Золотой Змей
Шрифт:
Как и всегда, во время волнения мысли скакали с одного на другое.
Рыцарь был хорош, но он был один. Если не считать пары конных боевых слуг рядом и пары арбалетчиков поодаль. А моих пехотинцев было много, и у многих из них были щиты — вокруг рыцаря строй стал похож на римскую черепаху, столько людей подняли свои овальные щиты над головой. Если бы дело не касалось меня, я бы поставил на жёлтого рыцаря — он орудовал своим моргенштерном не торопясь, с уверенностью человека умелого.
В этот момент с кароччо, прямо из огня на жёлтого рыцаря вывалился пехотинец в шлеме-таблетке и кусках толстой кожи нашитой прямо на обычную одежду вместо брони. Пехотинец буквально прыгнул на всадника, секунду висел на нем, а потом они вместе упали из седла,
Рыцарь ловко подмял под себя пехотинца и заколол его кинжалом. Потом встал, и прихрамывая, отошёл в сторону. Через минуту рядом с ним уже был оруженосец, который протягивал сеньору поводья пойманного коня. Рыцарь ударил своё нервное животное кулаком по щитку на груди, сразу сделав мне ясным, почему животина убежала, а не осталась с хозяином.
Все это время пехотинцы, стоявшие буквально в трёх метрах от рыцаря, так и не решились на него навалиться толпой. Нет, то один, то другой выбирались и тыкали его копьём, один даже рубанул чем-то вроде секача, какой я в своё время разглядывал после ночной битвы — но от этих случайных ударов в спину рыцаря сберегла броня. А навалиться толпой и отмудохать упавшего всадника как следует пехотинцам постоянно мешали то проехавший мимо конный арбалетчик, то сымитировавший атаку всадник-слуга в пехотном шлеме, то что-то ещё.
В паре десятков метров точно так же нерешительно вели себя пехотинцы вокруг не подвергшейся атаке повозки. Они просто смотрели, как их соседей старательно расстреливают в упор арбалетчики, а рыцари въезжают в них с разных сторон, орудуя топорами и прочими инструментами для разделки людей на части.
— Да что же вы стоите, идиоты, — прошептал я.
Словно услышав, из-за щитов соседнего отряда выскочил мужик в шлеме с широкими полями и белом стеганом поддоспешнике. Крутанув над головой дрын с угловатым рубилом, он ловко отсек переднюю ногу скачущей мимо лошади. Потом хладнокровно рубанул упавшего вместе с лошадью арбалетчика и скрылся обратно в толпе за щитами прежде, чем остальные всадники успели что-то сделать. Это не Фрозен — точно не его повозка. Молодец, бантик ему выдам. И двадцать сольдо. Нет, десять сольдо, а то уйдет на пенсию.
Пока я размышлял об этом, один из сержантов, гарцующий за спиной своего сеньора, который пытался врубиться в плотную толпу закрывающихся щитами пехотинцев, поймал стрелу в лицо. «Поэтому надо носить забрало», — злорадно подумал я. Но это была стрела из охотничьего лука — сержант просто выдернул её из лица и прижал к ране руки. Очень знакомо, только в этом мире я знал, что он себя лечит. Рана явно не такая серьезная. Даже с коня не упал. В этот раз пехотинцы воспользовались моментом — пара человек кинулась на лошадь сержанта, которая, уже испуганная, метнулась в сторону и ускакала, унося залитого кровью сержанта. Досталось и рыцарю — но удары копий в бок коня и рыцаря не принесли заметных результатов. Броня рулит, что тут скажешь. Зато сам всадник, лениво замахнувшись длинным топором, развернул коня, разорвал дистанцию с пехотой и успев наклониться далеко в сторону ловким ударом разрубить лицо замешкавшемуся пехотинцу. Потом не торопясь отъехал в сторону. В него то и дело втыкались стрелы, в спине торчало шесть штук. Видимо, застревали в кольчуге.
— Стоят, — прогудел Сперат. — Стоят, пехотная грязь!
А ведь он прав. Среди пехотинцев было мало отморозков, которые бы кидались в бой с упоением, желая убить врага и не думая о своей жизни. Намного меньше, чем среди рыцарей. Пехотинцам не хватало опыта, они теряли благоприятные возможности и часто смертельно ошибались. Но они не бежали. Они стояли и даже отбивались, не давая себя истреблять совсем уж в одни ворота.
