Звезда Одессы
Шрифт:
И тут Натали так неожиданно подняла на меня глаза, что я почти испугался.
– Фред, какое замечательное вино! – сказала она.
Я ждал продолжения, но через несколько секунд понял, что новых сообщений не последует. Задерживаясь у столика и дальше, я показался бы назойливым. Нельзя было разрушать то, что так тщательно выстраивалось в прошедшие месяцы: она уже с полгода обращалась ко мне не «господин Морман», а «Фред», и мы перешли на «ты» – это дорогого стоило.
Раньше она всегда опускала глаза, если наши взгляды встречались, или сразу покидала комнату, когда я входил в нее. Не уверен на сто процентов, что Натали подозревала о моей причастности к исчезновению нашей соседки снизу, но, несомненно, она, со своей наивной интуицией,
Не прошло и недели, как я передал эту информацию Максу; мы встретились на террасе кафе «Егерь» на площади Рулофа Харта. Стояли последние погожие дни осени.
– Между прочим, она живет за углом от тебя, – сказал я.
Макс поставил на столик свой бокал колы с бакарди и посмотрел на меня в упор.
– Ты о чем? – спросил он.
– Что ты имеешь в виду? – начал я, но что-то в его взгляде дало мне понять: сегодня не стоит испытывать его терпение.
В то время Макс стал гораздо нервознее, заводился с полоборота; сам он называл это «коротким фитилем».
– Сегодня у меня очень короткий фитиль, – смеялся он.
Для его окружения, в особенности для Ришарда Х., это означало, что не следует задавать глупых или запутанных вопросов. В кафе Макс по возможности всегда садился подальше от входа, спиной к стене или там, откуда он мог наблюдать за дверью.
Воспользовавшись случаем, я спросил Макса, боится ли он чего-то конкретного. Он пожал плечами.
– Так уж полагается, – сказал он. – Тореадор тоже не поворачивается к быку спиной.
В тот день на террасе «Егеря» он непрерывно шнырял глазами по площади Рулофа Харта и нервно потирал дисплей мобильника большим пальцем.
– О чем ты? – спросил он еще раз. – Что мне делать с этой информацией?
– Ничего, – поспешно ответил я. – Я только думал…
– Ты даешь мне адрес подруги своего сына. Иногда я и в самом деле не понимаю, все ли у тебя в порядке с башкой.
Я хотел рассказать Максу о происшествиях на Менорке, например об инциденте в столовой, когда Натали разразилась слезами, поскольку я так цинично говорил о людях, но момент показался мне не самым подходящим. В то время меня тревожило, что в разговоре со следователями по делу об исчезновении госпожи Де Билде она могла бы указать на отсутствие у меня всякого уважения к «человеческой жизни». С другой стороны, я не знал, о чем мне беспокоиться, – расследование буксовало уже несколько месяцев. В вольном переводе с амстердамского это означало следующее: никто совершенно не интересовался тем, что случилось с моей соседкой снизу. Желая сменить тему разговора, я завел речь о тупости полиции, напирая на тот необъяснимый факт, что после первого посещения два сыщика больше не давали о себе знать.
– Вот оно что, – сказал Макс. – Стыд и срам. Из какого, говоришь, отделения они были?
– Понятия не имею. Не помню, сказали они это или нет…
– Как они выглядели?
Я вкратце описал индонезийца и его заспанного напарника.
– Томми? – сказал Макс. – Томми Мусампа?
Я скривился.
– Не думаю, что…
– Очень похоже на Томми Мусампу, – перебил меня Макс. – Клевый чувак. В полном порядке. Комплекс неполноценности – как отсюда до Токио, но ладно, он есть у каждого, кто приехал из тех мест. Не каждому дано быть Старски. Или Хатчем. [49] А тот, второй, случайно, не заикается?
49
Главные персонажи американского полицейского телесериала «Старски
– У него заспанная физиономия, это главное, – сказал я, чтобы дать хоть какой-то ответ: о заикании я не мог вспомнить ничего.
