Житие, в стреляющей глуши - страшное нечто...
Шрифт:
– Кому осмотреться? – удивлённо подняла брови девушка, обозначив на худом бледном личике изящный тонкий носик и глубокие серые глаза.
– Да мне надо осмотреться. Долго идём, слишком хорошо идём. А это – без сучка, без задоринки. Уже подозрительно! Вот и надо осмотреться. Вы пока здесь с ним – я его к дереву привяжу…
– Ага, спасибо. Давайте уж я схожу, а вы постережёте. И потом – я здесь каждый кустик знаю… Столько раз здесь ходила.
Васька
– В том-то и дело, что – столько раз. Поэтому всё видите по-своему, по намётанному. А я вижу по-новому и увижу то, что вы наверняка не разглядели в силу привычки.
– Что ж я такого не разглядела? – не унималась девушка, сузив глаза. – Зайца под кустом или фашиста на ветке?
– Об этом поговорим позже. Может, сами чего вспомните, а может… - Васька хмыкнул, представив себе глаза лешего в полнейшей темноте. – Ладно! Оставляю вам своего подопечного и…
– Не надо мне оружие. Сами имеем, - фыркнула девушка.
– Ну, как знаете, - Васька закинул за спину винтовку Онищенко и провёл рукой по брезентовым подсумкам на поясе. – Я скоро, соскучиться не успеете…
Васька сперва прошёлся вокруг стоянки своего отряда, изучив, как следует все приметы на местности. Ничего подозрительного, лес как лес. Миллиарды росинок на траве: серебро паутинок при свете утра добавляла ему ослепительную красоту. Но на душе было тревожно.
– Эй, леший?! – тихо позвал Васька, ставя между ног винтовку. – Покажись! Погоорить надо. Ты меня бачив, я тиби не бачив, как гутарют хохлы. А надо бы побачить. Хочу тебе сказать спасибо за вчерашнее…
Где-то хрястнули ветки, взлетела стайка соек. Васька напрягся, хотя не сделал ни одного движения. Но ничего не произошло. Никто не показался из-за зелёных кустов и пышных крон, которые стелись до земли отовсюду.
– Ой, ну ты прям – такой застенчивый… - сделал попытку пошутить Васька. – Спасибо, говорю, что помог мне этой ночью. Здорово помог. А то бы этот крендель Онищенко… Неизвестно, куда бы он меня завёл, да и себя, сердешного, тоже. А сейчас хоть ясно куда идём. Знать бы - какой ты…
«Любопытной Варваре нос на базаре оторвали», - тут же пронеслась у него в мозгу неожиданная мысль. Некоторое время он выжидал, определяя, с чего еиу так подумалось и он ли так подумал… И тут же стало понятно: скорее всего, мысль ему отправил леший. Прямо и точно – в голову… Ему хотелось, чтобы Васька так подумал. И предупредить кое о чём тоже хотелось.
– Ну, ты даёшь, - усмехнулся Васька. – При чём тут какая-то Варвара… Нет, ну, если женщина она красивая, тогда – другое дело. Но я не о том, леший. Ты видишь, что кругом твориться? – Васька покружил взглядом: - Война идёт, Великая Отечественная война. Или мы фрицев, или они нас. Вот я и думаю: раз ты мне помог – можешь помогать постоянно? Ты в этом лесу живёшь, верно? Это твой лес. Хочется тебе, что б здесь вместо меня фрицы объявились со своими губными гармошками, стали его на дрова строгать? Нет, я думаю. И ты, по-моему, тоже вместе со мной думаешь также. Видел хоть
Сзади раздался пронзительный хруст. Васька стремительно обернулся в вполоборота. Мелькнул за ветками молодого сосняка знакомый приземистый силуэт: остроконечная голова и покатые плечи с висячими до колен руками, поросший чёрной с бурой шерстью. Это длилось какую-то долю секунды, а затем всё стихло и исчезло. Как будто минуту назад он видел сон и пребывал в таковом – счастливом и блаженном сне.
– Что ж, братуха, и на этом спасибо, - рука Васьки сама по себе прижалась к груди, где мерно – тут-тук! – постукивало сердечко. – Ладно, успеем ещё познакомиться – пожать друг-другу… хм, гм… руки… Ну, если не руки, то – что там у тебя. Хотя не ноги же, в самом деле! Важно, что ты меня, как я погляжу, понял. Это хорошо, ой, как хорошо… Просто, я вот что подумал, леший. Если ты не один в лесах такой и вы вместе сообщаетесь – дай своим знать, что помощи ваша во как нужна! Поэтому как я скажу - разведчики вы первостатейные. Можете запросто опасность учуять и сработать на опережение. Ну, ладно. Что я могу сказать, леший7 Следуй за нами дальше. Если что не так – сигналь мне по-своему в черепушку, - Васька тюкнул свою голову. – Ферштейн?
Когда он вернулся, привязанный к стволу Онищенко уже смачно храпел и спал мертвецким сном. Даже не чувствовал семерых комаров, что, налившись кровью, трудились на его лице своими хоботками. А девушка время от времени проваливалась в забытьё. Он некоторое время посидел в секрете, а затем, обойдя её сбоку, стал неслышно приближаться, переступая с носка на пятку. При появлении Васьки – метра за четыре с небольшим – она только и успела, что широко раскрыть глаза и извлечь рывком «люгер» из плисовой жакетки.
– Вот так оно и бывает, товарищ связная, - без всякого злорадства изрёк Васька. – ладно, спите… Я часа два покараулю. Затем скажу, как да что. Вас как зовут, уважаемая сеньора?
– Предположим Аня, - с любопытством посмотрела на него девушка. – Только прошу вас – без пошлостей. А вас, если не секрет?
– А меня Василием. И это не секрет и не военная тайна. И это не предположим, а совершенно точно.
Когда наконец девушка уснула, подложив под голову в платке кулачок, он снова сосчитал до ста. Снова сделал глубокий выдох, задержал дыхание… По мере возможности он прикинул в уме – видел или не видел он в звёздном небе круглый объект с мигающими точками по краям? Да, если померещилось, это одно. Тогда дело плохо. В том смысле, что когда сказывается переутомление, оно же – нервное напряжение, то надо скоренько отдыхать. Либо подавать рапорт о переводе туда, где головой слишком много и слишком часто не следует думать. Хотя где сейчас такое – что б головой и не думать… «Стоп! Но тогда мне померещился и леший, - подумал он с облегчением. – А уж этого никак быть не может. Уж лешего я точно видел, и даже запах его учуял. И услышал его… хм, гм… родную речь…»