Журнал "проза сибири" №0 1994 г.
Шрифт:
Потому она так часто и занималась беспочвенными размышлениями о книжных героях, особенно в утренние часы, когда валялась в постели в сонном еще общежитии. Почему, например, герои американских книг, размышляла она, такие вроде разные, остаются цельными, что ли, в своем мире — каждый в своем мире? Несут свое собственное постоянство... Как и их американские городишки... каждый с какими-то своими — хорошими или плохими, но своими твердыми традициями... Галке в такие минуты хотелось попасть в какой-нибудь маленький городок со своими традициями, где все всех знают... Ей вдруг становилось тошно в большом, промышленном, очень провинциальном городе, таком же, как все наши большие, промышленные, провинциальные города — и в жизни, и в книгах, и в кино. В самом деле, думала она теперь уже о наших книгах, отстраняясь от американских романов, в самом деле, герои и города все одинаковые, трудно бывает даже понять, где происходят события —
Все это, как теперь было принято, Галка связывала с политикой. Десятилетиями гуляли одни и те же заданные сюжеты — разрешенные сюжеты, разрешенная расстановка сил, и не только в романах, впрочем. У нас и жизнь была такая же: разрешенная сверху, со своими допусками, с четкой расстановкой сил, а вернее — кресел. И жизнь наших городов в действительности, а не только в литературе, лишена была всякой индивидуальности, характерности, потому что эта жизнь постоянно подстраивалась под лозунги текущего момента, а не под естественный, пусть даже прагматический, примитивный смысл. Лозунги нередко были противоречивы — даже на короткой Галкиной памяти: вчера утверждали одно, сегодня — резко противоположное. Издерганная жизнь, одинаково издерганная у всех — от министра до рабочего. И всюду — по всей стране. Потому что лозунги-то выбрасывались в едином махе, враз и повсеместно — иногда в одну ночь.
Ну, пожалуй, о политике тоже пока хватит, эта тема, в отличие от темы Зотова, звучать здесь почти не будет. Ни к чему она. Как, собственно, и размышления, и мечтания Галки о большой литературе и о ее замечательных женских образах. Они не имели никакого отношения к Галке и к ее театральной биографии. Какую бы вещь ни ставили в их театре — классическую или современную, хорошую или так себе, Галке все одно выпадали маленькие роли. Не разбежишься. Но, тем не менее, перейдем к театру.
Не каждого здесь постигает звездная судьба. Не каждая актриса блещет красотой, одарена талантом или чем там еще, чтобы получить роль героини, утвердиться в этом качестве на многие лета, вплоть до самой старости, и уж потом — окончательно постарев, уступить свое место молодой, красивой, талантливой — сопернице? наперснице? наследнице? сменщице? — кто его знает. Главное, чтобы, уступая свое место под солнцем, пережить публично трагедию возраста. В этом весь смак момента. Этот час в театре, когда звезда-героиня переходит на возрастные роли, вызывает много толков: в прессе и за кулисами. И проходит он, конечно, довольно драматично для всей труппы. Галка, хоть ей было далеко еще до рокового возраста, знала, что в ее творческой судьбе такой драмы не случится: она и теперь частенько играла старух. Понятно, что от этого Галка не блистала на сцене, а значит — ив жизни. В нее зрители не влюблялись, цветов ей не дарили, и репортеры не интересовались ее творческими планами. Что касается зарплаты, то и тут нельзя обойтись без проклятой частицы „не“ — зарплата была небольшая, как и у всех молодых актеров, без всяких там категорий и званий.
Уже упоминалось, что Галка обитала в театральном общежитии. Это был большой дом на углу двух главных улиц областного центра. И вот третий этаж этого дома был отдан под актерское общежитие, а два первых этажа занимал магазин „Детский мир" Театр был близко — стоял на верхотуре, как на макушке, города, в ухоженном скверике, видный отовсюду, обдуваемый со всех сторон ветрами — красивое, массивное здание постройки пятидесятых годов, почти старинное для молодого областного города.
Галка работала здесь уже пятый год, после столичного театрального училища. В училище она попала в свое время без всякого знакомства и блата, благодаря исключительно природным данным: красивому голосу, приятному лицу и умению естественно держаться в любой ситуации.
— Природная девочка, — говорил о ней один ее преподаватель. — Но без шика, — добавлял обязательно.