Большая часть, конечно, стояла и терпела. Даже соседние отряды не решались прийти на помощь своим. Разве что стрелки были в деле. Но пехотинцы стояли. Вражеские рыцари не смогли опрокинуть их первым натиском, израсходовали свою магию, но не смогли
В этот момент один из отрядов у соседней повозки, отчаянно вопя, рванулся вперед. Перед этим на них плеснул водой одетый в белое повар-жрец, прикрытый двумя щитоносцами. Может, водные процедуры помогли, но эта атака оказалась на удивление результативной — хотя большая часть пехотинцев продолжала имитировать атаку, не добежав до врагов и явно больше заботясь о своей безопасности, некоторые умудрились ткнуть незащищенных броней лошадей боевых слуг, а группа самых отчаянных зацепила крюком одного из желтых рыцарей, стащила его с седла и начала лупцевать дрынами. Слуги вскоре отбили своего сеньора, но в седло лошади, которую ему подвели, его буквально втаскивали. Видимо, в этот раз рыцарю досталось хорошо.
Пехота, как будто исчерпав запасы храбрости, снова прижалась к своему кароччо. Те, кто стоял у горящей повозки, перетекли к соседям. Но они остались стоять. А вот желтые рыцари потянулись назад и в сторону.
В других местах, похоже, происходило то же самое. Раз я все еще вижу толпу всадников, значит, и там моя пехота стоит. Иначе её бы уже гнали по полю.
— Мой сеньор, нам надо им помочь! — гудит в шлем Сперат.
— Магн! Послушай меня хоть раз! — это Кант. Подъехал совсем близко, его конь напирает на моего, Коровиэль делает вид, что не замечает. Ждёт, когда я отвлекусь, надо думать. Я смотрю на Канта сверху вниз, я всё ещё стою в стременах. Что-то у него тон какой-то скандальный. Я от такого как-то отвык. — Нам надо взять на копьё Джева…
Он замолкает, когда я хватаю его за шлем и поворачиваю к себе. Для этого мне пришлось выпустить копьё, и оно падает под копыта. Жаль, дорогое же.
Я поворачиваю Канта к себе лицом. Лапка у меня не маленькая, но удобно обхватить шлем не получается, слишком округлый. Держу его только за счёт силы. У него хитрый латный воротник из стальных пластин, как у меня, который защищает шею. Но свободы движения в нём не достаточно, чтобы я мог заглянуть ему в глаза. В этот момент Коровиэль резко подминает под себя коня Канта, вгрызается тому в холку и пытается забить передними копытами. От толчка я падаю в седло. Конь Канта вырывается и испуганно крича, почти как человек, скачет прочь. Кант остаётся висеть у меня в руке.
— Сеньор Кант, — шиплю я. — По имени меня называют только друзья…
Сталь шлема скрипнула и начинает продавливаться под моим большим пальцем, прижимаясь к щеке Канта. Он сдавленно хрипит и хватается за мою руку правой рукой, левую направляя мне в лицо. Я отпускаю его, и он падает вниз. Нащупываю поводья и разворачиваю Коровиэля, пока тот не успел далеко уйти — мы всё ещё движемся в общем потоке, хотя и шагом. Некоторое время наблюдаю, как Канта поднимают с земли его слуги, испуганно посматривающие на меня. Хорошие слуги, вышколенные. Вот и коня уже поймали, назад ведут. Кант, наконец, проявляет себя как рыцарь. Нащёчник шлема промят, голову он держит слегка набок, видимо, повреждены сочленения пластин на шее. Но смотрит он на меня не испуганно, а зло. Губы плотно сжаты, глаза прищурены. А лицо, наоборот, красное, как на солнце обгорел.
— Вы правы, — наконец говорю я. — Джевал Гру опасен. Возьмите тех, кто захочет к вам присоединиться. И избавьте меня от него. Докажите, что вы мне друг.
Кант отзывается резким смешком. Его гордость не выдерживает, прорывается едким сарказмом. Он цедит сквозь зубы:
— Разве у Золотого Змея есть друзья… — и он замолкает. Его рука сжимается в кулак. Едва сдерживается, чтобы не лупануть по мне магией.
— Есть, — широко улыбаюсь я. — Просто я назначаю их сам. А вот моими врагами становятся по своему выбору.