Жеребята
Шрифт:
– Я посижу с тобой, - продолжил Игэа, - а ты постараешься уснуть.
– Я... я боюсь спать, - не сразу, тихо сказал Каэрэ.
– Эти сны...
Он сдавленно, безнадежно застонал.
– Не бойся, - мягко сказал Игэа, касаясь его лба своими длинными теплыми пальцами.
– Я разбужу тебя, как только заподозрю, что тебе снова снится... то самое. Я буду рядом.
Каэрэ отрешенно посмотрел на него покрасневшими от бессонницы глазами.
Игэа вздохнул.
Окна и двери веранды, где поселила своего гостя семья врача, были распахнуты настежь,
– Может быть, выпьешь снотворный отвар?
– предложил Игэа.
– Нет. От него мне еще хуже. Тогда мне совсем не вырваться из снов в явь.
Игэа расположился с письменным прибором и пергаментом недалеко от Каэрэ, на циновке, подогнув под себя ноги, как сидят писцы или степняки из кочевий, и, обмакивая трость в тушь, начал сосредоточенно и уверенно копировать какие-то записи из потертого свитка. Он работал очень быстро и аккуратно, и Каэрэ, повернув голову, смотрел, как безупречные знаки ложатся на чистый лист. Это зрелище его несколько успокаивало, словно он получал подтверждение тому, что где-то продолжает течь жизнь по своим законам, хотя в нем самом от нее оставалось лишь какое-то жалкое подобие.
– Не спишь?
– укорил его Игэа, оторвавшись от своего занятия.
– Тогда ты и не поправишься, если спать не будешь.
– Игэа, я никогда не поправлюсь, и ты это знаешь.
– О! Я это слышу от тебя каждый день, а тем временем твои раны почти зажили. Ты тоже утверждал, что у тебя нет сил их заживить, просил, чтобы тебя оставили в покое, что тебе не нужно ни солнца, ни ванн, не перевязок...
– Игэа, но ты ведь сам не веришь в то, что я смогу снова стать таким, каким был, - немного раздраженно произнес Каэрэ.
– Я не думал, что ты выживешь, после того, как ты увидел черное солнце. А ты выжил.
– Черное солнце!
– Каэрэ закрыл лицо руками и громко застонал, почти вскрикнул, словно от невыносимого, болезненного ужаса этого давнего видения, терзающего его.
– Прости, прости - я не знал, что это настолько для тебя больно!
– поспешно и смущенно проговорил Игэа.
– Невыносимо... Отчего это случилось со мной?- не то спросил, не то выдохнул Каэрэ.
Игэа промолчал, отложил пергамент и трость.
– Ты знаешь грамоту?
– неожиданно спросил он.
– Да... то есть свою, не вашу, конечно, - растерянно ответил Каэрэ.
– У вас за морем тоже есть книги? Это очень интересно, - сказал Игэа.
– А ты долго учился грамоте? Где?
– В универ...- начал было Каэрэ, но понял, что это ничего не объяснит его собеседнику.
– Я, как бы это объяснить, учился... долго учился. До двадцати трех лет.
– Надо же! Совсем, как мы с Аирэи! Так ты, наверное, сдал все экзамены на старшего писца?
– Ну да... что-то вроде этого, - неуверенно произнес Каэрэ, не совсем уверенный в том, что степень магистра в точности соответствует экзамену на должность старшего писца. Как все это
– Я сразу так и понял, что ты - образованный человек, хотя и не из наших краев. Здесь не любят чужаков, - снова вздохнул Игэа.
– Считают, что если ты плохо говоришь на их языке, то ты глупее, чем они. Надо мной все время смеялись из-за моего акцента в школе, в Белых горах, в храме Фериана, когда я учился у их врачей, даже в тюрьме - и то смеялись!
– В тюрьме?
– переспросил Каэрэ.
– Так ты и в тюрьму ходишь к своим больным?
Игэа искренне рассмеялся.
– Нет, это я не к больным!
И более серьезно добавил:
– Это меня арестовывали. Из-за Уурта.
Каэрэ зашевелился под своим теплым покрывалом и неловко повернулся на бок, лицом к своему собеседнику.
– Ты тоже не поклонился Уурту?
– Ну, к счастью, я не обязан ему поклоняться - я считаюсь служителем Фериана. Если бы я отказался поклониться Уурту, я бы с тобой сейчас не разговаривал. Я всего лишь сказал в неподходящем обществе, что не помню точно, какие обряды положены в праздники Уурта, потому что не привык их праздновать. Не успело сесть солнце, как сюда за мной приехали сокуны.
– Сокуны?
– Да, это храмовые воины, он носят черные плащи с вышитым красным кругом на спинах, ты мог их видеть много раз. Гвардия Темноогненного, так их называют.
На мгновение губы Игэа дернулись, скривившись в подобие гримасы омерзения.
– Помню таких, - ответил Каэрэ, приподнимаясь на локте.
– А в какой тюрьме ты был?
– В той же, что и ты - она одна в Тэ-ане... пока, - добавил врач после паузы.- Ну и вонь же там! До сих пор не могу забыть!
Он передернул плечами.
– Да, запах отвратительный... и воды не дают напиться, - промолвил Каэрэ.
– Ты долго там пробыл?
– Четыре дня. Мне этого хватило на всю жизнь. Было очень страшно, даже порой дыхание перехватывало от ужаса.
– Да, - перебил его Каэрэ неожиданно возбужденно, - да!
И он вдруг начал взахлеб впервые рассказывать обо всем, что было с ним в подземелье - о своих страхах, страданиях и остром одиночестве, которое обступило и сдавило его с тех пор. Игэа молча слушал его, изредка кивая головой, с печалью и пониманием в своих умных синих глазах. Каэрэ в какой-то момент своего рассказа схватил его за руки и запнулся на полуслове, ощутив странный холод его неживой, будто глиняной, правой кисти.
Щеки Игэа мгновенно покрылись алыми пятнами, затем снова быстро побледнели. Он резко затянул правую руку своим широким кожаным поясом, долго не мог его застегнуть.
– Я не сделал тебе больно?- спросил Каэрэ испуганно.
– Глупости. Она не болит. Она вообще ничего не чувствует, - пробормотал Игэа, все еще возясь с поясом.
– Ты был ранен?
– Нет... Если бы! Это не боевое ранение, а подарок Уурта к моему двенадцатому дню рождения.
В его глазах появился след давнего неизбывного страдания.