Да, шика в ней не было. Ни в жизни, ни на сцене. Потому ее фамилию можно было найти лишь в самом конце программки, а в рецензиях она и вовсе не встречалась. Это легко объяснить: кого нынче удивишь хорошим голосом, приятным лицом и естественными манерами? В искусстве нужен шик, если его нет — рассчитывать на звездную судьбу не приходится. Галка и не рассчитывала. Она сразу поняла, как сложатся ее дела в театре, поняла это без драматизации положения и спокойно работала над
Галкино бытие было бесхитростным и безынтрижным, насколько это вообще возможно в театре. Хотя и не очень все же простым по своей сути: попробуй-ка в наше время прожить на сто пятнадцать рублей в месяц, прилично одеваться, питаться так,- чтобы не толстеть, но и не зеленеть от недоедания, покупать модную косметику, и вообще держаться таким макаром, будто твоя цена не сто пятнадцать рэ в месяц, а хотя бы сто пятьдесят.
В быту Галка была без всяких фокусов — своя в доску, и в ее угловую комнату с двумя окнами на две главные улицы города часто заглядывали поздним вечером жильцы общежития — поболтать. В другое время заглядывать сюда было несподручно; во-первых, некогда: по утрам все спали, потом репетировали, потом готовились к вечернему спектаклю, потом шел спектакль. Во-вторых, поздний вечер был удобен для разговоров, потому что днем в этой комнате „не представлялось возможным" из-за гула двух центральных улиц и криков толпы у магазина „Детский мир".
Театральные звезды, разумеется, не жили в общежитии, они своевременно получали отдельные квартиры, впрочем, далеко не шикарные. В общежитии обитал молодой, неженатый (и женатый) народ, или совсем уже постаревшие, но одинокие люди театра, или случайные, временные типы, исчезающие, как правило, отсюда с громкими историями. То есть обстановка здесь была не очень пуританская, со своим специфическим ночным ритмом, со своими драмами и амбициями и с неизменной нищетой. Но была в этой среде и несомненная изолированность от всего остального мира — вероятно, в силу именно специфического ночного бдения, что придавало всему этому быту привкус богемности.
Личная жизнь Галки тоже была, на удивление, проста: никакая. Правда, за Галкой уже закрепилась репутация женщины, разбивающей семьи, хотя никаких семей она не разбивала, только один ее случайный поклонник и ушел от жены, да и то не к Галке, а совсем к другой женщине. Репутация, возможно, покреплялась тем, что в Галкину комнату захаживали молодые мужья — отвести душу, сбегая от упреков своих молодых жен-актрис, от вечных упреков в вечном безденежье. Но Галкины посиделки с молодыми чужими мужьями кончались обычно тем, что вслед за мужьями приходили и молодые жены, посиделки затягивались и разговоры ввинчивались в самую высоту страстей, в том числе и политических, как теперь стало привычно. А может быть, здесь потому и говорили о политике, что только она, собственно, и могла обещать повышение зарплаты? Иногда страсти, наоборот, опускались в самые низы бытовых перебранок, к перемыванию косточек режиссерам и театральным „старикам", и, обязательно, — актрисам звездной судьбы. Но ближе к рассвету разговоры затухали, иссякали, компании расползались — всяк в свой угол, подрыхнуть до обеда.
Репутация, раз сложившаяся, все держалась и уже не огорчала Галку. Даже, возможно, немного добавляла ей недостающего шика. В конце концов, у каждого своя репутация. Вот о Маринке, Галкиной подружке, говорили как о женщине, которую всегда бьют, даже самые рафинированные кавалеры, а о вертлявой Стелле — что ее всегда насилуют. Было ли так на самом деле — никого уже не интересовало: репутация держалась стойко, родившись неизвестно от чего.
Только однажды за это время в театре у Галки наметился было серьезный роман с немолодым и талантливым актером, Владиславом Михайловичем Левицким, но потом она узнала, что жена Владислава Михайловича несколько лет назад покончила с собой, выбросившись из окна. Галка сильно испугалась чего-то в той давней трагедии — чего-то мистического, и прервала начинавшуюся любовь.
Космачев входил в ее сознание постепенно. Она не сразу заметила его, хотя, как все говорили, он давно был своим человеком в театре.
Как-то на сдаче спектакля, отыграв свою старуху-гадалку в первом действии, Галка разгримировалась и села рядом с Маринкой в полупустом темном зале, посмотреть только что приехавшую к ним в труппу новую сверхзвезду. Сверхзвезда Галке не очень понравилась высоким холодным голосом, на который она нажимала безмерно и бесчувственно. Когда зажегся свет и начался обмен мнениями (у молодых актеров его, конечно, не спрашивали), незнакомый мужчина сказал почти то же, что чувствовала сама Галка, когда с раздражением слушала верещание сверхзвезды. Незнакомец же говорил корректно, почти утешительно, но точно: о пережиме, о дисгармонии — много разумных слов. Главреж не согласился с говорившим, а Галка шепотом спросила у Маринки: