Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Солод Вадим

Ф. Э. Дзержинский на заседании Президиума ВЧК

Похоже на то, что талантливая Лили Брик в этой среде, очевидно враждебной советской власти, является довольно ценным секретным сотрудником с большим оперативным опытом, принимая во внимание, что тесное сотрудничество с ней началось ещё в 1919 году. Так что попытка объяснить наличие у неё служебного чекистского удостоверения возможностью, с её слов, упростить получение разрешения на выезд за границу, предпринятое Лили Юрьевной уже в более спокойное время, не выдерживает никакой критики. Более того, используя

свои связи в эмигрантских кругах и великолепное знание французского и немецкого языков, Лили Юрьевна довольно тесно контактирует с сотрудниками резидентур ИНО ОГПУ-НКВД в Берлине и Париже, принимает участие (правда, не всегда удачное) в вербовке потенциальных агентов из числа русских эмигрантов.

Теперь уже не кажется случайным тот факт, что после того, как Брик на принадлежащем Маяковскому автомобиле Renault [109] совершит наезд на 8-летнюю девочку по дороге на дачу, районный народный суд неожиданно её оправдает.

«Девочка, — как рассказывала Лили своим знакомым, — даже не ушиблась, но все мы страшно перепугались, а её мать заголосила, как по покойнице». До судебного разбирательства она успела «подружиться» с пострадавшей, приглашала в гости, дарила подарки. Возможно, поэтому народный судья и установил, что ребёнок, оказывается, переходил просёлочную дорогу в неположенном месте.

109

Обычно Маяковский ездил на своей машине с водителем А. К. Афанасьевым или В. И. Гамазиным, который в прошлом работал таксистом, но в июне 1929 года Лили Юрьевна получила водительское удостоверение и взяла эти функции на себя.

В протоколах допросов бывшего наркома внутренних дел СССР, генерального комиссара государственной безопасности Генриха Ягоды им неоднократно упоминались имена Лили Брик и её мужа комкора Виталия Примакова в качестве активных участников антисоветской троцкистско-фашистской организации:

«Вопрос следователя: Вы поручили Воловичу, немецкому шпиону, подслушивание правительственных разговоров не только потому, что эти разговоры интересовали вас, но и потому, что этого требовала немецкая разведка. Вы признаёте это?

Ответ Г. Г. Ягоды: Я давал задание Воловичу прослушивать правительственные разговоры только по мотивам, о которых я говорил выше. Но несомненно, что Волович передал содержание этих переговоров и в германскую разведку.

Вопрос: По вашему поручению?

Ответ: Нет, по собственной инициативе.

Вопрос: Какие ещё задания вы давали Воловичу?

Ответ: В конце 1935 или в начале 1936 года Волович сообщил мне, что познакомился с Примаковым. Насколько я помню, это знакомство произошло через Лилю Брик, которая вместе с Примаковым пришла к Воловичу домой. Знакомство Воловича с Примаковым заинтересовало меня в плане возможности установления с ним организационной связи и привлечения его к заговору (я уже показывал, что искал связи среди военных).

Потом я поручил Воловичу попробовать сблизиться с Примаковым, прощупать возможности его вербовки.

Вопрос: Вы знали, что Примаков является участником троцкистской организации и одним из руководителей военной группы этой организации?

Ответ: Давая задание Воловичу, я знал только, что Примаков — участник троцкистской организации. О его принадлежности к военной группе я тогда ещё не знал. Но об этом мне докладывал вскоре Волович [110] .

110

Волович Захар Ильич — заместитель начальника Оперативного отдела ГУГБ НКВД СССР, старший майор госбезопасности.

Вопрос: Что именно он вам говорил?

Ответ: Волович сообщил мне, что, выполняя моё поручение, он несколько

раз встречался с Примаковым. Говорил с ним более или менее откровенно по общеполитическим вопросам, и в результате всего этого Примаков сообщил о своей связи с группой военных-троцкистов» (Протокол от 13 мая 1937 года. ЦА ФСБ, ф. Н-13614. Т. 2. Л. 117–145).

Кстати, впервые информация об аресте наркома была публично озвучена ответственным сотрудником НКИД, писателем Д. Г. Штерном (Георгием Борном)… на маскараде в резиденции посла США Спаса-Хаус, который его дочь Эмлен Найт-Дэвис организовала для столичного бомонда. Гостей вечеринки — дипломатическую и артистическую элиту Москвы — попросили «одеться тем, кем вам хотелось и не удалось быть в жизни».

38-летний заместитель командующего Ленинградским военным округом В. М. Примаков был арестован на служебной даче под Ленинградом 14 августа 1936 года и этапирован на Лубянку. В основе предъявленного комкору обвинения была агентурная информация о его регулярных контактах с политическим ссыльным Л. Д. Троцким в Алма-Ате, в ходе которых, как утверждало следствие, они готовили военный переворот.

Следователем по делу назначен А. А. Авсеевич, курировал расследование начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Израиль Леплевский, позднее к ним был прикомандирован «красный латыш» Вильсен, с которым Примаков дружил много лет, подругой его жены Аглаи Вильсен была и его первая жена Оксана Коцюбинская.

При допросе применялись специальные методы, о чём свидетельствовали протоколы допросов бывших сотрудников НКВД В. И. Бударева, Н. Н. Селивановского и др.

Что же касается законности применения особых способов убеждения обвиняемых в совершении тяжких государственных преступлений, то какие-либо правовые акты либо должностные инструкции по этому поводу отсутствуют, в следственных органах НКВД даже попытались начать дискуссию по поводу пределов использования физического воздействия на арестованных, но она была оперативно прекращена партийным руководством.

Секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин высказался по этому вопросу вполне определённо, направив 10 января 1939 года шифрованную телеграмму секретарям обкомов, крайкомов, в ЦК компартий союзных республик, наркомам внутренних дел, начальникам Управлений НКВД, в которой говорилось: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников? ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

На этот документ неоднократно ссылался 1-й секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущёв в качестве доказательства «кровавости» сталинского режима, но особого доверия к такому упырю, как Никита Сергеевич, у нас, конечно же, быть не может.

Однако факты применения пыток в процессе дознания следователями НКВД доказаны многочисленными постановлениями Верховного Суда СССР и РФ по вопросам о реабилитации незаконно осуждённых и казнённых лиц — участников политических процессов.

После смерти И. В. Сталина, в период обострения внутрипартийной борьбы на заседании Президиума ЦК КПСС возникали вопросы по поводу секретной директивы ЦК, направленной руководителям республиканских и областных комитетов партии: «физическое воздействие допускается как исключение, и притом, в отношении лишь таких врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, следовательно, продолжают борьбу с Советской властью также и в тюрьме». Не уверен, что этот кондовый документ действительно существовал, а вот приказ министра внутренних дел СССР маршала Советского Союза