Жестокая любовь мажора
Шрифт:
— У меня нет денег, вообще нет, — с отчаянием шепчу я. — Посмотри, где я живу. Мне нечего тебе дать.
— Ну у твоего хахаля неплохая машина, — медленно выдает он и поднимает уродливый угол рта в подобии улыбки.
Я округляю глаза. Что это значит? Он что… следил за мной? Господи… и как давно?
— Думаю, он захочет предложить мне что-нибудь, если вы и правда для него дороги. Заодно и проверим. Думаю, будет интересно узнать. Как тебе такое предложение, а, малышка?
— Не втягивай его… он ничего не знает о…
Мой телефон на другом краю дивана начинает вибрировать,и
— О как. Стоит только вспомнить.
— Он сейчас поднимется, если я не отвечу, — цепляюсь за хрупкую надежду, что моя угроза подействует, но она вызывает у него лишь ухмылку.
— Это будет твоей ошибкой, милая, если сюда кто-нибудь зайдет.
— Пожалуйста, пожалуйста, — я падаю на колени, цепляясь за штанину отца. — Пожалуйста, позволь мне отдать сына ему, умоляю тебя. А потом ты сможешь сделать со мной все, что захочешь…
Меня обрывает грубый толчок: он отпихивает меня ногой и я, упав, тут же отползаю немного назад.
— Не держи меня за дурака, Алиса.
Я хватаю ртом воздух, мой обезумевший от отчаяния взгляд мечется между телефоном и сыном.
— Сейчас я дам тебе трубку, и ты перезвонишь ему. Договоришься о встрече или все расскажешь по телефону, мне плевать. Ты знаешь, что мне нужно. Так что проси как следует, — он мерзко скалится. — Ты ведь уже уяснила, как нужно просить мужчин? — Отец смеется, тыча изнутри языком себе в щеку, а у меня тошнота к горлу подкатывает. Он швыряет телефон на пол передо мной, и я судорожно ползу к нему. — Можешь говорить ему все, что хочешь, но помни: твой сын остается со мной. — Тяжело дыша, я поднимаю голову. — Терять мне нечего, — он невесомо проводит острием ножа под подбородком сына, и мое сердце болезненно замирает… Кирюша начинает улыбаться от щекотки, а я задыхаюсь от кома горечи в горле. — Так что не испытывай меня, кролик. И никакой полиции, никаких разборок. Решаем вопрос цивилизованно. Приносишь деньги — и получаешь своего выродка обратно.
Глава 47
Выйти из комнаты — означает бросить моего ребенка с чудовищем наедине, но, оставшись здесь, я все равно несмогу обезопасить Кирилла. Потому что, если Илай придет сюда, а он придет, роковых последствий будет не избежать.
Судорожно переведя дыхание, я смотрю на сына, который снова увлечен своей новой «игрушкой» и, больше не испытывая судьбу, выхожу из комнаты как можно тише, чтобы он не заметил моего отсутствия.
Я не знаю, как мой ублюдошный отец отреагирует на истерику Кирилла, да и вообще будет ли он истерить? Судя по тому, что Кирилл позволил взять себя на руки, этот по-настоящему страшный незнакомец ничуть его не напугал. Это такой абсурд, что мне хочется разразиться истеричным смехом.
Каждый шаг, отдаляющий меня от сына, тяжестью тянет вниз. Это невыносимо. Мое сердце истекает кровью прямо мне под ноги. Но я должна выйти и позвонить Илаю, говорить с ним при отце категорически невозможно: видеть, как он издевается надо мной, используя самое дорогое, —все равно что резать себя лезвием по нервам.
А этот ублюдок не упустил бы
Сегодня ему нельзя приезжать сюда, и мне нужно как-то его отговорить. А еще сообщить, что мой больной папаша потребовал продать его машину в обмен на безопасность жизни Кирилла. Господи… это какой-то кошмар.
Я трясу головой и прижимаю ладони к векам, надавливая так, чтобы горячая влага в них остановилась.
Шум внизу заставляет меня притихнуть. Пульс все еще громко бьется в ушах, но я слышу сквозь него чьи-то шаги. Быстрые. Они приближаются, а когда я убираю ладони от лица, сердце сжимается, будто в него кольнули иглой. Потому что внизу лестницы стоит запыхавшийся Илай. Его широкие плечи вздымаются, а темные глаза впиваются прямо в душу.
Я стоически выдерживаю его появление, но, когда он начинает преодолевать последний пролет, не могу справиться с поднимающийся внутри волной болезненного облегчения. Я не должна его испытывать, но испытываю так сильно, что задыхаюсь им.
— Алис, — осторожно зовет меня Илай и, медленно приближаясь, разбивает остатки выдержки всего тремя словами: — Иди ко мне.
Мои губы начинают дрожать, и я качаю головой. Его лицо вмиг ожесточается, и он в два шага сокращает расстояние между нами.
Я открываю рот, чтобы сказать: «Не трогай меня», но из него вырывается сдавленный всхлип и я сама бросаюсь к нему в объятия.
Илай нужен мне. Его тепло как глоток воздуха. Это то, что мне необходимо. То, в чем я нуждалась с самого начала. Чувство защищенности и безопасности обступает меня со всех сторон. Подкашивает колени и превращает меня в безвольную оболочку. И, кажется, я еще никогда не ощущала себя так хорошо в его объятьях. Но так не должно быть. Мне не должно быть хорошо. Это неестественно и противоречит всей боли, от которой мое сердце дрожит до сих пор. Я не могу чувствовать безопасность. Не сейчас, когда мой сын в руках самого настоящего чудовища.
Илай ничего не говорит, только притягивает крепче к своей груди и укачивает, прижимаясь губами к макушке.
— Что происходит, Алис?
Мой мир перевернулся с ног на голову, но я не знаю, как тебе об этом рассказать. Меня душит одна только мысль о том, что мне придется открыть свой рот.
— Алиса, поговори со мной, — мягко шепчет он, проводя тяжелой ладонью по моей голове. — Что случилось, детка?
Детка.
Илай произносит это с такой нежностью и опасением, что мне хочется разрыдаться еще больше, но я подавляю это желание. Я не могу себе позволить быть размазней.
Внутри все горит от одного только воспоминания, как этот ублюдок провел ножом по горлу сына. Но Илай дает мне еще немного времени, и я невероятна ему благодарна, потому что знаю: ему тяжело дается ожидание. Я чувствую это по глухим ударам его сердца и сдавленному дыханию над моей макушкой.
— Прости, — шепчу, — прости… — всхлипываю и чувствую, как быстро каменеет его тело, — мне нужно было сразу рассказать тебе. Мне… Я хотела… Боже… Илай, это какой-то кошмар… Он убьет всех… Вы все пострадаете из-за меня…