Злобный леший, выйди вон!
Шрифт:
– Говорят, у него в деревне порядок другой. Что крестьянин сам соберет и вырастит, то его дому и принадлежит. Вот так вот. Диво. А когда на торги надо ехать, то едут крестьяне одни. Даже мечники не едут. Как вернутся, так каждый даст часть заработка наместнику. Только часть эту каждый сам выбирает. Наместник их не обижает, а потому дают порядочно. Он вроде как даже избы всем переделал, на новый манер.
Крестьяне выслушали все это, повздыхали и разошлись по домам. Только у двоих братьев, что с самого детства живут подле друг друга, двор
– Попробуем?
– Не знаю, Ерема. Я же человек семейный. Ладно бы еще детей не было, так их двое. Куда же я с двумя птенцами и бабой-то побегу?
– А мы с тобой все так устроим, что за нами никто и не угонится, а? Не могу я здесь больше жить. Каждый новый день – новый кусок земли в мою могилу. Да и живот болит все чаще, уже и в бок кусает.
– А ты травы пьешь?
– Что толку от них.
Братья какое-то время шли погруженные в свои думы.
– Да, в одном ты прав. Жить здесь уже невозможно. А в Лысовке-то жизнь другая. Там на себя работаешь, и лишь чуть-чуть на наместника. Только, ты знаешь, что будет, если нас поймают?
– Не думай об этом, Гаврюша. Нас не поймают. Мы доберемся до Лысовки и останемся там. Мы ведь мужики толковые, работящие. Скажем, что идем с востока, из Примедногорья.
– Так ты тогда должен кузнечным делом владеть хорошо, раз ты из Примедногорья.
– Не ты, а мы. И скажи, Гаврюш, разве каждая тварь в реке рыба? Есть еще змеи, выдры, бобры, водяной в конце-то концов. Так что, я все также могу быть мукомолом, а ты будешь работать на скотном дворе. В Лысовке говорят, голов двести скота нынче всякого разного.
– Двести голов?
– Да, да. Понимаешь, что там творится? Ни год-два, деревня станет городищем, при таком то наместнике.
– Я боюсь, что нас поймают и казнят.
– Такая жизнь как сейчас не лучше, Гаврюш. Сколько ты не ел, чтобы детки кушали? Несколько дней, так? Разве же это жизнь? В Лысовке такого не будет.
– А если слухи – это всего-лишь слухи и там такая же деревня, как и наша. Вдруг, они цену себе набивают, чтобы их товары больше ценились?
– Крестьяне продают товар дешевле нынче, чем раньше, ты же слышал Федора.
– Слышал.
– Я понимаю, мне тоже страшно. Но жить так я больше не в силах. Я либо сбегу один, либо с тобой. Хотелось бы с тобой.
Еще день прошел, а за ним ночь. Гаврил решился. В последний вечер, они сидели за столом в избе Еремея, заговорщически склонившись над крохотной лампой.
– Я вот так решил. Дня лучше, чем завтра и быть не может. Я сейчас растолкую. Гляди. Завтра прибудет тот старик из Венева, что развозит вино. Мечники, точно тебе говорю, захотят «снять пробу». Так и просидят в своих бараках до самого утра, пока бочку не осушат. Значит, никто не будет дозором стоять у выезда. Еще нам поможет снег. Он идет уже три дня не переставая, и по всем приметам, будет идти и дальше. Что там?
– Показалось, кто-то за окном.
– Это Блоха, собака Татьяны. Вечно она
– На чем же мы пустимся?
– Аркану дали телегу на починку. Он ось поставил, но пока за ней не прислали, она стоит подле избы. Ее и возьмем.
– Да ты что? Своруем?
– Нет. Он мне должен был. Будем считать, что я так долг взял.
– Да ему же влетит за это. Хорошо если плетями отделается. Не гоже, чтобы за нас страдали другие, Еремей.
– Кто-то же должен.
– Нет. Найдем другой путь.
– Я и так и так обдумал, никак по-другому не выбраться отсюда. Нужна телега и все тут.
– А если с купцом тем договориться?
– Из Венева который? Ты что? Он за такое не возьмется. С Блохой у забора договориться проще будет.
– Ты примечал, сколько он бочек везет?
– Кто ж его знает. Две оставляет здесь – это точно. Сам видел, как дети потом катались в пустых бочках со склона.
Гаврил улыбнулся.
– Чего скалишься?
– А ты поразмысли.
– Слушай, ты если что-то придумал, то говори. Не надо тут из себя выделывать, хорошо?
– Тише ты. Хорошо, хорошо. Я вот, что подумал. Много ли места в тех бочках, в которых дети катались? Ну, они там плотненько сидят?
– Да нет, повернуться можно. Тем более теперь, когда бочки подразбились да ослабились.
– Тогда вот что. Не будем воровать телегу у Аркана. Он мужик хороший, правильный.
– Как же правильный. То, что он сделал на в пролеске…
– Уже забыть пора, Ерема. В остальном-то он мужик, что надо.
– Я соглашаться не хочу и не буду, но ты продолжай.
– Значится так. Я такой план предложу, - сказал младший брат и наклонился над лампой так, что борода накрыла ее верхушку и отбросила тень, похожую на каленую решетку. Суеверный Еремей легонько толкнул Гаврила назад.
– Когда купец приедет, он, как всегда, отправится с мечниками, чтобы лично принять похвалы за доставленное вино и испить с ними пару чарок. В это время мы с тобой должны сделать так, чтобы три бочки из оставшихся в телеге оказались пусты. В них мы поместим жену мою и детей. Затем, мы погрузим в телегу те две старые бочки и сами спрячемся в них. А как только купец выберется за деревню и отъедет порядочно, мы с тобой появимся из укрытия и упросим его как-нибудь помочь нам.
– А если там будет меньше бочек, чем следует? Вдруг их будет всего три? А тут он придет, и батюшки, бочек стало пять. Как тогда быть?
– Он никогда не приезжал сюда с тремя бочками, Ерема, вспомни. Всегда не меньше десятка. Он ведь отсюда по придорожным кабакам едет.
– А если не поедет? Вдруг передумает?
– Ну, тогда украдем телегу Аркана, - сказал Гаврил, будучи уверенным, что воровать не придется.
– Хорошо. Пойдем, поищем те бочки, пока темно на дворе.
***