Звезда Одессы

Кох Герман

– Погоди-ка. Никто не знает, мертва госпожа Де Билде или где она…

– Я знаю.

Я смотрю на него; где-то, на одном из балконов, открывается дверь, а потом снова закрывается.

– И как ты это узнал? – спрашиваю я наконец.

Сын выдерживает короткую паузу.

– Твой старый школьный друг сам рассказал мне это, – отвечает он.

4

До вопроса на десять миллионов гульденов оставалось еще три других вопроса, и мы ушли на рекламную паузу.

– Все в порядке? – спросил Эрик Менкен, наклонившись над столиком. –

Может быть, хочешь воды?

Я покачал головой. Мне ужасно хотелось ледяного пивка или чего покрепче, но голова должна была оставаться свежей; в последние месяцы я редко был так близок к полному изнеможению.

Когда Менкена подмазывала гримерша, я мельком увидел где-то в глубине студии, у коридорчика, ведущего к костюмерным, Ришарда Х.: он прижимал к уху мобильный телефон и смотрел на наручные часы.

– Это может показаться странным, но всегда помогает от излишней потливости, – сказала подошедшая сзади гримерша, заматывая мне голову теплым влажным полотенцем; я почувствовал, как кончики ее пальцев мягко надавливают мне на веки.

Впервые за долгое время стало совсем темно, и я, для разнообразия, не видел совсем ничего: ни телевизионных ламп и камер, ни сидящей на трибуне публики, которая, по мере возрастания суммы, аплодировала все громче, ни, главное, рожи Эрика Менкена и его гипнотизирующего взгляда, когда он с помощью мимики пытался навести меня на верный ответ. Выслушивая первые вопросы, я ни разу не посмотрел на него, но отвечал без колебаний. Вопросы были такими тупыми – «Где находится Альгамбра? A: в Севилье, B: в Мадриде, C: в Бенидорме, D: в Гранаде», – что я с удовольствием не смотрел бы вообще никуда. Но во время первой рекламной паузы Менкен нервным шепотом спросил меня, чем я, черт побери, тут занимаюсь, по моему мнению.

– Ты имеешь полное право не смотреть на меня, – сказал он, прикрывая рукой микрофон на отвороте своего пиджачка, – но люди сразу замечают, если что-то идет не так. Я имею в виду не остолопов на трибуне, а всех этих, здесь…

И он неопределенно кивнул на окружавших нас операторов, режиссеров, гримерш и осветителей. В костюмерной перед началом программы Менкен кратко объяснил мне, как при помощи мимики и жестов он в случае сомнения наведет меня на выигрышный ответ. Например, поднятая левая бровь означала ответ «А», а правая – ответ «В», при виде его широкой улыбки я должен был выбрать ответ «С», а при виде хмурого лица – ответ «D». Он стоял в дверях костюмерной, внимательно следил, не пройдет ли кто-нибудь мимо, и делал кислую мину, которая иллюстрировала нашу договоренность, – такая кислая мина могла означать разницу между десятью миллионами и полным проигрышем. Я невольно рассмеялся: в точности такую мину Эрик Менкен строил на больших мероприятиях по сбору денег, стоя между креслами-колясками немощных детишек.

– Что такое? – спросил ведущий, бросая озабоченный взгляд на зеркало в костюмерной. – Ты не веришь или что-то еще?

– Нет, ничего, – сказал я. – Главное, что ты сам веришь. Это убеждает.

А потом я подумал, не рассказать ли Эрику Менкену о своем замысле, но в последний момент удержался. Все-таки замысел был очень простым, и о нем, наверное, мог бы догадаться кто угодно – только не ведущий «Миллионера недели». Не помню, когда этот замысел возник у меня впервые, но сводился он, во всяком случае, к тому, что я заполучу эти десять миллионов (один миллион!) честным путем, я не буду

обращать никакого внимания на кислые мины и поднятые брови, более того: я буду отвечать быстрее, чем могут прийти в движение брови ведущего, хоть он и успел дернуть своей немощной головой, прежде чем я ответил, что Альгамбра находится в Гранаде.

Этот последний вопрос поднял меня в сумме до четырех тысяч гульденов, и во время рекламы я пообещал Менкену исправиться; по крайней мере, я пообещал смотреть на него, когда он поднимает брови или прибегает к другой мимике, чтобы навести меня на правильный ответ.

Я жестом поманил его, чтобы он еще больше наклонился над столиком.

– Посмотри-ка под столом, – сказал я тихо, продолжая пристально смотреть ему в глаза.

Тем временем под столом я вытащил из левого кармана брюк кончик канцелярского ножа, принесенного из дома, – как раз на столько, чтобы Менкену было хорошо видно. Его лицо застыло, и он обеими руками вцепился в подлокотники своего кресла.

– Не дергайся, – велел я.

Я убрал нож обратно в карман и одарил Эрика Менкена теплой улыбкой.

– И не надо смотреть так испуганно. Как ты сам сейчас сказал, люди сразу замечают, если что-то идет не так.

Менкен огляделся, но ни один из десятков техников и других сотрудников «Миллионера недели», которые находились в студии, не следил за нами. Рука Менкена слегка приподнялась, будто он хотел привлечь чье-то внимание, но быстро опустилась.

– Послушай, – сказал я. – Зарезать кого-нибудь таким ножом довольно трудно. В любом случае потребуется много времени, так что я вовсе не намерен делать этого. Но им можно так изувечить твою противную рожу, что съемку придется прекратить. Я не знаю, сколько ты положишь себе в карман, но думаю, что всем будет лучше, если мы просто доиграем по правилам.

– Еще двадцать секунд! – прогремел голос режиссера.

Менкен закусил губу, покачал головой и снова посмотрел на меня.

– Значит, больше никаких бровок и несчастных физиономий, – сказал я. – Понял?

Режиссер приблизился к нашему столику и положил одну руку на плечо Менкена, а другую – на мое.

– Еще десять, – сказал он. – У вас все в порядке?

Эрик Менкен кивнул, потом посмотрел на меня и кивнул еще раз; его лицо больше не было мрачным, и, пока режиссер отсчитывал секунды до продолжения «Миллионера недели», он даже попытался улыбнуться.

До недавнего времени я считал, что этот популярный телеведущий в состоянии вступить в любовную связь с моей женой, не делая из этого большого секрета. Не раз за последний год я прокручивал в уме ролик: Эрик Менкен на моем собственном балконе обхватывает Кристину сзади. За кадром неизменно звучал голос госпожи Де Билде: «И тогда она обернулась и стала его целовать…»

Но не так давно я узнал правду – как часто бывает, она оказалась гораздо более удручающей, чем самая разнузданная фантазия.

После того как я забрал «джип-чероки» из автосалона на Юго-Западе и несколько раз, врубив на полную мощность «Stuck in the Middle with You», проехал по четырехполосному шоссе под стадионом «Аякс», я вдруг вспомнил о Петере Брюггинке, которого за несколько дней до этого опять положили в расположенный неподалеку Академический медицинский центр. На парковочной площадке перед больницей я увидел, как в невзрачный зеленый фиатик садится женщина с коротко остриженными волосами и в солнечных очках. Я не сразу понял, что это моя невестка.