Золотое дно (сборник)
Шрифт:
положили громадный валун, а Коля База наотмашь
дробит его кувалдой. В избушке было не продохнуть от
комарья, словно его согнали с болотины сюда и напроч-
но закрыли все щели. Окна были черными от гнуса и
едва пропускали свет; рыжая сука с острой длинной
мордой лежала посередке пола, тонко выла и была се
рой от комарья, ведь у нее нет рук, чтобы отмахнуться
от этой заразы. Сашка Таранин вскидывался на нарах,
как громадная белуха, но от сна очнуться
жалко было глядеть на него. Коля База, замотавшийся
в простыню, походил на мумию.
Герман, ошалелый, вышел на волю, и его качнуло
горячим воздухом, напитанным морем, даже почудилось
поначалу, что нет кругом ни единого комара. Подумал:
вот где спать надо. Дул русский ветер с горы, и море
успокоенно ворчало, облизывая песчаную кромку и ос
тавляя на ней заплески. Волна, белая и мелкая, как
обрывки песчаной бумаги, путалась в сетчатой стене.
Привычным глазом Герман обежал ловушку и увидел
в капроновой завеске острые черные рыла, которые по
рой вскидывались отмелой волной: это висели семги, на
51
разогнул голяшки сапог и зашел в промоину у крайней
береговой сетки, где, запутавшись передним крылом,
лежала семга, похожая на еловую плаху. На отливе
можно было, наверное, пройти рядом с нею и не заме
тить, так ловко спина рыбы сливалась с черными мор
скими заплесками и травой, и только острый глаз ры
бака за добрых сто сажен способен разыскать семгу
в тайнике.
Две рыбины Герман отнес в ледник, положил на
спекшийся ноздреватый лед, покрытый тусклой мертвой
чешуей, а третью оставил возле поварни на колченогом
столе. Сашка все так же метался во сне, и комары за
висли над ним непрозрачным гудящим столбом; тут и
глядеть было страшно, а не то что лежать и страдать.
Герман постоял у изголовья, и ему стало жаль молодого
напарника. Он разбудил Сашку, потянув с нар за ногу,
тот поднял опухшее лицо, беспамятно моргая круто
загнутыми ресницами, но, поняв, кто стоит перед ним,
живо вскочил, протирая глаза.
— Давай, уху заваривай. Хватит страдать. Я тут
свежины добыл, — буркнул Герман и пошел прочь.
Тут очнулся и Коля База, размотался из простыней.
Он потер литую плоскую грудь с едва заметными шо
коладными сосками, почему-то сразу снял со стены би
нокль и вышел на обрыв. Герман поглядел на него,
пожал плечами и снова принялся рушить
крупные звенья. Рыба была арбузной спелости с едва
заметным морошечным отливом под перьями и в брюш
ке, где нагуливался запасной жир, который семга бе
регла для долгого пути по северной реке, чтобы за сотни
километров забраться в верховья, в студеные витые
воды, в глубокие ямины и там разродиться. Лоб у рыбы
был костяной, словно окрашенный жидкой черной
тушью, и на этом мрачноватом цвете выделялись изум
рудные ободки вспученных глаз.
«Этой рыбы каждый хочет», — повторял про себя
Герман, разделывая семгу, а Сашка, запалив костер,
тут же у озерка промыл звенья и спустил в кипящую
воду. Рыбацкий быт, как и сам промысел, за сотни лет
мало чем изменился, его не коснулась всюду проникаю
щая цивилизация, и даже в двадцатом веке уху варят
так же, как и в семнадцатом столетии: никаких специй,
52
стый семужий жир и легкий, едва уловимый запах моря
и ворвани, — только кипящая вода, соль и рыба круп
ными звеньями, килограммов пять-шесть, и голову с
черным костяным лбом — тоже туда, и студенистые, в
зеленой радужной оболочке глаза, и песчаного цвета
крупную печень, и жабры. Все эти черева — внутренно
сти, настоявшиеся в бурлящей воде, куда как вкусны,
даже приятней самого рыбьего мяса, которое, выварив
шись, неожиданно линяет, становится желтым и сухим.
Думали пообедать в тоньской избушке, но с веселой
воли, обвеянной легким теплым ветром, там показалось
особенно уныло и сумрачно, словно из радостно цвету
щего лесного луга вдруг вступили в мрачное глухое
суземье с редкими оспинами неба над головой, где и
крохотная птичка не прошуршит крылом и не вскрикнет,
пугаясь. Да к тому же в избушке стоял комариный стой,
и все с понятным и мгновенным удовольствием сошлись
на том, что почему бы не поесть на угоре, лицом к мо
рю. Стол и обе скамейки вытащили на улицу, с каким-
то неожиданным весельем устраивались, понарошку
падая спиной на землю и задирая ноги, а потом снова
воюя за лучшее место, чтобы лицом обязательно к морю
и видеть все, что творится там, посреди пляшущих волн,
да чтобы первому заметить, кто идет по заплескам в их
сторону, и тут же угадывать, желанный гость иль нет.