Жених на замену

Шельм Екатерина

Валле касается открытой груди в декольте, задумчиво так, чувственно… и опомнившись запахивает плащ. В этом подчеркнуто целомудренном жесте резко вижу ее прежнюю, маленькою мисс ханжество. Это меня слегка трезвит. Не-ет, да не может быть чтобы она и мой волк…

— Да, одно из преимуществ двуликости.

— Только одно?

— Простите?

— Вы видите в двуликости только одно преимущество?

— Ну… Я сегодня смогла поднять Криса. — она усмехается и это снова резко непривычно для хмурой серьезной Валле. Понимаю, что мне нравится как она улыбается. Красиво так, искренне. — Это конечно

забавно, но вряд ли мне пригодится. А вот… негативные стороны, увы, на лицо.

— А мне нравится ваше лицо.

Она замирает. Я прямо вижу как в ней борется простое женское тщеславие и эти ее правила-догматы-запреты.

— Б-благодярю. Да, я… то есть мое здоровье восстановилась.

— Вы прекрасно выглядите, Виолетта. — наконец нахожу слова. Уф, сказал таки. Лекс наверное в обморок бы упал услышав этот ужасный комплимент. Он бы придумал что-нибудь с морскими бризами, нежными фиалками и еще какой чушью, а я… Как есть так и говорю. Язык и так еле шевелится.

— Благодарю, — похоронно отвечает Виолетта. Уверен, ей этот комплимент тоже кажется ужасающе простым. Гадкой, грубой площадной вульгарщиной, но по крайней мере я честен. В деле соблазнения наследницы магического рода только полный идиот пойдет в атаку с таких комплиментов, а значит умысла тут быть не может. Надеюсь она это именно так понимает?

— И чувствую себя прекрасно. — признается она, но вдруг мрачнеет. Смотрит на меня с какой-то опаской и отворачивается к окну.

Разговор обрывается. Через пару минут она отдергивает занавесь на окошке и звонит в звонок. Кеб останавливается.

— Одну минуту, пожалуйста. — хмурая Валле вылезает на улицу, я следом.

7.2

Оказывается один из ее драгоценных фонарей не горит. Она осматривает какие-то артефакты, но не может дотянуться до верхних.

— Подсадить? — предлагаю лукаво и тут же понимаю, что весь мой небрежный тон напускное. Потому что по-правде мне действительно хочется стиснуть ее, прикоснутся хоть кончиком пальца. Волк одобряет, прямо во всю одобряет попытку стать ближе.

Она с прохладным смешком отказывается. Наверное принимает за пошлую шутку. Делаю вид, что так оно и было, а у самого внутри все сжимается от досады. Ну почему нельзя-то?.. Я все еще омерзителен? Проклятье!

Достает из складок юбки крохотный блокнот и переписывает номер фонаря. Качаю головой. Это же проклятое вечернее платье и она все равно потащила с собой блокнот?

— Займусь этим завтра, поедем, а то опоздаем.

Мы снова усаживаемся в кеб. Я молчу, она тоже. Вспоминаю как мой волк сидел тихо-тихо и понимаю, что я кажется перенял его тактику. Так боюсь сболтнуть не то, что предпочитаю не раскрывать рта. Зато смотрю.

В ней ничего кардинально не поменялось. Все та же грудь далеко не впечатляющего размера, тоже лицо, но… Из пустышки, почти человека она стала моего вида. Двуликой. И это меня волнует. Понимаю, что она откровенно нравится мне такой — живой, игривой, красивой, черт возьми. Отчаянно нравится. Обычно, когда хотя бы в половину так нравилась свободная волчица, хватал по праву сильного и никто и никогда не отказывался. Никогда. Иногда кто-то играл в недотрогу, да и то недолго, женщины всегда сдавались мне быстро. А эта сдастся? Сейчас

я был бы не прочь, если бы Виолетта Валле мне сдалась, совсем не прочь.

Сглатываю. Воспоминания о собственных победах чуть бодрят. Да что я в самом деле размяк тут? И перед кем? Перед Виолеттой Валле!

— Любите оперу? — пытаюсь завести светскую беседу.

— О, да!

Ответ спускает меня с небес на землю. Да хоть трижды волчица, у нас с ней все равно ничего общего.

— Отлично. — хмуро отворачиваюсь. В последний (и единственный!) раз когда я был в опере, заснул и был с позором выгнан вон.

В фойе снимаю с нее плащ. Не могу удержаться, это сильнее меня — легко касаюсь кончиками пальцев голых плеч. Регенерация поработала на славу, на груди ни единой царапинки. Отлично все видно в декольте, а с моим ростом и еще некоторые интересные виды доступны… Она сегодня в парадном, а значит по последней моде и плечи открыты и юбка спереди укорочена так, что видно лодыжки в нежных ажурных чулках. Боги, туда мне лучше не смотреть. Определенно лучше не смотреть.

Она напрягается. Мое легкое прикосновение не остается незамеченным. Опасливый взгляд и тут же вежливое:

— Возьмите пожалуйста программки, мистер Хардман.

— Конечно, мисс Валле.

Оставляю ее одну и бреду как послушный лакей за программками. Что еще за программки? А, точно, книжечки эти.

Беру, иду назад и хмурюсь.

Рядом в Виолеттой стоит надушенный, напомаженный Лекс и как ни противно, а смотрятся они вместе не плохо.

— Я слышал Фогель филигранно исполняет партию Ера, а арию Кровавой жатвы особенно.

— Да, не терпится услышать его знаменитое крещендо, — кивает Валле. — Но и миссис Лавьен заслуженный голос столичной оперы. Лучшая Мари по мнению многих критиков.

— Нас ждет редкое удовольствие сегодня. Впрочем, никакому крешендо не затмить удовольствие видеть вашу улыбку, — он галантно целует ей ручку в перчатке, а эта малявка краснеет и польщено улыбается.

— Программки. — объявляю хмуро.

— 0, благодарю. — она будто смущена.

— Рей, прошу не засни как в прошлый раз, — Лекс хлопает меня по плечу. С досадой понимаю, что на моем фоне он смотрится аристократом и высоким денди.

— Постараюсь.

Идем в зал, у нас ложа только на четверых. Я с Валле и старик мэр с женой. Да, Лекс достал нам места лучше не бывает.

Усаживаю ее, она как-то хитро на меня смотрит. Что такое? Готов поддержать любой разговор только продолжай так смотреть…

— Да?

— В прошлый раз вы не пододвинули мне стул, в ресторане. Что изменилось?

— Вы изменились.

Улыбка Валле гаснет. Понимаю, что ответ не пришелся ей по душе. А что не так? Ведь правда изменилась.

Сажусь рядом. Наши локти на подлокотниках чуть касаются друг друга. Валле начинает крутить бинокль в руках. Я чувствую, что она нервничает, чувствую ее смущение и мне хочется пить этот флер как вино. Она аккуратно поставила ноги вместе, не закинула конечно же одну на другую. Это наверное в ее мире считается вульгарным. Сидя юбка чуть приподнялась и я почти вижу коленки. Боже, Рейнар, коленки! С каких пор тебя заботит такая малость? Но вот ведь — заботит и еще как.

Звенит звонок, гаснет свет и начинается пытка.