Житие маррана

Агинис Маркос

Когда гости поднялись и потянулись к выходу, молодой торговец подошел ко мне и прошептал на ухо свое имя. Я оторопело уставился на его суровое лицо, такое знакомое и одновременно совсем чужое. Мы виделись почти двадцать лет назад.

— Я Маркос Брисуэла, из Кордовы, — сказал он мне.

? ? ?

Узник засыпает, несмотря на тяжелые кандалы на щиколотках и запястьях, но внезапный шум будит его. Гремит засов, со скрежетом поворачивается ключ в замочной скважине, скрипит дверь. В

камеру входит квалификатор инквизиции Алонсо де Альмейда, держа в руках канделябр с тремя свечами. Франсиско знаком с этим энергичным и умным человеком лет сорока.

Вот-вот начнется долгожданная битва.

95

Еще не совсем стемнело, когда мы вышли на просторную площадь Пласа-де-Армас. Напротив возвышался величественный трехнефный собор, Гребень холма Санта-Лусия упирался в багровые облака. Мимо проскользнули две монахини, торопясь вернуться в обитель. В угрюмом молодом человеке, шагавшем рядом, было почти невозможно узнать веселого товарища моих детских игр. Говоря о тех далеких годах, Маркос равнодушно, вскользь спросил про тайный грот, который показал мне перед отъездом. Я стал увлеченно вспоминать, как полз по узкому лазу под толстыми корнями деревьев, как сидел в прохладном полумраке, отдыхая и сочиняя волшебные истории, и от всей души поблагодарил его за дивный подарок. В ответ — ни слова. Воспоминания причиняли ему боль. Или он за что-то сердился на меня?

— Мы могли бы и раньше встретиться, — посетовал я. — Сантьяго — город маленький.

— Мне было известно про твой приезд, — сухо ответил Маркос. — Я ведь рехидор городского совета.

— Быть избранным в совет — большая честь.

Он холодно взглянул на меня из-под широких полей пияпы:

— Меня не избирали, я купил эту должность.

— Это лучше, чем бороться за голоса горожан?

— Не лучше и не хуже. Раз купил, значит, есть деньги. А раз есть деньги, значит, тебя уважают.

— А чем ты торгуешь, Маркос?

— Всем понемногу.

— То есть?

— Продуктами, мебелью, скотиной, рабами, побрякушками. Чем попало.

— И как идут дела?

— Да не жалуюсь.

Площадь осталась позади. В детстве мы отлично поладили, но теперь между нами точно черная кошка пробежала. Маркос держался так, словно затаил на меня обиду. Но за что? Дойдя до перекрестка, я стал прощаться: предстояло еще сделать вечерний обход пациентов.

— А я, между прочим, голосовал в совете за увеличение выплат на больничные нужды. — В голосе его прозвучал упрек, или мне послышалось?

— Спасибо. Нам туго приходится. То одного не хватает, то другого.

— Да, и заодно прижал поверенного, который занимался сбором денег на твое жалование.

— О чем это ты?

— Врача содержат горожане. Представляешь, что сделал этот плут? Составил два счета: один, расписанный подробнейшим образом, для совета, а второй, тайный, для себя. И собирался прикарманить две трети собранных денег.

— Вот жулик!

— Да нет, обычный чиновник.

— И что он сказал, когда ты его разоблачил?

— Что сказал? Предложил мне половину.

Впереди показалась облупленная больничная дверь, над которой уже зажгли фонарь. Настало время прощаться. В угольно-сером вечернем сумраке,

окутавшем наши фигуры, разливался колокольный звон.

— Хорошо бы снова встретиться, — проговорил я. — Нам есть что вспомнить.

Маркос не ответил, только стиснул зубы.

— Кто же знал, что мы теперь, считай, соседи!

— Я знал. Но честно говоря, Франсиско, намеренно избегал тебя.

Меня так и подмывало спросить почему, однако я удержался: в душу закралось жуткое подозрение, горло перехватило. Я повернулся и зашагал к больнице, однако внутрь не вошел: неожиданная встреча оставила тягостное впечатление, надо было прогуляться и обдумать услышанное. Вот и церковь Святого Доминика, за ней храм Святой Марии Милосердной и коллегия иезуитов. Но я не смотрел по сторонам, перед глазами стоял тенистый грот, наша с Маркосом тайна.

В лечебницу я вернулся через полчаса, уставший и в омерзительном настроении. Вместе с Хуаном Фламенко Родригесом мы осмотрели больных, лежавших в одной-единственной палате, тесноватой для двадцати пяти человек. Кроватей хватило только двенадцати пациентам, остальных пришлось разместить прямо на полу, на циновках. После обхода цирюльник пригласил меня отужинать. Я неохотно согласился.

96

Мы сели за стол. Жена Хуана Фламенко укладывала спать их младшего сына, двухлетнего мальчугана. Служанка поставила перед нами блюдо с сыром, хлебом, редиской, оливками. Принесла изюм и вино.

— Выходит, губернатор включил тебя в кружок избранных? — спросил Родригес, проводя ногтем по лезвию ножа. — Благодарный пациент. Но будь осторожен.

— Почему?

— Амбиции, друг мой, амбиции. Для него все средства хороши, лишь бы пробиться к власти.

— Так он уже пробился.

— Подумаешь, временный губернатор. Просто «губернатор» звучит куда привлекательнее. А там и до вице-короля недалеко.

— Дон Кристобаль прекрасно образован и любит общаться с культурными людьми. — Я взял с блюда ломтик сыра. — Он производит впечатление человека открытого, как говорится, душа нараспашку. Так что, думаю, ты ошибаешься.

— Вот как? Нараспашку, значит… — Цирюльник разлил по кружкам вино.

— Ну да. Рассказал нам о своем новом указе и вполне искренне предрек ему провал.

— Это ни для кого не секрет. Но держу пари, что о делишках иного толка этот скопидом не обмолвился ни словом.

— Скопидом?

— Еще какой! Городской-то казны ему не жалко: построил огромную дамбу и множество зданий, на которых сам же и наживается. А из собственного кармана не даст ни гроша. Даже епископ не может вытрясти из него церковную десятину. На кого его преосвященство намекал, когда говорил о «грешниках, управляющих нами»? На губернатора, разумеется.

— А дон Кристобаль как отреагировал?

— Сделал вид, что это не имеет к нему никакого отношения. Только на богослужения с некоторых пор начал опаздывать. Назло, конечно, но всегда под благовидными предлогами. Хотя епископа не так раздражает губернаторская скупость, как его талант взяточника. Деньги гребет пригоршнями, а с церковью не делится.

— Надо же, никогда бы не подумал.

— О, тут дон Кристобаль не знает себе равных. Набил руку, еще когда служил в суде. Люди ему подношения, а он им за это услуги.