Журнал "проза сибири" №0 1994 г.
Шрифт:
Иван молчал.
— А знаешь, а я поверила, что у нас была любовь... Настоящая... Помнишь, пес какой-то прибился, когда мы на скамейке ночью возле моря пили шампанское... он был хромой и печальный, и ты прозвал его Байроном, от его имени прочитал мне стихи... Скажи! — вдруг обернувшись, она цепко схватила Ивана за руки и снова шальными, как прежде, глазами впилась в его лицо. — Это же была любовь?! Или только для дела?.. Любовь?! Скажи, я не обижусь... сейчас такие времена, скажи, как есть.
И черт его знает, почему, Иван Шубин ответил неправдой... то ли пожалел стареющую женщину, а то ли и ему сейчас показалось: было же там, было что-то дивное, у живого стеклянного
— Мы... любили друг друга.
— Пасибо, — по-московски, пропуская ,,с“, ответила Сталина и невесело рассмеялась. И снова Иван увидел, как нелепо-бесформенны у нее при смехе губы, и видны розовые десны... Алена, разумеется, знала свой „порок“ и тут же погасила улыбку. Она сильно изменилась. И дело не только в хорошей заграничной одежде. Она стала ходить медленней, говорить медленней, и щербатые два зуба, делавшие ее улыбку по-детски милой, были заменены на прекрасные, очевидно, американские фарфоровые зубы. Наверное, и деньги имеются, и муж не какой-нибудь запойный, тоскующий о чем-то непонятном русский художник. „Но как же так?.. Как же вы попали из горкомов и министерств в новые структуры? — хотел было спросить Иван. — Откуда у вас возможности — уже в новые времена — отправлять людей искусства в Париж или к арабам? Кто вас поддержал, кто не дал вам утонуть? Значит, и более высокие по своим должностям люди нынче также у власти?"Может быть, в тени, но остались в силе?.."
— Я бы и сейчас тебе помогла, — снова будто подслушала Сталина-Алена мысли Ивана. — Если только за неделю-две...
Иван отрицательно затряс головой.
— Я пошел.
— Погоди!.. — вдруг решилась Алена. — Есть у нас — правда, их мало — коллекционеры реалистического письма... Один америкашка у меня есть, Джим... один испанец... и наш, русский миллионер, Гриша... должен вернуться из Бельгии.,. Я им покажу. Отдашь слайды на пару дней? Не потеряю. Ты где остановился? — Она говорила абсолютно деловито, не навязываясь с любовью, и Иван ответил:
— В гостинице „Урал". Ну, это...
— Знаю, — она приняла из рук Ивана конверт с фотопленкой. — Прости, каталоги твои лучше не показывать... уважать не будут. — И потянувшись к нему — Иван даже отступить не успел — поцеловала его в губы. И снова на него дохнуло теплой малиной этих губ, и сверкнули, как молния, в памяти те бесстыдные, сладострастные ночи, доводившие их до беспамятства и онемения губ и ног...
Он плелся по вечерней Москве, хмуря лоб и пытаясь убедить себя, что он не продался, он же остается реалистом, наверняка у нее ничего не получится. Но она. видимо, постаралась. И через день рано утром в гостинице зазвонил телефон:
— Можно господина Шубина? — голос был нежный, певучий. Это была Алена. Кстати, почему она стала Аленой? Надо бы спросить.
— Слушаю, Алена.
— Где сейчас ваши картины? Которые сняты на этих слайдах?
— Дома.
— Вы гложете их привезти в Москву? Немедленно?
„А не напрасны ли хлопоты? Она уверена? Придется где-то занять денег, — медлил с ответом Иван. — Или в концерне „Сибавиалинии" договориться?" В молодые гады Шубин сделал портрет Саши Орлова, который ныне был заместителем генерального директора концерна. Может, распорядится бесплатно перебросить? Он сам говорил, иной раз самолеты летят порожняком...
— Попробую.
— Чем быстрее, тем лучше, — сказала Алена и добавила. — Я тебя прошу, я не кусаюсь... везешь сразу ко мне! Целую.
И не дождавшись от Ивана никаких слов, она повесила трубку.
Через
— Дальше не твоя забота, — прошептала Алена, затягивая Ивана за руку к себе в офис. — Зал мы нашли. Развесят. Люди придут, посмотрят. Купят. А может, и спонсируют выставку в Париже. Хотя маловероятно. Но долларов по пятьсот за каждый холст я обещаю.
Ивану стало жарко, он глупо улыбался.
— А если Гришка-миллионер не обманет, будет тебе набор голландских кистей и лучших красок мира... Только теперь, чтобы все получилось, как надо, необходимо стрельнуть шампанским. Традиция.
— Я сейчас... — заозирался Шубин, готовый бежать в магазин, у него оставались небольшие деньги — на обратный билет, но Сталина небрежно махнула рукой — и ее подруга Таня Фадеева уже накрывала стол в отдельном отсеке, где все — стены, кресла, потолок — было обтянуто золотистой кожей, играла тихая музыка (Моцарт) и воздух был свеж, как в лесу. На столике в вазах лежали разрезанные сочные гранаты и отдельно — большое пунцовое яблоко как бы в венке из черно-хрустального винограда.
— Разрежь!.. — Алена, кажется, волновалась.
Иван подчинился. Сталина протянула к нему бокал с шампанским, и Иван чокнулся своим. Вино было обжигающе сладким, и у голодного с вечера Ивана закружилась голова. Он допил и почему-то спросил:
— А зачем ты?., была Сталина, а теперь...
— Меня звали кто Таля, кто Лина... А потом я подумала — пусть уж Алена. Я же русская! — Она как-то странно посмотрела на Ивана. — Мама меня так звала, до самой смерти.
— Так у тебя мама умерла?..
Сталина опустила голову, и Ивану стало жалко ее, с ее рыжими кудряшками, алыми ушами.
— Ты уже устроился в гостинице? — Неужели хочет домой затащить?.. — Мы тебе заказали „Россию".
— Нет, я же с аэропорта...
— И не устраивайся. Я тебе приготовила сюрприз. — Голос' у нее дрогнул, она заговорщицки оглянулась и открыла лежавшую на столике в коричневой коже папку с золотой эмблемой „ХУДЭКС" и достала два билета на поезд.
— Таня за всем присмотрит. Ты вернешься через две недели, как победитель, пожинать плоды... — Она перешла почти на шепот, но не смотрела в глаза. — А мы повторим нашу поездку? Хочешь? Правда, месяц позволить себе не могу, не те времена... Но дней десять? Хочешь? — Она, наконец, вскинула глаза и с пугающей тоской посмотрела в глаза Ивану, как будто все эти годы без памяти любила его и ждала.
Он стоял красный. „Опять все то же!..“ И если бы он был совершенно трезв, он бы, конечно, отказался. Подумал: „Да ладно!., чего уж теперь!.. Сидеть тут в Москве, ждать результата?.." и — кивнул. И сладко пахнущая женщина повисла у него на шее.
...Конечно, они были уже не те любовники, что полтора десятка лет назад. Алена, как она призналась, перенесла операцию... У нее вырезали маленькую опухоль... она боялась, не повторится ли со временем эта беда...
Иван за последние месяцы ослаб от бесконечного курения, от еды всухомятку в своей мастерской, и поэтому был вынужден сразу же купить две бутылки коньяка. Они с Аленой катили в вагоне „СВ" на юг, где нынче, говорят, постреливали, но правительство обещало в курортной зоне порядок.