Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

де Кок Анри

Презрение выказанное виконтом к Платону сильно потрясло мулатку. Ей казалось, что унижая таким образом человека, которого она любила, он вместе с тем унижал и оскорблял ее. Она была готова вскрикнуть: «этот презренный стоит тебя!»

Между тем во все время путешествия ничто ни в ее поведении, ни в ее словах не выражало того, что совершилось в ее душе.

Но когда они вышли в Сен-Дени и Генрих Крюзей, рассматривая эти черные головы, весело вскричал:

– Вот враг!.. надо беречься!..

– Э! – возразила Изабо. – Вы, быть может, не воображаете, виконт, какую правду вы сейчас сказали!.. и мне и вам

нужно беречься!.. Я вас предупредила, что Платон не шевалье Сен Жорж… он вас не пощадит….

Виконт с удивлением смотрел на мулатку.

– О! о! – произнес он. – Слушая вас, можно подумать, что ваши желания скорее клонятся на его, чем на мою сторону. Без сомнения влияние климата будит в вас воспоминания и уснувшие инстинкты я ошибаюсь?.. Если же нет, не стесняйтесь. Я был бы в отчаянии, если бы быль неловким защитником…

Изабо закусила губы.

– Вы, Генрих, злы, – сказала она, – и очень дурно объясняете то совершенно законное беспокойство, которое возбуждает во мне ваше присутствие здесь со мной.

– A! так Платон личность на самом деле жесткая? Ну, еще раз, – о! я отбрасываю в сторону самолюбие, – если вам неприятно, что я вмешиваюсь в ваши и его дела, еще есть время: я имел удовольствие привести вас на родину… и прощайте! Какой-нибудь колонист не откажет мне в гостеприимстве на неделю или на две.

Силой воли Изабо сдержала движение гнева, которое произвели в ней последние слова виконта. Оставленная, брошенная им, когда весь Сен-Дени уже знал, что она с ним приехала из Франции… Какое смертельное оскорбление!..

– Перестаньте, сказала она, утирая слезу, – вы сейчас бы-ли только злы, а теперь вы жестоки; что я вам сделала?..

Она взяла его под руку, и они в молчании отправились к ее жилищу.

* * *

Прошла неделя; плененный прелестью нового существования Генрих де Крюзей казалось забыл о главной цели своего путешествия в Бурбон. Изабо не напоминала ему. О Платоне между ними не произносилось ни слова,

Наконец, ничто не показывало, чтоб убийца графа Валентиусa намеревался возобновить свое преступление над новым соперником или исполнить свою угрозу по отношению к своей любовнице.

Между тем приближался назначенный им день. 14 июня, вечером, войдя в свою спальню, чтобы взять веер, Изабо вскрикнула от ужаса.

Генрих де Крюзей, находившийся по близости, прибежал.

– Что с вами? – спросил он.

Изабо пальцем показала французу букет, лежавший на полу посреди комнаты.

– Дальше? – продолжал он. – Что это значит? цветы, сорванные каким-нибудь вашим невольником?

Он наклонился, чтобы поднять его, но предупреждая его. —

– Это, – сказала Изабо глухим голосом, после быстрого осмотра букета, – это предупреждение Платона.

– А! а! Да, ведь вы говорили мне об этой индейской переписке. Неправда ли, это селам! А что говорит он?..

– Он говорит что мы должны немедленно покинуть этот дом, если не хотим быть убиты.

– Право? Но это очень интересно, писать письма цветами. Прошу вас, Изабо. объясните мне, как это вы читаете? Всегда не-дурно научиться новому.

Виконт смеялся; но Изабо была серьезна.

– Послушайте, Генрих, произнесла она, – вы смелы, я не сомневаюсь в этом, но что значит храбрость, против известной опасности. Платон сумел проникнуть

сюда, не быв ни кем заме-чен, он сумеет проникнуть еще раз. Не будем ждать его. Бежим, пойдемте просить пристанища у губернатора или на палубе какого-нибудь судна.

Генрих де Крюзей пожал плечами.

– Милая моя, сказал он, – ужас вводит вас в заблуждение. Вы только что приехали на Бурбон, чего требовали ваши интересы; вы чуть что не вчера поселились в дому и вот потому только, что какой то новый Отелло, позволившей уже убить одного вашего любовника, начинает преследовать другого, вы уже трепещете и хотите снова бежать. Полноте? вы говорите о том, что-бы искать убежища на корабле, или во дворце губернатора; а под каким предлогом вы потребуете этого убежища? Разве вы скажете, что вы делаете это из боязни человека, убившего графа Валентиуса? нет? Вы не предадите Платона в руки правосудия. Вы не сделали и не сделаете этого; и вы будете правы; не посылают на казнь человека, которого сжимали в своих объятиях. Нам остается только одно, в настоящее время: ждать события. Вы говорите, что г-н умевший проникнуть сюда, не будучи замечен, сумеет, когда захочет, проникнуть и в другой раз. Хорошо. Пусть является. Я готов принять его… А теперь к черту этот букет, печальное красноречие которого омрачило ваши прелестные черты. На зло всем Платонам на свете, да здравствует любовь! Если это последняя ночь, которую мы должны провести вместе, моя прелестная Изабо, воспользуемся ею!

Генрих де Крюзей покрывает поцелуями свою любовницу. Прежде всего, сладострастная Изабо вздохнула; закрыла глаза… И забыла о Платоне.

Через несколько часов перед тем, как лечь спать, виконт тщательно осмотрел свои пистолеты, купленные им в Генуе, с которыми он не расставался.

Бесполезная предосторожность! Ничто не нарушало спокойствия этой ночи.

По утру паши любовники встали вместе; она, чтобы отправиться в хижину одной больной невольницы, он чтобы по своему обыкновению прогуляться по саду.

Оль вошел в самую темную аллею, когда сзади с правой стороны, ему послышалось неестественное движение в кустах.

Было ли то какое-нибудь животное, или что-нибудь другое… На всякий случай он вооружился пистолетами… Внезапно из кус-тов выскочил негр, как будто намереваясь преградить дорогу.

У негра в руке был нож.

Не было сомнения, то был Платон.

– Друг мой, не моргнув бровью, сказал виконт останавливаясь посередине аллеи, – у вас на совести есть уже убийство, и если вы мне верите, вы не станете пробовать совершал, нового, и как можно скорее отправитесь навсегда из этого дома.

Готовый, подобно ягуару, броситься на свою жертву, Платон отвечал только глухим рычанием на этот вызов Генриха де Крюзей!

– Друг мой, повторил последний, все еще спокойный, – я вижу по вашему лицу что мой совет не тронул вас. Пойду ли я вперед, или отступлю вы надеетесь воткнуть мне в тело ваш нож. Рана будет зависеть только от моего решения. Ну, попробуйте ранить в грудь. Французы отступать не любят.

Проговорив эти слова Генрих сделал шаг вперед.

Но в ту же минуту он вынул из своих карманов пистолеты, и прежде, чем индеец достиг его, как ни был быстр скачок, он выстрелил, из обеих. Одного выстрела было достаточно: пуля попала в лоб, Платон упал как безжизненная масса на землю.