Жеребята

Шульчева-Джарман Ольга

– Это пояс младшего жреца Уурта и Шу-эна, для священнодействий у их общего алтаря. Он будет скоро в Энниоиэ, в двух днях пути от Тэ-ана.

– Нет, - неожиданно ответил Каэрэ.

– Это - единственный выход для тебя!
– воскликнул Миоци.

– Нет,- повторил Каэрэ, отстраняя руку жреца.

– Что значит - "нет"? Ты хочешь умереть?

– Я предпочитаю умереть, чем стоять перед алтарями ваших божков, - тяжело вымолвил Каэрэ.

– Уурт - не мой бог...- горько вздохнул Миоци.- Послушай, это же не на всю жизнь! Ты сможешь выкупиться... я помогу тебе. Через пять лет - самое

большее - ты уйдешь из служителей алтаря. Уверяю тебя, Уурту глубоко безразлично, что ты думаешь о нем, как и твоим богам безразлично то, что ты умираешь из упрямства, не желая их предавать.

– Я верю в о д н о г о Бога, - сказал Каэрэ, почти перебив его.- и Ему не безразлично, если я стану служить чужим богам.

– Твой Бог - бог твоей земли, твоего народа. Ты - чужестранец. Здесь - другая земля. Здесь - владения Уурта, Фериана, Шу-эна, и других божеств, каждая роща, каждый источник имеет своего бога. Зачем ты споришь с очевидным? Возьми же, наконец, этот пояс, проведи несколько лет у алтаря Уурта и Шу-эна, - и возвращайся с миром в свою землю служить Богу своего племени и народа, в земле, принадлежащей Ему...
– сказал со вздохом великий жрец Всесветлого.

– Вся земля принадлежит моему Богу. Он сотворил ее, - отвечал Каэрэ.

Слова замерли на губах Миоци. Его рука взметнулась в благоговейном жесте прежде, чем он спросил приглушенно:

– Ты хочешь сказать... ты хочешь сказать, что ты посвящен Великому Уснувшему?

– Нет, - удивленно ответил Каэрэ.

Дверь с грохотом упала, повиснув на цепях.

– Мкэ ли-шо Миоци! Иокамм собирается. Ли-шо Оэо, главный жрец Всесветлого Шу-эна, просит мкэ поспешить!
– раздался голос начальника стражи.

– Я молился, он не отвечал. Бога нет, дядя Николас.

Дядя покачал головой.

– Я знаю, что ты расстроился. Тебе тяжело, что у тебя нерелигиозный племянник. Но я старался. Ради тебя я не поклонялся идолам и молился богу, который все сотворил.

Дядя Николас снова покачал головой, гладя по холке буланого коня.

– Ты не переживай, дядя Николас, - сказал он, вдруг пожалев старика.
– Я вел себя достойно. Я не поклонился идолам. Я не выдал Сашиа. Но бога нет. И ты должен это знать.

– Великий Уснувший не спит, - вдруг громко сказал дядя Николас по-белогорски.
– Не думай, что Великий Уснувший спит воистину, но этим показуется, что найти и ощутить Его невозможно, если он сам того не возжелает. Ибо сон Его - не есть обычный сон смертных, а образ, используемый для выражения Его недосягаемости силами сотворенных Им.

– Ты говоришь, как белогорец Иэ, - удивился Каэрэ.
– а я уже не боюсь умирать. Я умру, и ты мне расскажешь, кто этот конь... и кто был тот дельфин. Я люблю Сашиа, дядя Николас - вот она, видишь? Она стоит там, на маяке.

Океан бился вокруг них, и рыбы играли в пенных, страшных волнах.

"Я умру, и меня подхватит дельфин", -

подумал Каэрэ в последний раз, и маяк исчез.

Вызов Уурту

Ли-шо-Миоци склонился над распростертым на решетке жертвенника рабом и окликнул его, но тот был без сознания. Нож белогорца быстро рассек сыромятные ремни. Каэрэ лишь застонал, не приходя в себя.

Гром труб и бой священных барабанов, доносящиеся снаружи из подземного храма Уурта, нарастали, гулко разбиваясь о стены печи. Внизу со скрежетом разверзся черный зев - Нилшоцэа отдал приказ открыть печь. Через решетку Миоци увидал цепь огней внизу - это были факелы в руках жрецов Темноогненного - от мощной тяги их пламя колыхалось, и ветер нес тяжелый запах смолы, обдавая им белогорца и трепал его светлые, стянутые шнурком волосы.

Миоци быстро и уверенно привязывал Каэрэ к себе, накрепко, крест-накрест затягивая кожаный пояс на себе и на узнике - так в Белых горах переносили раненых.

Непрерывно нарастающий вой труб резко смолк. В жуткой тишине Миоци сделал шаг к стене. Веревка была закреплена надежно, и он начал свой подъем.

Он не смотрел вниз, поэтому не увидел, как факелы слились в одно багрово-красное кольцо, как вспыхнула, заливая дрова, горючая смесь. Он лишь услышал далеко внизу оглушительный треск. Зловещие отсветы быстро побежали по стенам. Языки пламени взметнулись вслед за белогорцем, но не догнали его.

Снова раздался надрывный скрежет железа - это опускалась вниз жертвенная решетка - пустая, с разрезанными узами предназначенной Уурту жертвы...

Вой и свист наполнили все пространство. Клубы темного дыма медленно ползли вверх за пламенем.Дым обогнал огонь. Черное облако закрыло пламя, и печь погрузилась во тьму.

Как ни ловок был Миоци, как ни быстро он продвигался вверх по отвесной стене, опираясь на остатки древней каменной лестницы и выступы, дым Уурта догонял его. Едкое смрадное облако скоро окутало беглецов.

Белогорец боролся. Тьма вокруг становилась все гуще. От копоти и дыма слезились глаза, перехватывало дыхание. Плотная шершавая тьма проникала в горло, сжимала грудь... "Словно рука Уурта" - промелькнуло в мозгу Миоци. Он задыхался от кашля. Жар становился нестерпимым. Ноша тянула вниз. Несколько раз его ноги срывались, не находя опоры, и он повисал на своей веревке над огненным жерлом.

Наконец, раскаленная бездна догнала его и закрыла. Белогорец понял, что проиграл поединок с Ууртом. Еще несколько минут - и он, задохнувшись, беспомощно повиснет на веревке, болтаясь среди пляшущих языков пламени. Потом его найдут - прокоптившегося как поросенка под праздник первого снега. Стыд, стыд!..

Из последних сил он рванулся вверх. В глазах потемнело. В горло набивалась клейкая гарь. "Проснись!- мысленно закричал он,- восстань! Неужели ты не можешь бросить вызов Уурту, как я его бросил?! Я отказался служить богу болот - я остался верен Тебе! Помнишь, тогда? А Ты? Даже Ты боишься забрать жертву Темноогненного? Ты оставил меня одного - один на один с Ууртом?".

– - Эалиэ! Нас двое!
– раздался голос сверху. Миоци на мгновение привиделись долины и прохладная предрассветная роса на траве.