Журнал "проза сибири" №0 1994 г.
Шрифт:
— Господи!.. — уже плача от ужаса, он начал шарить по окну руками и — диковинное дело — стекло как-то легко отъехало в сторону, в лицо пахнуло ледяным ветром, в уши бросились крики, скрежет стали, выстрелы...
Иван просунул ноги в окно и, не глядя, куда падает, оттолкнулся от рамы.
Он упал на рельс. Наверное, размозжил себе колено, но тут же вскочил и, прихрамывая, бросился прочь от поезда в поле. Оглянулся — поезд горел. Вагон, из которого он выскочил, оторвался от соседнего и на глазах рухнул, смялся, как игрушечный, из мягкой жести.
— Диверсия!.. —
Иван не видел в кромешной ночи лица людей, но силуэты людские различал — вокруг бегал немногочисленный народ, всматриваясь друг в друга и вопя, и шарахаясь друг от друга, боясь, не грабители ли... Тучи разорвало и выскочила в небесах полная бледно-желтая луна.
И Иван увидел — весь поезд, искореженный, перекрученный, как гармошка, лежал на боку, а там, вдали, где он стукнулся с чем-то, или мина взорвалась, стояло пламя пожара. Скорее всего поезд ударился в цистерну с горючим.
— Хлор, хлор!.. — почему-то кричали вокруг. Этого еще не хватало.
Толпа, сливаясь и распадаясь, кружила возле поезда в чистом поле, слышались рыдания. И тут Иван вспомнил про Алену. Где она? Ресторан обычно в восьмом или девятом вагоне. Приволакивая ногу, Иван побежал — или бесплотной тень полетел — вдоль поезда... Да, вот, вот... буквы „Ресторан". Из черных окон, зиявших остроугольными краями выбитого стекла, вытаскивали стонущих людей. Иван подошел ближе. Помог отволочь в сторону какого-то военного, то ли мертвого, то ли напившегося до беспамятства.,. Но нигде не было видно Алены.
„Неужели всмятку?.. — подумал Шубин. — Бедная, несчастная женщина!.." И стало ему жаль ее. Где же, где же она?!
И тут Иван увидел ее. Она стояла совсем рядом, плечи ее тряслись, ее успокаивал, поглаживая по голове, грузный мужчина с чемоданом.
— Ну, ну... видите, как повезло...
— Алена!.. — закричал Иван. Ему неожиданно показалось, что вот эта женщина в тревожной ночи — самая ему родная, самая близкая на земле, свидетельница его падений, уступок и тем не менее всегда любившая и любящая его. „Женщины все-таки более благодарный народ, чем мы!..“ — думал Иван, с тоской в сердце приближаясь к Алене, которая, обернувшись, испуганными глазами смотрела на него.
— Иван!.. — зарыдала она и забилась в его объятиях. — Миленький!..
— Алена!.. А я испугался...
— Ванечка!., любимый!..
Они отошли за какие-то заросли... здесь, кажется, рос виноградник... Упали на землю. Обнимались, целовались. Трезвые, грязные при свете утра, страшные.
— Прости меня, — почему-то сказал Иван.
— И ты прости, — ответила Сталина-Алена...
Наконец, появились войска, тягачи, огромные краны на платформах. Стали разбирать поезд. Пассажирам предложили пройти пешком до полустанка „Красный путь", где их ждал дополнительный поезд, на котором все спокойно доедут до Москвы.
В поезде все пили водку, плакали, обнимались с совершенно незнакомыми людьми. Тут же, рядом на полках, везли несколько трупов. Алена уснула. Иван, серый от бессонницы и усталости, сидел у пыльного окна
Владимир Шкаликов
САМОЗВАНЕЦ
Едва поезд пересек границу, он вошел в наше купе. Он не был таким веселым, как обычно, хотя за двое суток посте знакомства в Москве приучил всех к своим постоянным шуточкам, нередко весьма рискованным.
Сейчас он был подтянут по-офицерски и неприступен, как перед допросом: то ли сейчас начнет спрашивать, то ли наотрез откажется отвечать...
— Не спите?
Он оглядел нас бегло, но все же мне показалось, что моему лицу уделил на полмига больше внимания, чем Николаю, Сашке и Наталье.
Ребята, уже начавшие было улыбаться, незаметно для себя сосредоточились. Видимо, почувствовали, как и я, что-то важное.
— Чаю хочешь? — Наташа кивнула на стол.
— Садись, Митя, — Никола подвинулся.
Он сел и сходу, будто не давая себе опомниться, выпалил:
— Одни вы остались. Всех предупредил.
— Митя! — Сашка округлил глаза. — Что такое?
— В общем, — он слегка ударил себя по колену, — стучать поручено мне.
Еще раз, медленно, оглядел нас и уставился в заоконную тьму.
Мы, разумеется, тоже молчали. Что тут скажешь?
... О том, что кто-то в группе имеет задание на соглядатайство мы все слышали еще до поездки, и с самого начала пути присматривались друг к другу. Народ подобрался с разных предприятий, знакомились на ходу. И этот Митя, конечно, у всех вызвал подозрение своей общительностью и раскованностью. Эта-то вот личина рубахи-парня каждому и представлялась типичной маской стукача. Сначала все его инстинктивно сторонились — подальше от рискованных шуток, от этих провокационных анекдотов про чай с бутербродами и про товарища майора. Однако к государственной границе он так успел всех к себе расположить, что напряжение против воли исчезло, его шуткам начали не только открыто смеяться, но и поддакивать.
И вот тебе на! Сам пришел, сам и раскололся.
Посидев с минутку, он встал.
— Так вы поняли, господа туристы? Раз поручено, работать буду честно, поэтому при мне прошу не звонить. И всяких там делишек — тоже...
И вышел, не забыв пожелать спокойной ночи.
— Вот же гад! — сказал Сашка. — А вообще — молодец.
Помолчали.
— Никакой он не гад и не молодец, — сказала чуть погодя Наташа.
— Нормальный парень. Другой бы молчал в тряпочку и писал бы втихаря, как „личность в штатском" у Высоцкого.
Помолчали еще.
— Между прочим, — предположил я, — это тоже может быть приемом.
Они уставились на меня.
— Чтобы вызвать доверие? — Никола пожал плечами. — А на черта? Он и так уже вызвал,
— Я сначала подозревала, — Наташа кивнула Николаю, — а потом привыкла... В самом деле... Как профессионал, он должен был это почувствовать.
— Да какие они профессионалы! — Сашка разозлился. — Где столько профессионалов наберешь? Из таких, как мы, выбирают самого оголтелого — и вся любовь.