Жнец и Воробей
Шрифт:
Я все ещё смотрю на Слоан, когда Фионн говорит:
— Буду скучать, брат. В следующий раз приезжай просто так. Без драм и приключений.
— Так неинтересно, — отвечает Роуэн, крепко обнимая брата. Они на мгновение прижимаются лбами друг к другу. — Спасибо, что подлечил её.
Фионн кивает. Ещё несколько раз прощаемся, и потом они уходят к машине. Мы снова одни. Я и доктор. Стоим рядом на крыльце. Машина уезжает в лучах восходящего солнца, словно в счастливом сказочном финале. Соседи смотрят вслед машине, а потом машут нам. Мы машем в ответ.
И
Но это лишь вспышка. Иллюзия. Это не для таких, как я.
— С ними все будет хорошо, — говорю я и улыбаюсь Фионну.
Вернувшись в дом, я плюхаюсь на диван и со стоном кладу ногу в гипсе на стол. Закрываю лицо руками, как будто могу затолкать все свои мысли обратно в голову. Как бы Роуэн меня не бесил, присутствие гостей отвлекало от напряжения, которое поселилось в этом доме. От напряжения, которое, возможно, чувствую только я. И теперь понимаю, что все гораздо хуже, чем я думала. Я задыхаюсь здесь, наедине со своими мыслями, без хаоса и постоянного движения. Это не привычное желание вернуться в труппу после долгого перерыва. Я просто больше не могу убеждать себя, что не хочу всего этого. Того, что меня сейчас окружает.
Я делаю глубокий вдох и с разочарованием выдыхаю.
— Все в порядке? — спрашивает Фионн из кухни с тревогой в голосе.
— Да.
— Ты уверена…?
— Абсолютно, — отвечаю я, чувствуя его пристальный взгляд из кухни. Этот взгляд давит на меня, усиливая дискомфорт. — Просто этот гипс, — бормочу я. Это лишь отчасти правда. Моя нога ужасно чешется.
Мне просто нужно немного расслабиться. Сбросить это накопившееся напряжение. Только и всего. Ну, кто бы не взвыл от тоски, когда привык быть в дороге и выступать каждые выходные?
Тяжело вздохнув, я тянусь к одному из металлических крючков для вязания Фионна и снова кладу ногу на журнальный столик. Просовываю крючок между кожей и гипсом и начинаю чесать.
Облегчение невероятное. Может быть, одно из лучших ощущений в моей жизни. Но этого мало. Чем больше я чешу, тем больше хочется. Я ищу самое зудящее место, откидываю голову назад и стону.
— Роуз, — рычит Фионн из кухни.
Я почти не слышу, как он повторяет мое имя.
— Абонент занят. Оставьте сообщение.
— Роуз, ради Бога! — слышу, как он быстро приближается. Знаю, что он хочет сделать. И начинаю чесать ещё сильнее.
— Не подходи, МакСпайси! — говорю я и яростно двигаю крючком под гипсом.
— Он сломается, и ты поранишься.
— Он металлический.
— Ты себя поранишь.
Я отталкиваю руку Фионна, когда он пытается схватить меня за запястье.
— Ты не даешь мне есть сладкое. Все время пытаешься заставить меня пить свой зеленый сок. Дай хоть что-то сделать.
— Ты можешь занести инфекцию, — говорит он, наконец-то схватив меня за руку. Я тихо скулю, когда он забирает крючок и отбрасывает его на стул.
— Но у меня есть жемчужины, —
— Они не вечны.
— Некоторые вечны.
— Но не эти.
— Жаль.
Фионн закатывает глаза, раздражение делает их сапфировый цвет ещё более насыщенным. Я откидываюсь на спинку дивана и резко выдыхаю, отчего моя челка колышется. Мелкие морщинки в уголках его глаз разглаживаются.
— Так нельзя, — говорит он, кивая в сторону крючка, обходя диван. — Маленькая царапина может стать проблемой.
— Да, Док. Я слышала тебя раз пятьдесят.
— Вообще-то два…
— Я все понимаю. Но готова рискнуть ради облегчения, — говорю я, когда он подходит ближе. И он понимает, что я имею в виду. Это лишь момент. Один-единственный зуд, который вряд ли меня удовлетворит, ведь все доставляет дискомфорт. Внутри и снаружи я чувствую себя в ловушке, скованной слоями ткани, от которых не могу избавиться.
И, кажется, он впервые видит это.
— Ладно, — говорит он скорее себе. Опускается на колени и ненадолго смотрит мне в глаза. Мое сердце начинает биться чаще. Он смотрит на мою ногу и нежно обхватывает гипс одной рукой, а другую подсовывает под колено. — Не двигайся.
Он склоняется, его волосы щекочут моё бедро. Он выдыхает длинную тонкую струйку воздуха под край гипса. Его дыхание прохладное, и я чувствую, как шевелятся волоски на коже. Сердце бешено колотится. Интересно, чувствует ли он это? Замечает, как ускоряется мое дыхание? Делает ли это специально?
— Помогает? — спрашивает Фионн, и когда я ничего не отвечаю, он смотрит на меня. Я слабо киваю. Только это неправда. Стало только хуже. Если он и понимает, что мой жест неискренний, то ничего не говорит. Просто смотрит, изучает мое лицо. Его глаза становятся темными, зрачки расширяются. Он отворачивается, как будто больше не может смотреть, и дует снова. — Да, не так эффективно, как с крючком, — говорит он, усмехаясь, — но зато безопасно.
Я не хочу говорить ему, что становится только хуже… и не только там.
Внутри всё сжимается. Я стараюсь не двигаться, но не могу, когда его большой палец случайно касается моего колена, пока он выдыхает очередную струю воздуха под мой гипс. Бедро напрягается, я пытаюсь незаметно подвинуться, но не хочу, чтобы он останавливался. Даже если схожу с ума от того, что мне хочется большего. Даже если для него я всего лишь пациентка или подруга. Даже если потом будет только больнее.
Он дует снова и снова. Двигаю бедрами и упираюсь руками в сиденье дивана, но даже не осознаю, что делаю это. Кожа горит. Все внутри пульсирует, требуя большего. Я должна остановить это. Но не могу вымолвить ни слова, когда его теплая рука касается моей ноги. Когда его дыхание обжигает меня, пробуждая каждое ощущение.