– Раньше Томми сидел на Свекольной улице. А потом, полагаю, перешел на бульвар Лейенберга. Вряд ли он хоть раз в жизни что-нибудь обнаружил, но ведь и стоящие часы дважды в сутки показывают правильное время. А тот, другой, наверное, Бертье Дурачило. На самом деле его зовут иначе, но эту кличку он получил из-за своей пустой башки, и у него, понимаешь ли, шаловливые ручонки – во всяком случае, так говорят. Наверное, не зря: с такими мозгами настоящую женщину ни за что не заполучить. Но так или иначе, если Томми еще раз к тебе зайдет, в чем я сомневаюсь, ты должен передать ему привет от меня. Просто скажи, что если он захочет узнать больше, то всегда может позвонить мне.
Я уставился на Макса. Как раз в это время из-за поворота на площадь Рулофа Харта выскочил трамвай пятого маршрута – с таким завыванием, что мы оба молчали до тех пор, пока он не оказался на середине улицы Ван Барле.
– Но… – начал я.
– Господи, да не смотри ты так испуганно, – засмеялся Макс. – Это же Амстердам. В определенном смысле – еще одни остановившиеся часы. Все парни вроде Томми Мусампы хотят иметь осведомителя, это повышает их статус, понимаешь ли, и они могут притворяться перед своими коллегами вроде Бертье Дурачилы, будто знают больше остальных. Смотри, Бертье Дурачило на самом деле непонятлив, – может быть, я правильно угадал, откуда взялась эта кличка, – но индонезийские полукровки вроде Мусампы хотят выглядеть лучше, чем им предназначено от рождения. Они готовы на все, чтобы догнать других, даже если нужно ехать по обочине. Смешно, но эти сыщики хвастаются друг перед другом тем, у кого самый крутой осведомитель. Так вот, я даю Томми кое-что такое, с чем можно выступать. Время от времени я что-нибудь подбрасываю ему – разумеется, не то, что действительно важно, а то, за счет чего простой сыщик может жировать. Например, тот бедный учитель французского – забыл его фамилию: я позаботился о том, чтобы сыщик Мусампа прибыл на место первым. Взамен я получаю не так много, но все-таки получаю – условно говоря, можно проехать разок на красный свет, потому что такие вещи они забывают не сразу.
Я вдруг почувствовал, как у меня зашевелились волосы. А вдруг Макс звонил сыщику Мусампе, чтобы тот расследовал исчезновение старухи с улицы Пифагора? Но я сразу вытряхнул из головы эту нелепую мысль. Не я ли сам известил полицию? Но тогда, может быть, не случайно к делу подключили именно Мусампу и его сонного, а не заикающегося напарника; и не случайно то, что дело до сих пор не раскрыто.
– Что с тобой? – спросил Макс.
– Что? Со мной? Ничего, я…
– Ты сидишь, и стонешь, и вертишь головой. Если тебе надо посрать, я даю свое разрешение.
Я покачал головой.
– Мне просто жарко, – сказал я.
Макс посмотрел на меня, потом подозвал официантку.
– Я тебе кое-что расскажу, – сказал он, убирая мобильник во внутренний карман. – Дай мне знать, если я уже рассказывал об этом. Год назад или около того мы с Ришардом и еще парочкой друзей сидели на террасе на улице П. К. Хофта, просто трепались и пили пиво, как вдруг появился на велосипеде премьер-министр, этот, как его, Вим Кок, [50] который, значит, с приятностью, по-старинному, на велосипеде – ты же знаешь эту манеру: мы не выпендриваемся, мы и так со странностями, – а за ним, виляя колесом, наш славный бургомистр, немножко «белая кость», но лицо симпатичное, ты же знаешь, Патейн, Схелто Патейн. [51]
50
Премьер-министр Нидерландов (1994–2002).
51
Бургомистр Амстердама (1994–2001).