Жеребята
Шрифт:
– Я уже стара, чтобы мне дарили цветы луниэ, как невесте,- засмеялась Аэй в ответ.
Но Игэа уже взбирался по шершавому, теплому стволу раскидистого дерева, одиноко растущего посреди луга.
Потоки ночной росы обдавали его при каждом колыхании ветвей. Начавшие свое рассветное щебетанье птицы затихли и перепорхнули на верхушку, продолжив там свою песнь солнцу и небу.
Не владея правой рукой, Игэа карабкался несколько неуклюже, но белогорская выучка брала свое - он достиг ветвей, полностью покрытых огромными, ароматными и пушистыми гроздьями белых цветов. Ранние пчелы и осы настороженно выглядывали из их недр.
–
Ветвь размашисто качнулась.
– Игэа, возвращайся!
Но было уже поздно - раздался короткий треск, и Игэа очутился на земле, засыпанный лепестками и перепачканный пыльцой луниэ.
– О Небо! Ты цел?
– вскрикнула Аэй, бросаясь, чтобы помочь ему подняться, но он легко вскочил на ноги и преподнес ей благоухающую ветвь.
– Это тебе, моя родная. Помнишь?
Из земли умершее восстает,
чтобы жить жизнью новою, иною...
И Аэй пропела ему в ответ - красивым, сильным голосом:
Есть надежда, когда надежды уже нет,
Процветет цветок, и не знаешь, как прекрасен он,
Пока смотришь на голую землю,
Пока видишь только черную землю,
Пока стоят деревья мертвые зимою,
Пока все не изменится,
Пока Он не придет...
+++
Утро уже вовсю светило в окна, когда Игэа заглянул в комнату гостя.
– Он не спит, - сказала тихо Аэй.
– Он не может спать - просыпается с криком...
Каэрэ пошевелился, поворачивая голову к вошедшим. Солнечный свет, пробиваясь сквозь кроны деревьев, оставлял на простыне цветные пятна, играющие от ветерка.
Игэа подошел к Каэрэ, сел на циновку рядом, улыбаясь своей тихой, светлой улыбкой.
– Ну, здравствуй. Я рад, что ты снова у нас. Я к тебе привязался, скажу честно.
Каэрэ вдруг подумал, что белогорец совершал какой-то священный обряд - охристо-золотистая пыльца луниэ оставила широкую полосу на его лбу.
Поймав его взгляд, Игэа провел рукой по лбу и, взглянув на испачканные пальцы, рассмеялся:
– Это - от цветов.
Засмеялась и Аэй. Каэрэ тоже попытался улыбнуться, не столько понимая, сколько чувствуя, как успокаивается его душа.
...Они ели сладкие лепешки, пили молоко. Было тихо и солнечно.
– Чей я раб?- неожиданно для себя самого спросил Каэрэ.
Игэа промолчал, слегка сдвинув брови.
– Раб из имения Уурта погиб в огне священной печи,- сказал, наконец, он,- у тебя началась другая жизнь.
– Рабская? Или я свободен?
Каэрэ стиснул пальцами золотую серьгу в левом ухе:-
– Что это?
– Эцца, - не сразу ответил Игэа.
– Знак раба храма Шу-эна?!- дико, отчаянно вскрикнул Каэрэ.
Между ними завязалась потасовка.
– Сохрани тебя Великий Табунщик ее сорвать!- крикнул Игэа, наваливаясь на быстро ослабевшего Каэрэ.- Сохрани тебя Табунщик! Она хитро вдета - ты изуродуешь себе навсегда ухо, и все будут знать, что ты - беглый раб. Подожди, Миоци выждет время - и снимет ее.
– Миоци?! Так я - его раб?- устало выдохнул Каэрэ.
– Пoслушай, тебя же никто пока не заставлял работать, что тебе так далось
– Дело не в этом...
– Я знаю, что не в этом, - нахмурился Игэа еще больше.- Я понимаю... Я не могу снять эту эццу. За это отрезают пальцы. Миоци обещал выждать время, а потом, когда все забудется, отпустить тебя на свободу. Ты будешь жить у меня, в этом доме тебя никто не назовет рабом. Успокойся и не делай глупостей.
– Вы уже успели подраться?
– спросил незаметно вошедший Иэ.
Каэрэ резко отвернулся к стене, не приняв шутки. Игэа выразительно посмотрел на старого белогорца и покачал головой. Аэй глубоко вздохнула и подала Иэ молоко и лепешки.
На веранде зависла неловкая тишина.
– В каком имении ты был ночью, Игэа?
– спросил Иэ, облокотившись на подушку, принесенную ему Аэй.
– Вверх по реке. Там лихорадка у половины рабов. От плохой воды - к реке им, видите ли, нельзя подходить - из-за Уурта, ясное дело, а воду из того поганого водоема, к которому подходить можно - пить невозможно. Что это за водоем, Иэ! Я сам насилу к нему подошел! Запах отвратительный!
– пьют не кипятя - это, видите ли, хлопотно. Хозяин не желает ничего понимать. Только когда рабы стали умирать, стал умолять меня приехать. Ты знаешь, Иэ, если все делать правильно, любое поветрие отступает... Я прожил там четыре дня, пока не навел порядок. Там ни у хозяина, ни у его домочадцев недостаточно мозгов, для того, чтобы понимать очевидные вещи. Все надо проверять и перепроверять, чтобы быть уверенным, что они делают именно то, что я сказал минуту назад. За всем надо лично следить. Объяснять, что больные должны лежать не в общих бараках, а отдельно, и что сиделки там тоже должны быть одни и те же, и они не должны ходит по всему имению, разнося поветрие... Что воду все равно нужно кипятить, ибо, несмотря на то, что пришел ли-Игэа, с его приходом поветрие не отступит само и надо жечь костры из дерева зу, чтобы очищать воздух... Пока не повторишь это двадцать раз и не заставишь сделать, они только кивают своими дурными головами и норовят схватиться незаметно за рукав - думают, что так быстрее поправятся или не заболеют... Вот, всего обхватали!
Игэа неожиданно рассмеялся, прервав свою возбужденную, гневную речь, и посмотрел на разодранный и испачканный рукав своей льняной рубахи.
– Игэа, - промолвила Аэй,- тебе надо отдохнуть.
– Подожди, Аэй, еще не все сделано, - Игэа взял в свои длинные пальцы запястье Каэрэ. Тот пошевелился, но не повернул головы.
– Сначала мне надо разобраться с твоим лечением, друг.
– В этом нет смысла, - тихо, почти сквозь зубы, проговорил Каэрэ - так, что только врач его и услышал.- Для меня нет обратной дороги.
– Это яд Уурта в тебе говорит, - так же тихо ответил ему Игэа и обратился к Иэ:
– Кто за ним ухаживал все это время, пока он был у Аирэи без моего присмотра? Кто его перевязывал?
– Думаю, Тэлиай, - не сразу ответил Иэ.
– Тэлиай?!- Игэа задохнулся от возмущения.- Почему тогда ли-шо-Миоци своему рабу-садовнику Нээ не поручил этого? Я же все объяснил Сашиа, она прекрасно знает, что нужно делать, она умница! Тэлиай прекрасно готовит, не буду спорить, но я не ей доверял уход за раненым, когда покидал Тэ-ан!