Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его

Смирнов Владимир

В ушах запели соловьи. От ярости? Нет, от ярости у него обычно пороги речные в ушах колотят. Устал князь, мерещится. Где же пред самой зимой соловьи поют? Все на юг улетели ещё ранней осенью. Только и мурза, кажется, слышит, повернул голову в сторону Глинищи.

Отвлечь.

— Согласен! Дай мне жену самому убить: дитё у неё под сердцем. Выходи, Улька, становись на колени!

Остальные бабы ахнули. Что за князь такой, что сбежать от расплаты решил? Подняли вилы, направили в сторону Мечислава.

— Ну, уж нет! — крикнула визгливая

толстуха. — Я без мужа осталась! Пусть мне этот другого даст, или я их всех тут перебью!

Хохот степняков перебил визгливую. Мурза оглядел войско, поднял бровь.

— Они все тебе мужья, женщина! Одного прибьёшь, остальные за него постараются! До смерти залюбят!

— Пусть попробуют!

Неугомонный соловей повторил свою трель. Да ещё так витиевато, что другие, пожалуй, позавидовали бы. Вспомнилось: все соловьи затихали от стыда и неумейства, если их передразнивал Ёрш.

Глава третья

Со стороны мостков Глинищу переходили воины, никак не похожие на детей Степи. Тонконогие лошади, на всадниках — островерхие шлемы с переносицей, копья, алые прапоры. Неспешно выстраиваются в линию — будто на смотре — берут разгон. Снег пылью бросился из-под копыт, поднялся на два человеческих роста, копья опустились в предвкушении единственного смертоносного удара.

Как же так, мелькнула мысль. Ведь Ёрш теперь — кряжицкий дружинник? А так, перебил кто-то. К тебе помощь идёт, степняки смешались, а ты — сопли жуёшь. Уж больно второй голос походил на Тихомиров. Мечислав оглянулся, посмотрел на воеводу, тот как раз заканчивал говорить. Вслух я, что ли теперь думаю, пришло запоздалое. А Тихомир уже поднял меч и сам, словно новые силы появились, заорал:

— В атаку, сволочи!

И бросился на мурзу.

Пока кочевники оглядывались, бродичи ударили. Теперь мечиславовцы били степнякам в спину, а твердимировская дружина пыталась взять пролом. Подкованные копыта легко брали наледь, не теряя скорости, воины на лету врубались во врага.

Первым в пролом влетел Твердимир, забыв меттлерштадскую науку: «начальник — начальствует».

Озверев, Мечислав врубился во врага, пробился к оставшемуся без коня брату. Встал спиной к спине.

«Косой с проворотом». Ещё один. Ещё десяток. Две серьги, да одна голова. Прости, брат. Потом поговорим.

Побоище вывернулось наизнанку, не осталось ни победителей, ни побеждённых, ни дружбы, ни предательства. Осталось только ощущение давно позабытого единства. Того, что завещала мать. Жемчужина под рубахой нагрелась, жгла, придавала сил.

— Мурзу — на жир! Он сам просил!!!

Многие степняки спешились, дрались кучкой. На них накинулись остатки южных наёмников. Сабля к сабле, одёжи похожи, как они друг дружку различают…

Не отвлекаться! Ловить ритм брата!

А ритм падает, сила первого удара угасает. И хотя видно — победа, да только нелёгкая это победа.

А потом, когда всё закончилось и разъярённые степняки, оставшись

без начальника, умчались за Пограничную, Мечислав перестал вдруг чувствовать спину брата. Обернулся, похолодел, выронил меч.

Твердимир стоял на одном колене, держался за торчащую из груди стрелу. И глаза в глаза. И не поймёшь, кто кому.

Прости, брат. Потом поговорим.

Блиц

Мечислав отвёл палку брата, резко ткнул своей. Тверд не успел парировать выпад, нога соскользнула с доски на земляной пол. Мечислав засмеялся, но, получив по уху тихомировым посохом, сам свалился с «боевой тропы». Так пахарь-воин велел называть доску в коровнике, по которой ещё недавно братья возили тачку с кормом.

— Не смейся над братом, он младше тебя, понял?

— Понял, дядя Тихомир.

— Поднимайтесь, вставайте на тропу.

— Дядя, — Тверд послушно ступил на доску. — А почему на тропе? Наши дружинники на площадке биться учились.

Учитель усмехнулся в бороду.

— Эх, четырёх лет не прошло, догадался спросить.

— А, правда, — Мечислав поймал себя на мысли, что никогда не приходило в голову спросить об этом, хотя странность вроде бы на виду. — Вон, у нас в Кряжиче все дерутся на заднем дворе.

— Стенка на стенку?

— Это потом, сначала сам-на-сам.

— А как в строю соседа не побить? Вы будете драться плечом к плечу. Как замах рассчитать? То-то. Давайте ещё раз. Тверд, почему брата не бьёшь? Я же видел: ты свою палку дважды останавливал. Он, вон, не боится — и ты не бойся. Она для чего паклей обмотана?

— Я не боюсь, — младший насупился, отвёл васильковые глаза. — Он просто сильнее. И старше.

— Не ври. Вы в один день учиться начали. По знаниям вы — одинаковы, по ловкости — тоже, что такое? Боишься брата ударить? Не бойся! Это — не брат, это — противник, ясно?

— Ясно, дядя Тихомир. Ты всегда так говоришь.

— А что бы я так не говорил, ты должен ударить. Мечислав, встань на тропу и опусти руки. Тверд, ударь противника.

Мечислав послушно встал на доску, упёр палку в землю, прямо посмотрел в глаза брата. Похлопал кулаком по груди, защищённой учебным доспехом.

— Давай, Тверд, бей. Не бойся, мне даже больно не будет.

Твердимир вздохнул, неуверенно ткнул.

— Сильнее, — потребовал учитель.

Юноша ткнул сильнее.

— Ещё сильнее! Ты что, так и в бою будешь дружески похлопывать?

Тверд отошел на два шага, выставил палку перед собой, разбежался и ткнул, казалось, изо всех сил.

— Красиво, — кивнул Тихомир. — Вот только… почему он устоял?

— Не знаю.

— А я знаю. Ты локоть назад отвёл и кисть расслабил. А ты должен был кисть напрячь, локоть вперёд, и всем телом ещё помочь. От опорной ступни. Вот так, ясно? Мечислав, покажи.

Отойдя на несколько шагов, Мечислав выполнил упражнение. Радость от того, что ему доверено показывать смешалась с тревогой за брата. Неужели так и не освоит простой приём?