Злобный леший, выйди вон!
Шрифт:
– Ты же понимаешь, что это из-за меня нашелся купец, да? Мужики могут спорить, сколько угодно, но мы-то знаем, кто виновник находки.
– Иди уже в дом.
– А ты?
– Я тут управлюсь.
– Тебе, быть может, помочь?
– Иди, я сказал.
Как только Пробка ушел, Фарсин отвел лошадей в конюшню, поставил перед ними сена и вернулся обратно в дом, чтобы узнать, что стряслось с купцом. Не успела входная дверь за ним закрыться, как низкая, тощая тень выскользнула на улицу и, воровато озираясь, прокралась к телеге.
– Я все-таки должен снять
Он едва не поскользнулся на ледяной винной корке, что блестела на деревянном полу.
– Ай-ай-ай, сколько добра пролилось. Ну, ничего. Сколько доехало и на том спасибо.
Пробка достал из под выцветшего армяка видавшую виды кружку, и протер для виду. К слову, кружку эту, он ласково называл «Рученька моя».
– Ну что, Рученька, в какую первую заглянем? Я тоже, думаю, что в ту, что побольше. А ну-ка!
Он облизал обветренные губы и потянулся к самой крупной бочке. Не успел он ее коснуться, как крышка вылетела и из бочки показалась лохматая голова.
– Ой, – крикнул он, упав назад. – Вы кто такой?
– Я?
– Ясно, что вы! Я вот паломник Пробка, по праву первого нашедшего хотел вина испробовать, а тут уже кто-то есть в бочке.
– А я это…
– Ты винный бес? – испугано спросил, паломник.
– А? Да. Бес и есть.
– Брешешь! Винные бесы в погребах живут! Это я точно знаю, ни раз я с ними встречался.
– Так я же в новый погреб еду. Вот и забрался сюда.
– Ох и брешешь, дорогой мой. Винный бес существо семейное. Без своего выводка никуда не пойдет.
– А ты открой другие бочки, дражайший.
Пробка покосился на существо, сидящее в большой бочке, и приоткрыл крышку той, что поменьше. Из бочки на него смотрели два маленьких глаза из-под слипшихся темных волос.
– А! – закричал он. – Еще бесы!
Три оставшиеся бочки зашевелились, но лишь у одной из них вылетела крышка, и на свет явилось еще одно существо.
– Приехали что ли, в погреб-то? – спросил Еремей, услышавший про бесов, и решивший подыграть брату.
– Еще нет, как видишь, стоим на постоялом дворе.
– Эй, мужик, а погреба у вас есть тут? – обратился Еремей к паломнику. – А то, глядишь, и тут останемся.
– Как, тут останетесь?
– А вот так. Чего нам мотаться все по селам, да по деревням. Можно же и на постоялом дворе осесть. Как считаешь?
– Верно, говоришь брат.
– Брат? Так у бесов и браться есть?
– А как же, – подтвердил Еремей.
– Вон в той бочке, сын мой едет. Дочку ты мою уже увидел. Жена моя вот тут вот, - постучал он по соседней бочке, - под боком у меня.
– Так, стало быть… - медлил с решением Пробка, словно все еще не мог поверить, что перед ним настоящие бесы. – Вы взаправдашние бесы? То есть, без дураков, самые настоящие бесы?
– Ага, смотри, сейчас моя младшая тебе клыки покажет. Доча! – крикнул он.
Бочка, в которой сидела дочь Гаврила, задрожала и из нее показалась маленькая чумазая мордочка; в глазах девочки отражался крохотный огонек, что мерцал в окне
– Не надо клыков! – закричал Пробка и попятился назад. У самого кря он оступился и повалился вниз, задев головой, лежащее на земле ведро.
– Он там жив? – спросил Гаврила.
– Пар изо рта идет, - ответил Еремей.
– Значит жив.
– Вытаскивай своих, пока нас никто не видит, а я приведу лошадей.
– Посмотри других, а то на прежних далеко не уедем. Устали бедняги, по снегу-то.
– Посмотрю.
Скоро Еремей вернулся, ведя трех свежих лошадей, из тех, что уже стояли в конюшне до их приезда. Вся семья уже сидела возле бочек и ждала отправления.
– У маленькой пальцы отмерзли, гляди, - показал Гаврил.
– Это плохо. Очень плохо. Надо быстрее добраться до Лысовки, там будет лекарь.
– Откуда ты знаешь? Может там нет и трети того, что рассказывают.
– А я верю, что есть. Вперед! – скомандовал он, и телега понеслась прочь.
Когда мужики вышли наружу, то обнаружили Пробку, лежащего среди пустого двора, припорошенного снегом. Следов не осталось - снег все спрятал. Когда несчастного привели в себя, он клялся, что телегу увели винные бесы, но ему никто не поверил, к тому же во всем Тридевятом Царстве о винных бесах слышали лишь те, кто напивался до умопомрачения в погребах. Мужики решили, что проезжавшие мимо разбойники увели телегу, а заодно дали по голове Пробке, чтобы тот не болтал лишнего. Так купец остался без телеги, Фарсин без вина, а паломник Пробка без желания заглядывать в винные бочки.
***
Лошади раскидывали в обе стороны клочья белой пены. Холодный месяц, окруженный ожерельем звезд, освещал дорогу. Среди туманных холмов, на которых ветер кружил снег в призрачном танце, показался одинокий огонь. К нему братья и взяли путь.
– Похоже на костер, - сказал Гаврил.
Еремей выдохнул теплым воздухом на свои руки, похлопал по щекам и вгляделся вдаль.
– Да, нет. Из окошка свет. Хата чья-то.
– Скоро увидим.
Тусклый свет в единственном, не покрытым морозным узором окне, поманил их словно мотыльков. Окно то располагалось на первом этаже добротной и просторной, по-простому сделанной, сосновой избы. С треугольной крыши ее свисали надутые зимними ветрами шапки, больше похожие на большие носы. Двор избы был кое-как огорожен простеньким забором, через щели в котором не пролез бы только добротный господин. Из-за избы выглядывала на дорогу совсем небольшая конюшня.
– Надо спросить дорогу.
– Лучше бы нам не показываться, - сказал Гаврил, оглядываясь.
– Мы почти в слепую едем. Дороги нет. Места знакомые мы покинули. Надо испросить. Вы сидите здесь, а я схожу. Может для дочки твоей найду одежду потеплее.
– Доброй ночи, - сказал с порога Еремей.
Следом за ним в небольшую комнату, отделенную от другой такой же дощатой стеной, ворвался неожиданный, как удар хлыста, и кусачий, как дворовый пес, зимний ветер. Последняя свеча в лампе жалобно изогнулась, но выдержала натиск. Чья-то шуба едва не повалилась с крючка, прибитого возле входа.