Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах
Шрифт:
То есть работа проводилась грандиозная и, надо сказать, эффективная. Необходимые средства выделялись в немалом объёме. Например, тому же Михаилу Кольцову решением Политбюро ЦК ВКП(б) для обеспечения его участия в судебном процессе по обвинению членов КПГ в поджоге рейхстага в Берлине было выделено 1000 золотых рублей (50 000 долларов США в современных ценах).
Постепенно у русских эмигрантов начинает пропадать интерес к политике, как и к некогда влиятельным общественным движениям вместе с их печатными органами. Существенно изменилась не только тональность, но и сами темы создаваемых литературных произведений. От описания кровавых преступлений большевиков и голода в «Совдепии» журналы и газеты, следуя за своей аудиторией, перешли к развлекательному жанру: приключенческому роману, детективу или фантастике. Так, газета «Последние новости» в 1925 году начала публикацию детективных рассказов, а некогда радикально
Как известно, в СССР к необходимости полноценного законодательного регулирования авторских прав пришли с принятием известного Постановления ЦИК СССР и СНК СССР от 30 января 1925 года «Об основах авторского права», но, регулируя деятельность советских правообладателей, законодатель по-прежнему принципиально проигнорировал права как писателей-эмигрантов, так и их иностранных коллег. Принимая во внимание миллионные тиражи, которыми издавались многие их популярные произведения, такой подход был более чем рационален и формально служил благородной цели — развитию грамотности и образованности советских народов. Поэтому и в РСФСР, и в союзных республиках, где, как известно, было собственное авторское законодательство, литературные произведения авторов, проживавших за рубежом, по-прежнему издавались и переиздавались свободно, и конечно же, без учёта их материальных интересов.
Но вот кто бы мог подумать, что век спустя современное российское законодательство об интеллектуальной собственности вернётся в свою исходную точку 1918 года! Экономические санкции, которым пока не видно конца и края, а сам факт их введения с точки зрения видового разнообразия уже является примером креативной фантазии коллективного Запада, вновь привели нас к зарекомендовавшим себя на практике идеям национализации авторских прав зарубежных литераторов (они начали первыми!).
8.1. Народный артист республики Ф. И. Шаляпин против правительства Советского Союза
Начиная с 1920 года в отношениях между советской властью и либеральной интеллигенцией наступает окончательная ясность — надеяться на то, что «креативный класс» поддержит реформы, большевикам больше не приходится. Вечная оппозиционность либералов из рутинного явления становится опасной тенденцией. Это и понятно — демократия всегда мешала демократическим реформам… Лидеры большевиков не особо скрывали своё отношение к образованной части общества, требуя от неё либо безоговорочного принятия новых ценностей и идеалов революции, либо полного отказа от любой сколько-нибудь заметной общественно-политической деятельности.
Яркий пример тому — статья Льва Троцкого «Диктатура, где твой хлыст?», посвящённая книге известного литературоведа Ю. И. Айхенвальда «Поэты и поэтессы» («Северные дни», М.: 1922): «Книжка г. Айхенвальда насквозь пропитана трусливо-пресмыкающейся гнидой, гнойной ненавистью к Октябрю и к России, какой она вышла из Октября. Сей жрец чистого искусства подходит к поэтам и к поэтессам, проще всего, с той бескорыстной эстетической целью, чтобы найти у них чуть-чуть замаскированный булыжник, которым можно было бы запустить в глаз или в висок рабочей революции. <…> Это философский, эстетический, литературный, религиозный блюдолиз, то есть мразь и дрянь. <…> У диктатуры не нашлось в свое время для подколодного эстета — он не один — свободного удара хотя бы древком копья. Но у неё, у диктатуры, есть в запасе хлыст, и есть зоркость, и есть бдительность. И этим хлыстом пора бы заставить Айхенвальда убраться за черту, в тот лагерь содержанства, к которому он принадлежит по праву — со всей своей эстетикой и со всей своей религией [231] ».
231
Юлий Айхенвальд с 1922 года жил в Берлине.
Отправка в «лагерь содержанства» была для литератора, как мы сейчас понимаем, не самым плохим вариантом развития событий.
