Жемчужный узел
Шрифт:
Как можно было думать о смерти, когда всюду, куда глаза глядят, простиралась невероятная синева? Темнеющее небо на горизонте сливалось с морем так, что казалось, скоро в вышине вместо звёзд засияет серебристая рыбья чешуя, а вместо луны безмятежно проплывёт равнодушный к всему мирскому кит. Поддавшись этому ощущению, Лизавета запрокинула голову, словно и впрямь ожидая увидеть небесных обитателей, да так и замерла, окружённая природой и позабывшая о том, что здесь не одна.
А потом по небу вдруг поползли блестящие, переливающиеся
Лизавета моргнула, подумав было, что ей мерещится, но они в действительности существовали — разве что плыли не по небу, а прямо у неё перед носом. Протянув руку, она острым ноготком лопнула один из них: пузырь разорвался, усеяв её палец мелкими брызгами, и Лизавета невольно ахнула. Может, она и впрямь в другой мир попала?
Могло показаться странным, что после всех приключений подобные мысли возникли у неё именно здесь. Вот только подводный мир, на словах звучащий чем-то невероятным, слишком напоминал Лизавете те места, где ей приходилось бывать в обычной жизни. Здесь же в пору было поверить, что спишь.
— Неужели никто с озера не показывал вам подобные фокусы?
Она резко выпрямилась, обернулась, чувствуя, как жар приливает к щекам.
— Нет… — Лизавете остро хотелось отвернуться: надо же, повела себя, как несмышлёный ребёнок — и при ком? При вечно собранном, насмешливом княжиче!
— Признаться, я удивлён, — он поравнялся с ней, задумчиво поглядел на море. — Это было едва ли не первое, что я освоил, став водяным. И что показывал всем, кто присоединялся к моим владениям в Нави.
— Я ни к чему не присоединилась, — резонно заметила Лизавета.
— Разве? А, по-моему, Лад уже считает вас частью семьи. Поверьте, он не кинулся бы так рьяно защищать вас от меня, если бы мысленно уже не взял вас под крылышко.
Слово «крылышко» прозвучало в устах Ярослава неожиданно, неправильно. И оно, и его игра с мыльными пузырями, и само это место рушило сложившийся у Лизаветы образ морского княжича, высокомерного аристократа, важного следователя и противника всех людей, умудрившихся каким-то образом проведать о существовании иного мира.
— Зачем вы меня сюда привели?
— Я же говорил: в качестве извинений.
— Да, но почему именно себя? До сих пор вы вели себя так, словно «извинения» для вас — это осыпать девушку безделушками и отвести в дорогой ресторан.
— Вы хотите в дорогой ресторан?
— Нет, а вы меняете тему.
Он рассмеялся.
— Мне нравится, как вы меня подлавливаете.
Ни один мужчина из тех, кого Лизавета знала до Нави, ни за что бы так не сказал. Там, в городе, в обществе, все мечтали выглядеть умнее, важнее, образованнее, чем являлись на самом деле. Никто не смеялся над собой — только над другими, украдкой. Всё было сложно и пусто.
— Вы так и не ответили.
— Потому что вы просите меня открыть вам душу.
— О, простите…
— Мне не нравится, что мне и самому этого
Нет. Нет, ей показалось. Послышалось. Ей точно померещились эти нотки в его глубоком, словно омут, голосе. Он не мог намекать на то, что испытывает к ней какие-то чувства. Она не могла в это не то что поверить — ей строжайше было запрещено даже думать об этом, ведь ей хватило истории с Ладом, который вполне очевидно видел в ней запутавшуюся девчонку или, в крайнем случае, друга…
— Это моё море.
Лизавета хотела переспросить, но по боялась, что интонации выдадут её эмоции, а потому лишь бросила на Ярослава вопросительный взгляд.
— Я же морской княжич, помните? Вот это море принадлежит мне, оно — мой дом и моя ответственность. Сюда я прихожу, когда наконец-то покончено со всеми делами, когда я могу больше ни о чём не думать, а просто… быть. Нам ведь довольно редко предоставляется такая роскошь, что скажете?
— Да, — не задумываясь, протянула Лизавета. — Довольно редко.
Она гадала, что Ярослав вкладывает в это своё «быть». Для неё оно означало — не притворяться, не пытаться угодить, не подстраиваться. Хотя совсем недавно она и не задумывалась о том, что делает нечто подобная. Собственная жизнь казалась ей сказкой, а необходимость постоянно прислушиваться к отцу и «гласу рассудка» виделась платой за безопасность, спокойствие, уверенность в завтрашнем дне. Всё рухнуло, когда Лизавета начала понимать: в Нави, окружённая непониманием, столкнувшаяся со смертью лицом к лицу, оказавшаяся подозреваемой в убийстве, она чувствовала себя в разы более живой.
— Боюсь, нам пора идти.
— Куда? — Лизавета вскинула на Ярослава взгляд, надеясь, что он не заметит в нём скрытой мольбы: «Давайте останемся, давайте повременим».
— Обратно на озеро. Если я верну вас слишком поздно, мне достанется от Лада, — княжич хмыкнул, заметив в глазах Лизаветы понятный скепсис. — Не думайте: статус княжича не отменяет того, что на землях озера Лад — первый господин.
— И что же, он может вас даже выгнать?
— Да, и с удовольствием бы это сделал. Но он понимает, что если прогонит меня сейчас, то в следующий раз к нему явится сам князь — а этот визит будет куда менее приятным.
Слова Ярослава о недовольстве Лада стали пророческими. Стоило Лизавете в сопровождении княжича перешагнуть порог терема, как его хозяин материализовался рядом — вышел из близлежащей гостиной с таким видом, словно последний час нервно мерял её шагами в ожидании их возвращения.
К чести Лада стоит заметить, что он не приветствовал Лизавету вопросом о том, где она пропадала. Слова эти скорее всего вертелись на его языке, но он сдержался, даже выдавил улыбку.
— А мы вас совсем потеряли — думали, уже за ужин без вас сесть! Вы хоть предупреждайте, когда решаете так надолго пропасть.