Жеребята
Шрифт:
– Ты никогда не спрашивал меня о таких вещах, - ответил Иэ ему.
Они запоздало обменялись приветствиями, и Миоци велел ученику идти и передать Тэлиай, чтобы она накрывала стол для гостя.
– Ты слышал, что я рассказывал младшему Ллоиэ?- спросил старик, и в его голосе угадывалось волнение - то ли радостное, то ли тревожное.
– Да, я с интересом слушал. Что это за легенда? Из диких краев за рекой, где кочевые племена покланяются своему Табунщику? Я бы не стал забивать голову ребенку такой ерундой. Ты же сам учил меня не собирать разные россказни, кочующие
– Не брани меня, Аирэи, - кротко отозвался Иэ.
– Я и впрямь кажусь тебе стариком, теряющим рассудок. И общаюсь я с простыми, малограмотными людьми, что хранят лодки на чердаках и ждут большой воды.
Миоци спохватился.
– Прости, учитель Иэ! Ты сам знаешь, когда, что и кому рассказывать.
– Увы, нет. Я должен был рассказать тебе эту историю раньше. Оказалось, что сейчас уже поздно.
– Ты любишь говорить загадками. Хорошо, у меня тоже есть загадка для тебя: как ты думаешь, если Нилшоцэа сделают наместником всей Аэолы и правителем Тэана, он оставит совет жрецов Иокамм по-прежнему править или разгонит его?
Иэ невесело засмеялся.
– Это не загадка. А как же царевич Игъаар, наследник правителя Фроуэро?
– Кажется, отец не хочет, чтобы он унаследовал ему. Это очень странно. Он предпочитает Нилшоцэа.
– Ничего удивительного - мальчик очень благородный и чистый. Он оправдывет свой священный титул наследника. Фроуэрцы, не поклоняющиеся Уурту, называют наследника своего правителя "явлением Сокола-Оживителя", "Младенцем Гарриэн-ну".
– Откуда ты это знаешь?
– спросил озадаченно Миоци.
– В странствиях чего только не узнаешь... Сыны Запада велели правителю Фроуэро предпочесть аэольца Нилшоцэа собственному сыну, да он и рад был это сделать. Сын не в него.
– Понятно...
– проговорил Миоци.
– Когда же возвращается Нилшоцэа?
– спросил Иэ
– Его ждут со дня на день. Он обещал упразднить раздельное поклонение Всесветлому и Темноогненному, Шу-эну и Уурту. На алтарях того, кого в Белых горах называют знамением Великого Уснувшего, будет дымиться конская кровь и гореть черный огонь вместо ароматного ладана и светлого пламени. Люди будут кланяться Шу-эну Всесветлому только после того, как воздадут хвалу его властелину и хозяину - Уурту. Какой позор! Белые горы молчат...
– Не удивительно - там многие склонны дать первенство Уурту.
– Но там же так много шу-эновцев! Почему они не поддержат народ Аэолы?
– Они не поддержали его и при битве у Ли-Тиоэй. Зарэо справедливо воскликнул тогда, в хижине матери Лаоэй, о лучниках из Белых Гор. Отряды белогорцев не выступили на нашей стороне, и наблюдали, чья возьмет. Они не стали биться против алтарей Уурта, не так дорог им был и алтарь Шу-эна. Деньги из Фроуэро делают свое дело медленно, но верно. Тогдашний великий ли-шо-шу-тиик всех Белых гор, ли-шо-Олээ, лицемерно обещал мне прислать подмогу - и никого не прислал.
– Тебе? Сам ли-шо-Олээ? Так ты был одним из аэольских воевод при Ли-Тиоэй?!
–
– Как же ты попал в Горы?
– Это еще одна, долгая и неинтересная история. Для нее не время теперь...Коротко, я был ранен при Ли-Тиоэй, но спасся, и у меня началась новая жизнь, в которой потом появился ты. А теперь ты уже совсем вырос и называешь мои рассказы баснями.
Иэ испытующе посмотрел на Миоци. Тот не отвел глаз и спросил:
– Ты хочешь сказать, что считаешь этот противоречивый рассказ заслуживающим того, чтобы его пересказывать? Рассказ о том, как Великий Уснувший, величайший из существ, который создал миры, пошел искать ничтожных людишек, которых он создал, и позволил им себя убить, а потом воссиял? Даже Фериана убивает его старший брат, тоже бог, правнук верховного бога, а не люди. А Великий Уснувший пошел на такое унижение, стал бессильным, отдал себя в грязные руки грязных людей? Это об этом ты мне постеснялся сказать у той речки? Понимаю теперь, почему!
– Миоци был удивлен и раздражен.
– У той речки... Ты спросил у меня, правда ли то, что она повторяет приветствие карисутэ.
– "Он воссиял"? Так это - то запрещенное учение, о котором все бояться говорить?!
– в голосе белогорца прозвучало неприкрытое презрение и разочарование. Он рассмеялся, коротко и сухо.
– Это же совершенно безобидная, бессвязная история для неученых простаков и глупых женщин, непонимающих, что Творцу миров нет до них дела, так он неописуемо велик. Если их разум бессилен коснуться этой тайны, то таков их удел до самой ладьи Шу-эна. И за это их преследовали? С ними спорили в горах? Снисходили к спору с ними?
– А твоего дядю, брата твоей матери, затравили собаками именно за это учение, - негромко добавил Иэ.
– Это какая-то ошибка, он не мог в это верить! Он был из благородного рода Ллоиэ! Постой, так и Огаэ-старший верил в это?.. Горе, видимо, совсем помрачило его разум.
Иэ сумрачно молчал.
– Ты обиделся на мои слова, учитель Иэ?
– спросил Миоци, и голос его был жестким.
– Нет, сынок, я должен обижаться на себя, - ответил невесело Иэ и уже совсем другим, ровным и невозмутимым тоном продолжил: - Но вернемся к Нилшоцэа, - Расскажи-ка мне подробнее, что думают и что говорят в Иокамме жрецы Всесветлого и Фериана.
Храм Фериана
– Игэа уехал в храм Фериана, - сказала Аэй, встречая Иэ.
– Надеется, что они ему хоть что-то заплатят за бальзамы...
Иэ вошел, что-то придеждивая за поясом.
– Значит, я не успел... Что ж, еще не поздно вернуться в город. Он должен заплатить налог, пока он будет в Тэ-ане?
– О нет, - покачала головой Аэй.
– Еще есть время. Да и сборщики приходят сюда, они быстры на ногу.
– Это хорошо, - кивнул Иэ, - Значит, я успел.