В 1922 году первый народный артист Республики, всемирно известный бас Федор Иванович Шаляпин [232] , выехавший из СССР для зарубежных гастролей, организованных крупнейшим американским импресарио Солом Юроком (Соломоном Гурковым), принял окончательное решение не возвращаться на родину.
Владимир Маяковский, в традиционной для таких случаев «отвязанной» манере, написал «Письмо писателя Владимира
232
Высшее почётное звание было присвоено Ф. И. Шаляпину в 1919 году вместе с оперным солистом Л. В. Собиновым, композитором А. К. Глазуновым и театральным художником А. Я. Головиным.
Молодой поэт и знаменитый оперный певец познакомились на вечере, посвящённом первой годовщине журнала «Летопись», в петроградском Народном доме. На торжественное мероприятие Владимира Маяковского привёл писатель А. Н. Тихонов (Серебров) — член редколлегии и один из авторов издания. Фёдора Ивановича они застали в гримёрке, где тот, снимая грим Бориса Годунова (дело было уже после его триумфального выступления) обратился к Маяковскому: «Вы, как я слышал, в своём деле то же Шаляпин?» — тот, сильно смущаясь, ответил: «Орать стихами научился, а петь ещё не умею». Теперь от былого смущения у поэта не осталось и следа.
Ф. И. Шаляпин во всех смыслах был случаем особым — А. В. Луначарский неоднократно говорил товарищам по СНК и ЦК РКП (б): «Рано или поздно, но он от нас удерёт. Это не подлежит для меня никакому сомнению. Разница между его заработком в России и за границей громадная. Допустим даже, что он не соблазнится в этот раз остаться в Америке. Это случится в следующую его поездку, либо просто он в один прекрасный день перейдёт финскую границу и — конец. У нас таким образом уехало из России видимо-невидимо актёров без всякого нашего разрешения. Легко может сделать это и Шаляпин, будет скандал».
А. В. Луначарский
Нарком действительно искренне старался помочь народному артисту республики. Надо сказать, что его многочисленные обращения в высшую партийную инстанцию по поводу судьбы некоторых видных деятелей культуры, в том числе и их возможного выезда за границу, были предметом его постоянной заботы: Вячеслав Иванов исключительно благодаря вмешательству А. Луначарского смог выехать за границу, под личное обещание ему же не печататься в антисоветских изданиях. Следом за ним смог покинуть Россию Иван Шмелёв, который, как и большинство людей его круга, измучил себя вопросом: «Ехать или не ехать?», перед своим окончательным решением эмигрировать признался в письме В. В. Вересаеву: «Москва для меня — пустое место. Москва для меня — воспоминания счастья прошлого. Крым — страдание, но это страдание связано с сам[ым] дорогим в жизни. Пусть оно остаётся, я не в силах уйти. Москва — сутолока и надежда дальше устраивать что-то в жизни. Мне нечего больше устраивать. (…) Теперь я знаю, что и как надо писать. Но, кажется, поздно. Одн(им] слов [ом], я не еду. Я, м[ожет] б[ыть], нелогичен: я могу уехать из Крыма, но только не в Россию. Чтобы начать свою новую литературную] работу и работу оч[ень] большого калибра — „Храм человечий“ и „Его Величество Лакей“, работа на года, — мне необходима перспектива. Мне нужно то ещё, чего уже нет в России, — тишины и уклада. Чтобы не мызгаться, не крутиться с утра до ночи за куском, за одеждой, за топливом. Чтобы жизнь не мешала. Я не могу работать с перерывами, урывками. Я написал Лунач[арско] му и М. Горькому о разрешении уехать» (Шмелёв И. С. — Вересаеву В. В. 8/21 сентября 1921 г.).
Юрий Безелянский в своей книге «Опасная профессия: писатель» приводит в качестве примера удостоверение, выданное А. М. Ремизову, следующего содержания: «Настоящим удостоверяю, что Народный Комиссар по Просвещению находит вполне целесообразным дать разрешение писателю Алексею Ремизову временно выехать из России для поправки здоровья и приведения в порядок своих литературных дел, т. к. сочинения издаются сейчас за границей вне поля его непосредственного участия. Нарком по просвещению А. Луначарский». [1.20]