Жестокая любовь мажора
Шрифт:
— Ты ведь умная девочка. Шуметь не будешь. Я бы не хотел навредить ни в чем не повинным людям.
Я хочу ответить ему, но прозвучавшая угроза лишает способности говорить, выходит только открывать рот в попытках вобрать в себя так необходимый мне воздух.
— Может, проявишь гостеприимство и пригласишь родного отца войти?
Тяжело сглатываю и судорожно качаю головой. Нет, нет, нет…
— Надо же. Как ты, оказывается, похожа на свою мать. В нашу последнюю встречу она смотрела на меня такими же большими глазами…
Он пытается
— Не смей говорить о ней, — шиплю, оскалив зубы. — И не смей прикасаться ко мне.
— Ш-ш-ш… — его взгляд ожесточается, он качает головой и приподнимает край рубашки, демонстрируя массивную ручку охотничьего ножа за поясом джинсов. — Я пришел не с пустыми руками. Ты и вскрикнуть не успеешь, глупый кролик, как мой внук останется без своей милой мамочки.
Я отшатываюсь от него, рука соскальзывает с дверной ручки, и ублюдок, воспользовавшись моментом, переступает порог общежития.
Его движения неторопливые, словно растянутые во времени: ненавистное чудовище спокойно прикрывает за собой дверь той самой уродливой рукой, которая удерживала мою голову под водой…
Перед глазами все плывет, размывается, а кожа покрывается липким потом.
Я под водой… она повсюду: во рту, в носу, в ушах…
Я не могу дышать…
У меня кружится голова, но я сопротивляюсь и кричу…
Холодно и темно…
Я плачу и прошу его остановиться…
Но каждый раз мои крики глушит вода. Они просто вырываются изо рта равнодушно-прозрачными пузырьками воздуха…
Сквозь шум в ушах я слышу хныканье сына и, как в замедленной съемке, несколько раз моргаю, прежде чем обернуться на зов Кирюши.
Он стоит в коридоре в одной маечке. Смотрит на меня, хмурится.
В голове проносится злость пополам с отчаянием: я проклинаю себя за то, что уложила его на диване и не закрыла за собой дверь; и секундной заминки моего заторможенного страхом мозга хватает, чтобы ублюдок оказался первым рядом с сыном.
Все происходит чудовищно быстро, я слишком дезориентирована, реакции тела замедленны… Перестав чувствовать ноги, я падаю.
Острое жжение тут же взрывается в коленях, но мне плевать, я распахиваю рот в немом крике от сковавшего горло ужаса, когда отец поднимает моего мальчика на руки и заходит с ним в нашу комнату.
Трясу головой…
Нет, нет, нет…
А потом скрип соседской двери заставляет меня торопливо подняться, чтобы не быть застигнутой на полу в коленопреклоненной позе, не вызвать вопросов и не навлечь еще большей беды. Как можно быстрее преодолеваю расстояние до своей комнаты и захлопываю за собой дверь.
И тут же застываю на месте, задохнувшись жгучими эмоциями, которые превращаются в огонь, потому что вижу,
— Думаю, мы поладим с этим парнем, — мерзко посмеивается отец и позволяет Кирюше взять чертово оружие.
Я сжимаю кулаки и чувствую, как дрожь в теле усиливается.
— Убери от него свои грязные руки, — рычу я, но чувствую, что от гребаного бессилия дрожит подбородок. — Прошу… — голос превращается в скрипучий шепот. — Отпусти, он не сделал тебе ничего плохого…
Слезы накатывают горячей волной, но я раздраженно смахиваю их с ресниц, следя, как чертов мудак садится на диван вместе с моим сыном, который продолжает рассматривать нож широко раскрытыми, удивленными глазами.
— Он же может пораниться, — с надрывом стону и делаю к ним шаг, протягивая руки. — Отдай мне сына…
Урод поднимает на меня взгляд и похлопывает по дивану рядом с собой.
— Присядь. Нам некуда торопиться.
Я крепче сжимаю кулаки. Холодный липкий страх обступает со всех сторон, сдавливает легкие, точно так же,как и вода, которая однажды пыталась заставить меня перестать дышать. Но теперь все иначе. Я больше не слабая, я просто-напросто не могу такой быть из-за одного маленького человечка, сидящего на коленях у монстра.
Поэтому, прежде чем заговорить сквозь дрожь в горле, собираю все свое мужество, на которое осталась способна:
— Чего. Ты. Хочешь?
Он задумчиво поджимает нижнюю губу, и я срываюсь:
— Что тебе нужно, ублюдок?!
Он морщится, качая голой, будто бы осуждая мое поведение.
— Не нужно грубить, кролик, когда в моих руках жизнь самого дорогого тебе человека. Твоя мать разве не успела научить тебя вежливости?
Я стискиваю зубы, топаю ногой и запрокидываю голову, пытаясь контролировать дыхание, но оно все равно срывается частыми шумными вздохами.
— Скажи, пожалуйста, чего ты хочешь.
Сглотнув тяжесть в горле, я набираюсь сил снова посмотреть ублюдку в глаза, который с грязной ухмылкой наблюдает, как мой сын играет с гребаным ножом.
— Ах ты ж маленькая сорока, любишь блестящее, — хрипло посмеивается, а потом сосредотачивается на мне. — Чего я хочу? — Он прочищает горло, постукивая пальцами свободной руки по дивану. — Хочу хорошей жизни, знаешь ли, после стольких лет, проведенных в тюрьме, очень сложно вернуться в общество моральных ублюдков.
— Конкретнее, — требую я.
— Ну неплохо было бы начать с решения финансового вопроса.
— Если ты намекаешь на деньги бабушки, у меня их нет! — выплевываю я.
Мудак запрокидывает голову и ржет.
— Такая наивная, малышка, — он вздыхает, как будто ему меня жаль, а потом его голос обретает пугающую серьезность: — Думаешь, меня интересуют эти копейки? Мне нужна куда более внушительная сумма, твои полмиллиона — так, ни о чем.
Зуд беспомощной ярости закипает под кожей.