Жеребята
Шрифт:
Нээ, мокрый от дождя, снова заглянул в дом.
– Лодка у дверей!
– воскликнул он.
– Я пойду, позову Огаэ - нельзя его бросать, если вода придет!
Никто ему не ответил. Он снова скрылся.
Вдруг Игэа, стоя на лестнице, позвал Иэ. Тот встал, жестом удержав Сашиа на ее месте, и пошел в комнату Каэрэ. Тэлиай обняла Сашиа, и они обе молча плакали.
– Нээ думает, что лодка - это просто лодка, а большая вода - это просто наводнение...
– вдруг сказала Сашиа.
– Он простой человек, не суди его строго, - отвечала Тэлиай.
– Я только после смерти Аэрэи поняла, что лодку, спасающую от
Человек в белом плаще стоял перед жертвенником, воздев руки к неверному свету ветвистых молний, сияющих до горизонта. "О, восстань!" - шептали его губы. Руки его и лицо были неразличимы во тьме. Огонь на жертвеннике не горел. Внизу, под его ногами, лежал город Тэ-ан - человек стоял на площадке Дев Всесветлого, месте, где дева Шу-эна исполняет Великий Обет Башни.
Дева Всесветлого только тогда совершенна, когда она может взойти на Башню. Вся жизнь ее - уже не ее, но отдана Всесветлому. И в тот час, когда пришло ей время взойти на Башню, да придет к ней каждый и плачет перед ней, и она станет каждому сестрой и матерью, братом и отцом, и возьмет их печаль. Ибо жизнь в ней - уже не ее, но самого Всесветлого, и она шагает в его ладью добровольно, и в этом - тайна. Делает она то, что желает Всесветлый, и не может никак совершить, и непрестанно совершает. Ибо не как человек с человеком соединяется Всесветлый с девой, но открывает ей себя, как орел, покрывая ее крыльями, осеняя ее, сильный, и, совершенная, она живет жизнью не своей уже, а его. И умирает она, чтобы жить, и это - тайна. Кто шагнет в его ладью, кто познает тайну девы Всесветлого?
– Ли-шо-шутиик тоже может дать такой Обет исполнить его, - сказала Сашиа сквозь сон, - и все придут к Деве и Жрецу, и будут просить, и мольбы их она или он вознесут с собой, когда шагнут добровольно в Ладью...
– Ты бредишь, Сашиа? Сашиа, что с тобой?
– Огаэ! Где Огаэ?
– проговорила она, просыпаясь, полная неясной тревоги.
– Убежал следом за своим учителем...
– развел руками вернувшийся Нээ.
– Мне он не позволил пойти с собой, - проговорила Сашиа.
– Огаэ не просил позволения, - вздохнула Тэлиай.
– Он прав, - ответила Сашиа, вставая. Она поднялась по лестнице и увидела Иэ и Игэа, склонившихся к изголовью Каэрэ. В комнате было удивительно тихо. Он стояла не говоря ни слова, прислушиваясь к их разговору.
– Игэа?- произнес Иэ имя ученика вместо вопроса.
"Он спрашивает, мертв ли Каэрэ", - поняла Сашиа, и прислонилась к стене, потому что ноги ей отказали.
Дева Всесветлого тогда становится тем, что означает ее имя, когда отдает жизнь свою. Быть девой Всесветлого - не значит лишь сохранять безбрачие, но значит - быть всегда готовой умереть. И в этом - тайна дев Всесветлого, сильных, словно белогорцы, и еще более сильных, чем подвижники Белых гор. Ведь не мышцы и крепкий хребет дают силу Всесветлому. О нет!
– ибо сам он дает силу деве, силу умереть с ним в вечерней ладье, когда, в великой печали, шагает он за край небес...
– Нет, - ответил врач.- Он жив. Я не понимаю, как так случилось, но пульс предвещает хороший исход. Я ничего пока
Сашиа села на ковер и беззвучно зарыдала, закрыв лицо руками. Ее никто не заметил. Игэа и Иэ молча смотрели друг на друга - казалось, что они произносят слова молитвы.
"О, Тису!" - проговорила Сашиа одними губами, и шепот ее заглушали раскаты грома
Иэ взял Каэрэ за запястье и молчал, словно прислушиваясь.
– Да. Жизнь возвращается к нему. Ты недаром назван в честь Игъиора-Сокола на Скале...
– Возвращается...
– эхом отозвался Игэа.
– Как бы нам не потерять второго. Зачем ты отпустил Аирэи на Шу-этэл, учитель Иэ?
– Ты думаешь, что я все тот же белогорец Иэ, а он - мальчишка Аирэи, ученик белогорцев? Он уже сам возжигает светлый огонь. Он - служитель Великого Уснувшего, он сам выбрал это, что я могу ему сказать? Что Великий Уснувший открывается не только в грозе? Но я не знаю Его путей. Я учил Аирэи быть смелым. Он был хорошим учеником.
– Гроза уходит,- сказал Игэа.- Может быть, все еще обойдется.
Он с силой распахнул ставни - сначала одну половину, потом другую.
Снаружи было темно и мертвенно тихо. Дождь перестал. Факелы на далекой башне, стоявшей на горе, светили, словно запоздалые утренние звезды.
Это видение длилось несколько мгновений - потом странный свет озарил башню и полнеба. Страшный грохот разнесся по умолкшему городу.
– Молния ударила в Шу-этэл!
– кто-то закричал снаружи - кажется, Нээ.
Иэ схватился левой рукой за грудь и тяжело опустился на скамью. Игэа и Сашиа одновременно бросились к нему.
Молния
Миоци пришел в себя оттого, что Огаэ в голос рыдал рядом с ним. Преодолевая боль и какую-то непривычную тяжесть в голове, он заставил себя расслышать:
– Учитель Миоци! Учитель Миоци! Не умирайте, пожалуйста!
– Огаэ...
– начал Миоци, но не смог продолжить.
– Учитель Миоци!- радостно вскрикнул где-то в темноте мальчик.
– Вы живой!
Миоци ощупал пол, стены, ступени лестницы и сел.
– Простите меня, что я пошел за вами!
– Об этом - после.
Миоци оперся на стену, пытаясь встать.
– Держитесь за мое плечо, мкэ ли-шо!
Миоци не смог не улыбнуться в темноту.
– Ты цел, Огаэ?
– Да, я ведь упал прямо на вас, мкэ ли-шо.
Миоци посмотрел вверх - там, в прямоугольнике предутреннего чистого неба уже начинали гаснуть звезды.
– Вам больно, мкэ ли-шо?
Снизу слышались шаги - младшие жрецы-тиики поднимались на башню.
– Я никогда не видел похороны белогорца,- расслышал Миоци голос Уэлиша.
"Уже успел послать своих людей - забрать труп Миоци!"- зло подумал белогорец.
– О, на них положено закалывать не менее ста баранов, - ответил какой-то тиик, по-видимому, специалист в похоронных вопросах.
Миоци облокотился на решетку над проемом.
– Баранов можно заменять тииками, - разнесся под сводами его мощный голос.
Огаэ и учитель Миоци
– Что же там все-таки случилось, Огаэ?- шепотом выспрашивала Сашиа у ученика своего брата, после того, как Игэа и Иэ заставили вернувшегося белогорца принять снадобья, приложить припарку к голове и лечь в одной из комнат особняка.