Ольгу, и понимаю вдруг, что совсем не знаю эту женщину. Она так изменилась после появления Олега в нашей жизни, а я все эти годы абсолютно не замечала, что когда-то родная мама стала незнакомкой. Абсолютно чужой и вызывающей чувство неприязни.
Родительница сегодня приоделась. На ней велюровое платье цвета ночного неба, замшевые полусапожки и приталенное пальто. Волосы она уложила лёгкими волнами, а на лице макияж.
Мать точно готовилась к встрече с Николаем. И все мои подозрения не беспочвенные.
— Как удобно, — брюнет закатывает
Страх и волнение куда-то испаряются. Словно само присутствие Глеба наполняет меня смелостью. Я набираю полную грудь воздуха и отвечаю, смотря на мать прямым взглядом:
— Я ушла, потому что ты выгнала меня из дома. — Мой голос звучит твёрдо и я рада этому. Маленькое личное достижение. Раньше я бы не смогла дать ей отпор. — Идти мне было некуда. Глеб был свидетелем того, что произошло, поэтому согласился помочь мне и позволил временно пожить у него.
— Как интересно… — Низко тянет Николай и почему-то довольно улыбается. — Глеб? — Судя по всему, мужчина ждёт его версию, прежде чем сделать выводы. И уже только это черта показывает отличные дипломатические навыки нашего депутата.
Мажор вдруг в одно мгновение преображается. Расслабленно откидывается на спинку стула и ухмыляется одним уголком рта. Прежде чем ответить, он окидывает долгим взглядом сначала отца, затем мою мать.
— Всё так, как говорит Арина, — пожимает плечами. — Единственное, она кое о чём умолчала, потому что мы ещё не до конца обсудили все детали, — таинственно заканчивает он.
Я кошусь на брюнета, не совсем понимая, о чём речь. И, похоже, не только я. Николай выглядит заинтересованным, а Ольга — озадаченной.
Что ты задумал? — кричит мой взгляд, направленный на Соколовского младшего. На что он лишь незаметно для всех подмигивает мне.
— Николай, я начинаю уставать от детских игр. Я хочу забрать дочь домой, но прежде требую компенсации за то, что ваш сын похитил её! Вы представляете, сколько денег мы потратили на поиски? — Шипит, подобно змее Ольга. — Какие доказательства вам ещё нужны?! — Следующее адресовано уже лично мне. — Подростковое бунтарство должно был кончиться в шестнадцать лет, Арина! — Взгляд матери, направленный на меня полон ярости.
Я выдерживаю его. И уже обираюсь ответить ей, но Глеб покровительственно приобнимает меня за плечи, прижимает к себе и выдаёт, шокируя нас всех:
— Детские игра кончились, Ольга Викторовна, в тот момент, когда вы выгнали родную дочь из дома, и когда Арина приняла моё предложение выйти за меня замуж. Так что забудьте о своей идее поживиться за счёт дочери, теперь у неё новая семья. Своя, — припечатывает брюнет.
Я впадаю в самый натуральный ступор. Но, быстро опомнившись, пытаюсь сохранить лицо. Получается плохо, потому что слова Глеба шокируют и меня. Благо, никто этого не замечает — всё внимание старшего поколения приковано к Соколовскому.
— Да как ты смеешь, поганец?
Мать вскакивает из-за стола, хлопая ладонями по столешнице. Её идеально уложенные локоны лохматятся от слишком резких движений. Лезут ей в лицо, и она раздражённо приглаживает
Похоже, играть определённую роль становится не так-то просто, когда всё идёт не по плану, — с отвращением проносится в моей голове.
— Держите себя в руках, Ольга. — Впервые за утро лицо Николая темнеет от едва сдерживаемого гнева. — Глеб, нам нужно поговорить наедине. — С нажимом произносит мужчина.
— Я не оставлю Арину наедине с этой пираньей.
Мажор, наоборот, расслаблен так, словно не он сейчас находится меж двух огней. На его лице блуждает ехидная полуулыбка. Весь его корпус развёрнут в мою сторону, пытаясь укрыть собой. Заслонить. Спрятать.
От нежности, щемящей грудь, я тоже перестаю замечать кого-либо вокруг. Вижу лишь его — парня, который в мгновение ока преобразился в мужчину, готового защищать свою женщину до последнего. А прямо сейчас я ощущаю себя именно его женщиной. Что бы это ни значило.
Это чувство глубже любого признания в любви. И я вдруг понимаю, каким-то шестым чувством, что Глеб не шутил насчёт своей семьи. Он просто напросто вынашивал эту идею у себя в голове, ожидая подходящего момента в наших отношениях. Ожидая, когда я созрею.
Как давно эта мысль оформилась и укоренилась в его голове? А что если…
Додумать мне не дают.
Происходят сразу две вещи одновременно: Николай строго кивает сыну в сторону выхода, а моя мать, кипя от негодования, что её назвали пираньей, краснеет вся, как рак, в несколько шагов преодолевает расстояние между нами, и дёргает меня за запястье.
— Хватит, моё терпение лопнуло, Арина. Быстро домой! — Она едва держит себя в руках. Я чувствую, как мать потряхивает от злости — её рука, больно вцепившаяся в мою, дрожит.
Николай, поднявшийся, чтобы выйти и поговорить с Глебом наедине, хмурится и медленно опускается обратно на стул. Ему явно не нравится, как моя мать ведёт себя. И если депутат ещё обдумывает мысль вмешаться или нет в уставы чужой семьи, то Соколовский не раздумывает ни секунды.
Янтарная радужка темнеет, когда брюнет поднимается с места, вцепляется в предплечье матери и точно так же, как и она минутой ранее, отдёргивает руку родительницы в сторону.
— Не смейте прикасаться к Арине. Ей восемнадцать. Она сама вправе решать, куда пойти и где ей оставаться. — Низко рычит брюнет.
Мать по-настоящему пугается, стоит ей взглянуть на разъярённого Глеба. Она сглатывает, кидает взгляд на Николая, ища у него помощи или поддержки, но не находит ни того, ни другого. Её грудь быстро вздымается и опускается. Она уже не в состоянии контролировать себя. На лице Ольги появляется гримаса из целой смеси непередаваемых эмоций.
— Ты об этом пожалеешь, Арина! Помяни моё слово. Сама приползёшь к порогу родного дома и будешь вымаливать прощение, когда твой защитничек с тобой наиграется. — Выплёвывает мать. Что-то внутри меня неприятно сжимается от её слов. — И вы тоже пожалеете. — Тычет пальцем в Соколовского старшего. — Видит Бог, я хотела по-хорошему! — Она разворачивается на каблуках и, не говоря больше ни слова, вылетает из квартиры, громко хлопая дверью.