Золотой век
Шрифт:
— Это точно, не верил и не верю…
— Так зачем же называть-то меня так?.. Или ты, как другие, глумиться надо мной задумал?..
В словах Пугачева были слышны и горечь, и упрек.
— К другим-то ты меня не приравнивай, потому и говорю: беги скорей, пока есть время!.. Перфильев и я, мы тоже с тобой бежать готовы, к нам присоединится и Подуров с Торновым, нас четверо, ты пятый…
— И только, Чика, пятеро… Нет, бегите вы, спасайтесь, а я не побегу, да и не убежишь,
— И ждать придется недолго… Слышь, сюда идут, — спокойно проговорил Чика.
Чика не ошибся.
Мятежники сговорились между собою, не откладывая, теперь же взять и предать Пугачева правительству.
Несколько их вошли прямо к Пугачеву, остальные окружили избу.
Все они были хмуры и мрачны.
— Что вы, зачем? — не потерявшись, строго спросил у них Пугачев, вставая.
— К тебе пришли.
— Вижу… Зачем?
— Поговорить…
— Для разговора день есть, а не ночью ко мне лезть!..
— Время не терпит, вот мы и пришли…
— Надоело нам по степи-то шататься да голодать!..
— Прятаться от людей…
— Не нынче завтра всех нас переловят…
— Царицыны войска, ровно кольцом, нас окружили…
— Ни взад, ни вперед, ни прохода, ни проезда…
— Такая жизнь хуже муки…
Громко галделц мятежники, все ближе и ближе подвигаясь к Пугачеву.
— Стой, смолкните!.. Я ничего не пойму, ничего не слышу… Если вы хотите говорить, то пусть один говорит со мною!.. — грозно крикнул Пугачев.
Мятежники смолкли.
— Ну, говори кто-нибудь…
— Невмоготу нам нести такое несчастье, какое мы теперь несем…
Так заговорил за всех один старый казак с длинными седыми усами.
— Вот мы и решили, подумавши, сдаться и просить милости у царицы, памятуя, что повинную голову и меч не сечет…
— Так, так… Также порешили и меня выдать, своего государя… так что ли? Ну… что же молчите?..
— Что поделаешь, нужда нас заставляет это делать, — с некоторым смущением ответил тот же старый казак.
— Клятвопреступниками задумали быть, предателями, похвальное дело решили учинить, храброе казачество, нечего сказать!.. Прочь, я недешево продам свою свободу!.. — выхватывая из ножен саблю, громко сказал самозванец.
Мятежники невольно отступили.
— Ай да храброе рыцарство, одного испугались… У… баранье стадо…
— Прикажи, государь, стрельнуть! — прицеливаясь в мятежников, обратился Чика к Пугачеву.
— Спасибо, Чика, не надо… Довольно крови… Гей, Творогов, что ты там прячешься, выходи сюда!
Из толпы вышел молодой, красивый казак и понуря голову
— И ты, Творогов, тоже на меня?
— Как другие, так и я… Не след мне отставать от товарищей, — глухо ответил самозванцу илецкий казак.
— Похвально… Ну, вяжи!
Пугачев протянул ему руки.
— Пусть другой, а я не стану.
— А другому я еще не дам связать себя!
— Вяжи, вяжи, Творогов, благо дается! — вдруг заговорило несколько голосов.
— Ну, что же ты медлишь? Связывай мне руки, не то убьют тебя предатели так же, как меня убить хотят!
Творогов взял веревку и хотел вязать руки Пугачеву назад.
— Стой, Творогов, я не разбойник и крутить себе руки назад не дам.
— Прости, прости меня… Неволят меня к тому, — дрожащим голосом проговорил молодой казак, связывая руки Пугачеву по его указаниям.
— Бог простит… Меня прости и лихом не вспоминай… Ну, храброе казачество, теперь я обессилен и в вашей власти… За ваше предательство и измену плачу вам вот чем! — при этих словах самозванец плюнул в лица своих бывших сообщников.
Несмотря на глубокую и ненастную ночь, Пугачева посадили на лошадь и привезли к Яицкому городку.
Комендант очень обрадовался и выслал казака Харчева и сержанта Бордовского навстречу.
На Пугачева набили колодки и привезли его в город, прямо к гвардии поручику Маврину, который назначен был быть членом следственной комиссии по делу Пугачева.
Капитан Маврин долго и пристально смотрел на самозванца, который возмутил тысячи народа, взял большие города и угрожал даже Москве.
С виду он был самый обыкновенный человек, и только глаза его имели какой-то особенный блеск, заставлявший содрогаться многих, а женщин падать в обморок.
Маврин стал «чинить» допрос самозванцу «без пристрастия», т. е. без пытки.
— Кто ты?
— Казак Емельян, по прозвищу Пугачев!
— Женат ли?
— Женат.
— А дети есть?
— Трое! — лаконически ответил Пугачев и тяжело вздохнул.
— Как ты дерзнул назваться священным именем покойного императора Петра Федоровича?
— Грех попутал… Да и приневолили меня к сему.
— Кто?
— Казачество… Долго просили, кланялись, чтобы я назвался именем покойного государя.
— Зачем же ты согласился?
— Так уж греху быть.
— Так ты не отрицаешь, что назвался священным именем императора Петра Федоровича?
— Уж что тут отрицать, что отпираться, говорю — мой грех. Богу было угодно наказать Россию через мое окаянство.
На другой день отдан был приказ собраться всем жителям на городскую площадь.