69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы
Шрифт:
30 декабря 1977 года Сергей Параджанов был освобожден из заключения в Перевальской колонии. Спустя 15 лет Юрий Ильенко, друг режиссера и оператор «Теней забытых предков» снял фильм в трех тюрьмах Параджанова. Едва ли не большая часть съемок прошла под Перевальском. Фильм назывался «Лебединое озеро. Зона».
С июня 1974 года по декабрь 1977 года Сергей Параджанов писал письма – сыну Сурену, жене, матери, друзьям. Собранные вместе они составили своеобразный «Дневник узника» – яркое свидетельство внутреннего сопротивления художника действительности и самому себе...
Попав в зону, Параджанов оказался в пространстве зла. Он понимал безосновательность большинства
Уже в пятом письме с зоны к жене Светлане (октябрь 1974) он просит ее непременно найти и прочитать том Корнея Чуковского с «Оскаром Уайльдом» – «...это не случайное совпадение, а неизбежность», спустя год повторяет и повторяет то же: «Тебе надо прочесть: Чуковский К., глава «Оскар Уайльд». Твердит о том же Роману Балаяну: «Рома! Прочти, пожалуйста, Корнея Чуковского III том – Оскар Уайльд, – ты все поймешь. [...] Это просто страшно – аналогия во всем».
Но в то же время первые месяцы в тюрьме он еще надеется на возможность скорого возвращения. Какое-то время настроен решительно и к своему клеветнику Воробьеву («остаток своей жизни я посвящу его уничтожению»), потом изменяет свой тон, добиваясь от последнего повинной – «...у меня в отношении Воробьева совесть чиста». Но через год изоляции сам пишет прошение о помиловании: «Предъявленные мне обвинения и осуждение мной глубоко осознано».
И, действительно, принятие некой вины, которая лежит на нем перед близкими ему людьми, поселяется в сознании все прочнее, но в основе ее – вины – он не признает «...ничего, кроме патологии». Он все больше задумывается над природой преступления, наблюдая за характерными типами тюремной жизни, в том числе за лагерными гомосексуалистами. Даже создает небольшой рисунок «Петухи-гомосексуалисты».
Естественно, заключенные знали об «особой» статье Параджанова. «Лагерь больше, чем Губник. Озверелые. Неукротимые. Моя кличка «старик». Подозрение, кто я! И зачем я. Я или меня. Если меня, то могут убить». И в самом деле, поначалу его били. Уголовники, к которым поместили Параджанова, считали, что он сидит, чтобы «снять киношку про тюрьму». Потом выяснилось, что в параджановском деле есть та самая строчка – «изнасиловал члена КПСС». За подтверждением сего факта к Параджанову пришла свора «уважаемых» лагерных урок. Визит закончился выражением почтения и заверениями: «Мы коммуняк всегда на словах имели, а ты – на деле!». Окрыленный таким признанием его «заслуг», Параджанов нафантазировал целый эпос из своей жизни и рассказывал, что сознательно изнасиловал 300 членов КПСС.
«Предательство, вши, сифилис в лагере, гаремы гомосексуалистов, прогоревших в картах...» – осваивалось Параджановым именно в кругозоре его восприятия как художника. Собственно, иного восприятия, бытового или жизненного, быть в полной мере не могло. Параджанов, конечно, очень скоро стал приспосабливаться к зоне в той степени, в которой вообще можно привыкнуть к насилию. Он усвоил ее некоторые неписаные законы – подмазать, подсуетиться... Он пытается использовать свои связи с волей, чтобы достать для начальника то какой-то дефицит, то, например, пленку с записью Высоцкого – это уже настоящая валюта. Но и здесь не все получается.
Все пять лет Параджанова преследовал шлейф «его» статьи. Нередко за решеткой не верили, что с ними знаменитый режиссер. Из лагеря в лагерь перебирался слушок –
Но все же самый яркий и символичный образ мужского братства Сергей Параджанов нашел в тюрьме. Речь о сценарии «Лебединое озеро. Зона». Его Параджанов называл своим «последним сценарием». В нем вообще очень много до простоты прозрачных символов... Остановимся на одном – самом главном.
Мент, «овчарка», дает свою кровь «шерстяному», привилегированному зэку. Последний становится «грязным человеком» и может вернуться в барак «только через петушиный гарем... когда будет опедеращен...»
Мать мента признает «шерстяного» своим сыном, а мент – братом. Он незаметно подкладывает зэку письма, сообщая, что их общая мать добилась освобождения и оно близко. В ту же ночь суд «шерстяных» объявляет «шерстяному», что он должен плюнуть в лицо контролеру, который дал ему кровь.
«На белой фате пороши лежал юноша – побратим контролера... он вскрыл вены... [...] Брат стоял над умирающим братом...»
В последнем сценарии Параджанов поет гимн братской мужской любви, которая вырастает в зоне между ментом и зэком.
Вырастает вопреки всему там, где правит бал сборище воров, торбохвостов, картежников. Эта светлая всепроникающая любовь-радость-доброта была основой мировидения Сергея Параджанова. Именно она стала и одним из источников его бисексуальности.
В начала 1980-х Параджанов вновь оказался на зоне. Спецслужбы инициировали дачу им взятки при поступлении его племянника в театральный институт. В тюрьме он провел около года. Чтобы вызволить Параджанова из советских застенков, Луи Арагон и Федерико Феллини создали Международный комитет по спасению Сергея Параджанова – «Великого Сережи…» Когда Брежнев дал добро на условное освобождение, режиссера еще несколько месяцев не могли найти по лагерям…
Тюрьмы и лагеря подорвали здоровье Сергея Параджанова, он тяжело и долго болел. В 1990 году по решению правительства Франции был приглашен в эту страну на лечение.
Умер от рака.
Похоронен в Пантеоне славы столицы Армении.
Принц, разбудивший балет… Рудольф Нуреев (17 марта 1938 – 6 января 1993)
Автобиографию, изданную в Лондоне в 1962 году, когда Рудольфу Нурееву исполнилось 24 года, он начал не с истории своего рождения в вагоне поезда, мчавшегося вдоль берегов Байкала, или, например, первого выхода на сцену Мариинского театра. Он рассказал о «прыжке к свободе», который «подающий надежды артист советского балета» совершил в парижском Ле Бурже июльским утром 1961 года…
Рудольф Нуреев не любил вспоминать о своем прошлом не потому, что его детство пришлось на скудные годы Великой Отечественной войны и последующее лихолетье. Хотя появление на свет под стук колес в ледяное мартовское утро порой казалось ему «самым романтическим событием в жизни». Он был человеком, который никогда не страдал от привязанностей и ностальгии – по стране, былому и близким. Нуреев истово был предан только танцу. Побеждая в танце, он чувствовал себя властителем мира и ждал королевских почестей и поклонения. Подчеркнутое внимание к своему социальному статусу Нуреев будет переживать всегда и станет требовать к себе соответствующей степени уважения от тех, кто, по его мнению, не дотягивал до одного с ним уровня. Он сделает исключение только для своих любовников – тех из простолюдинов, с которыми ему понравится спать. Он будет превращать неповоротливых этуалей (скромных мальчиков из кордебалета) в звезд на время их недолгих романов…