Жеребята

Шульчева-Джарман Ольга

И он дастал из-за пазухи тяжелый кошель, набитый золотом. Аэй непонимающе смотрела на него.

– Аэй, возьми эти деньги. Здесь - восемьдесят лэ. Должно хватить и еще останется немного.

– Нам нечем будет отдать такой большой долг, - отрицательно покачала головой Аэй.

– Это подарок, а не деньги в долг!
– горячо воскликнул старик.
– Аирэи... то есть Миоци послал их Игэа, но ведь твой муж по своей гордости ни за что их не взял бы из рук самого Миоци! Поэтому Аирэи и попросил меня передать эти деньги...

– Вы шутите,

ло-Иэ! Это же целое состояние!
– произнесла Аэй, не веря словам странника-эзэта.

– Я тебе советую, как старый друг вашей семьи - возьми их. Аирэи дает их вам от чистого сердца - без всякой задней мысли, без желания унизить или оскорбить. Не надо так уж плохо о нем думать - у него добрая душа.

– Нет, нет, что вы, ло-Иэ! Он же спас Игэа! Как мы можем... Мы не думаем плохо о вашем воспитаннике, - торопливо заговорила покрасневшая от смущения Аэй.

Иэ улыбнулся понимающе и печально, и продолжал:

– Ты знаешь - он живет очень скромно, у него нет семьи... Ему не нужны деньги, но, будучи вторым высшим жрецом, он богат. Аирэи хочет отблагодарить вас за все, что вы сделали для Каэрэ, хотя прекрасно понимает, что никогда не сможет достойно отблагодарить вас за вашу помощь.

Аэй покачала головой - то ли в недоверии, то ли в удивлении.

Иэ вложил в ее руку ремень тяжелого кошеля, и она едва удержала его.

– Есть ли вести о моих братьях, ло-Иэ?
– спросила вдруг она, и ее глаза затуманились слезами.

– Они странствуют... Месяц назад их видели живыми...
– ответил Иэ.

– Да... я помню это, - ответила Аэй.
– Они придут в Тэан ближе к осени.

+++

Глубокой ночью роща Фериана Пробужденного была безмолвна. Сквозь это окутывающее, почти осязаемое, безмолвие доносилось журчание ручья. Белый мрамор стен храма отражал свет луны и был виден сквозь деревья священной рощи. Над расположенным внизу святилищем поднимались белые, словно свечи из ценного белого воска колонны галерей - там еще не погасли вечерние светильники, возожженные в честь праздника. Если бы кто-нибудь в этот глухой час наблюдал за тем, что происходит на одной из галерей, он бы увидел высокую худощавую фигуру в длинном светлом плаще, ниспадающем с правого плеча и укутывающем руку.

Человек медленно шел вдоль колонн, неслышно ступая по мозаичному полу. Он не нес светильника в руке и порой спотыкался в полумраке то о корзины с пробивающейся зеленью, приготовленные к утреннему празднику Фериана Пробужденного, то на охотящегося храмового ужа. Наконец, он остановился там, где галерея заканчивалась лестницей, ведущей на плоскую кровлю храма, на которой располагались работы лучших ваятелей. Это были изображения Фериана и его сестры и супруги Анай во время их скитания в стране мертвых.

Человек сорвал две травинки, и, удерживая их в своих длинных, сильных пальцах так, что они образовывали перекрестье, вздохнул, почти простонал:

– О, Тису, Тису!

– Ли-Игэа? Вот так встреча!
– раздался громкий жизнерадостный

голос за его спиной, и ночная тишина разбилась, подобно хрустальному кубку. Человек в плаще вздрогнул и выронил травинки.

– К тебе тоже не идет сон?
– продолжал ночной собеседник.

– Да, не спится, - ответил не сразу Игэа, не оборачиваясь.

– А что это ты держал в руке? Зачем ты сорвал траву из священной корзины?
– спрашивал и спрашивал собеседник Игэа, зорко взглянув на две травинки, неудачно попавшие в полосу лунного света.

Игэа, раздосадованный как своей неловкостью, так и любопытством жреца Фериана, которому взбрело в голову прийти ночью в это уединеннейшее место, ничего не ответил.

– Я хотел поговорить с тобой, Игэа Игэ! Ты ведь знаешь, что я второй жрец Фериана с этого года... пожалуй, даже первый - наш старик слышит не лучше ферианова ужа.

Жрец Фериана захохотал, хлопнув Игэа по плечу, но на лице врача не появилось ни тени улыбки. Он негромко ответил:

– Я знаю, что ты второй жрец, ли-шо-Лоо. Я пришел на праздник Пробужденного, чтобы принести те бальзамы и переписанные свитки, что я обещал.

– Мне кажется, - перебил его Лоо, - что ту позорящую нас вражду, которую питают к тебе некоторые - заметь, не все!
– тиики нашего храма, пора прекратить. Мы все происходим из фроуэрских родов - кто познатнее, как мы с тобой, со светлыми волосами, а кто и попроще, из "чернобровых" детей болот. Но у тебя и меня светлые волосы, Игэа. Таких фроуэрцев мало и в самом Миаро. Чернобровые болотники здорово испортили кровь детей реки Альсиач!

Игэа молча слушал его, следя за тем, как священный уж Фериана сторожит добычу у мышиной норки.

– Твой отец был одним из придворных советников правителя Фроуэро, Игэа! Твое место - при дворе, а не в заброшенном имении. Я удивлен, как тебе вообще хватило доходов, чтобы заплатить налог? Тебе не совестно кормиться не искусством Фериана, а переписыванием свитков?

Игэа все также молчал. Уж приоткрыл свою серо-желтую пасть и высунул раздвоенный язык.

– Ты не хотел бы стать третьим жрецом Фериана Пробужденного?
– спросил ночной собеседник Игэа, переходя на фроуэрски. Он говорил негромко, но резкие звуки этого языка, так непохожего на певучий аэольский, разрезал тишину ночи, как клинок кинжала - драгоценную шелковую ткань.

– Ты уже отвык от родного языка в этой глуши, Игэа?

Он назвал его `Игэа - по-фроуэрски.

– Они смеются над нашим выговором, им смешно, как мы говорим на их языке, - продолжил второй жрец Фериана, небрежно опираясь рукой на ограду лестницы.
– Ничего, скоро они будут учиться говорить по-нашему... `Игэа! Что ты молчишь?

– Я думаю - не позабыл ли-шо-Лоо того правила, что служитель Фериана Пробужденного не должен иметь ни одного телесного недостатка?
– ответил по-фроуэрски Игэа.