Жизнь замечательных людей по дзэну
Шрифт:
— Пренебрег собой, за что и получил могилу при жизни, как Вольтер!
Дзэн! Дзэн! Дзэн!
ОТВРАТИТЕЛЬНОЕ
Графиня Алиса Александровна Польских вышла на Сенную площадь и отчаянно сконфузилась, словно в щеки плеснули холодным огнем.
Около гвардейцев стояли граф Вознесенский Петр Федорович и граф Безухов Андрей Николаевич, похожие в своем величии на каменные столпы.
Молодая гимназистка Алиса Александровна прошмыгнула бы мимо них по своим
Граф Вознесенский Федор Павлович на прошлом балу в честь китайского посла изволил шутить, подпускать амура к Алисе Александровне, отчего она полагала себя, если и не невестой, то – в полушаге от сватовства – так птичка колибри думает, что она несет в лапках слона.
Сейчас графиня Алиса Александровна отчаянно краснела, придумывала ответы, всенепременно остроумнейшие, когда граф Федор Павлович заметит её и обратится с пламенной речью, чуть неприличной, но неприличной не до крайности – граф не камаринский мужик.
В то же время чувство нарастающей любви влекло графиню к графу, она бы сама подошла, или деликатным кашлем обратила на себя внимание Федора Павловича, но порядочное воспитание не позволяло молодой непорочной девушке скверно вот так и подойти бесстыже, словно она не красавица графиня с приданным, а – торговка семечками, или что ещё ужаснее – ах – торопливая цыганка в красной юбке.
Воспитание гимназическое не позволяло, а душа (и уже тело) требовали, поэтому графиня Алиса Александровна конфузилась, переступала с ножки на ножку, отчаянно потела (спасали духи из Парижа) и чувствовала себя крайне неуютно, словно бедная сиротка на торгах рабов.
«Что, если графья видели меня, знают, что я рядом, но не подают вида, потому что – ужасно! ужасно! – пренебрегают мной, как крестьянской телегой, — Алиса Александровна от неожиданной догадки чуть не упала в положенный обморок, но подумала, что неосмотрительно падать в обмороки, когда никто не подхватит; девушка – не полено около печки. – Непременно заметили, ибо я ярчайшая, меня разве что филин около огня не заметит.
Нарочно на меня не любуются, не глядят, не уверяют в своем глубочайшем почтении, словно я заплаканная корова».
Еще пять минут графиня Алиса Александровна строила догадки по поводу загадочного поведения графьев, распаляла себя, разжигала дурное чувство, которое присуще только людям низшего сословия – ненависть, и, наконец, не выдержала, словно падала с Исаакиевского Собора: подошла к графьям (граф Федор Павлович как раз грациозно сбивал тросточкой снег с цилиндра собеседника), высказала всё, что накипело на робкой девичьей душе:
— Отвратительно, милостивые государи! Низко и омерзительно!
Вы — звери, господа!
Вы – скоты-с! Дзэн!
От переизбытка чувств графиня всё-таки упала на камни головой, а графья в удивлении не среагировали, не поддержали Алису Александровну за талию.
ВЛЕКОМОЕ
«Есть
Но влечет, завлекает, и сердце моё уже не принадлежит мне, будто его украли цыгане!»
Граф Прохор Михайлович с легким модным грассированием произнес, поглаживая бородку (свою) клинышком:
— Что, милостивая государыня, Сусанна Ивановна, Летний Сад нынче прекрасен, словно его облили серебряной краской?
Погода стоит изумительнейшая, картина Исаака Левитана, а не погода.
Не примите ли уверения в моём совершеннейшем почтении, и не допустите ли до своей ручки и до прогулки, чтобы я с целью приятного времяпровождения прошел с вами по Летнему Саду, где часто ступала маленькая нога поэта Пушкина.
— Вы приглашаете меня на прогулку, милейший граф Прохор Михайлович? – графиня Сусанна Хорватова внимательно до неприличия осмотрела графа с головы до мысков лакированных штиблет, и обратно – до донышка цилиндра, словно искала в нем отгадку на старинный еврейский вопрос – «Допустимо ли в краску для кипы добавлять деготь?»
Девушка расхохоталась молодо, задорно, откинула головку назад, устремила личико белое к небу, а губки, губки алые – круасаны с земляничным джемом.
Граф Прохор Михайлович слегка досадовал, хотя не видел объективную причину для своей досады, словно наступил в неприличное от коровы, но корова же не виновата.
— Граф, вы важный, в орденах, красивый собой и статный, как Государственная палата, – графиня Сусанна Хорватова нежно положила ручку (белая лайковая перчатка из дорогих) на плечо графа Прохора Михайловича (графу показалось, что Сусанна Иванова слегка сжала его плечо, более чем по-дружески). – Экий вы непостижимый, будто катакомбы в Аджимушкае.
Я бы с радостью составила вам компанию в прогулке, мы бы уточек покормили суфле, но, в глубочайшем сожалении вынуждена вам отказать, хотя и не прачка.
Сегодня неуклюжая модистка на Кузнецком Мосту, когда подгоняла мне платье, воткнула иглу в жопу… вот тут и вот тут. – Сусанна Ивановна пальчиками притронулась к своим влекомым ягодицам в одном месте, затем в другом – так путешественник натуралист Пришвин Евгений Самуилович исследует болото около деревни Хатынь. — Ножки мои – бо-бо!
АХАХАХАХА! Граф!
Графиня Сусанна Ивановна направилась к своей изысканнейшей карете, как в дальнее плавание уходила.
Граф Прохор Михайлович закусил губу, стучал серебряным набалдашником тросточки по правой коленке, будто выгонял из неё злых духов Ямбуя: