69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы
Шрифт:
Безмятежное детство закончилось для Сережи в 1911 году, когда семья, одна из самых состоятельных в Малороссии, переехала жить в Киев. Шести лет он был отдан в школу вместе со старшим братом и через два года надел гимназический мундир и синюю фуражку Императорской Александровской Киевской гимназии, обитателям которой Сергей запомнился тихим мальчиком с книжкой в руках…
В гимназии он начал петь в хоре и так выделялся своими способностями, что получил казенную стипендию, но родители, одобряя его музыкальные успехи, всячески противились интересу сына к театру. Только в 1916 году, когда Сереже исполнилось двенадцать лет, родители отменили
Очень рано, еще в шестилетнем, возрасте мальчик пережил первые эротические впечатления, оказавшиеся настолько сильными, что запечатлелись в сознании. Он простудился и был обязан выздоровлением, по его собственным словам, какому-то «детскому эросу плоти». Тогда Сережа впервые ощутил невероятную ласку женщины, возможно, нянюшки, которая склонилась над ним своим телом. Это первое эротическое переживание еще долго затмевало в сознании подростка все другие чувства к женщинам, пока не было развеяно невероятной привязанностью к Сергею Дягилеву. В жизни Лифаря не было ни одной женщины, с которой бы его связывала плотская любовь. В книге «Страдные годы с Сергеем Дягилевым» Лифарь расскажет о своих детских и юношеских – до 18 лет – эротических впечатлениях. Это невероятные истории несостоявшейся инициации. Они связаны с женщинами, которые были всегда старше юного Сергея – вдвое, втрое. Под дулом револьвера зажимающая подростка по темным углам чекистка Ася, жена большевистского чиновника, поселившегося на лучшей половине реквизированной квартиры. Некая страдающая по Лифарю при живом муже графиня П. Ни одной влюбленности в сверстницу, никаких проявлений сексуальных желаний, направленных в противоположенную сторону…
«Революция захватила меня, двенадцатилетнего мальчика, да и не могла не захватить: это был какой-то сплошной массовый психоз», – вспоминал Лифарь междоусобицу 1917-1918 годов. Киев занимали немцы, был период «гетманщины», потом пришли поляки, и на какое-то время город стал центром освободительного белого движения. Наконец Киев оккупировали красные. Квартиру Лифарей на Софийской площади, куда в целях безопасности перебралась семья, реквизировали.
Бывших гимназистов то использовали на военных строительных работах, то записывали в «белую» милицию. В 1921 году большевики объявили мобилизацию. Юношами забили несколько пароходов, отправившихся в центр России. С одного из них под покровом ночи бежал Лифарь… Но службы на красную власть избежать не удалось. шестнадцатилетний Лифарь был призван в Красную армию и сразу же, так как имел гимназическое образование, назначен офицером. Два месяца прокомандовав ротой красноармейцев, Лифарь подал начальству прошение командировать его в университет.
Во время бессмысленных прогулок по Киеву с приятелями он забрел в студию Брониславы Нижинской, сестры Вацлава Нижинского, не успевшей выехать из России. Но Нижинская отказалась принять подростка учеником. Тогда Сергей воспользовался преимуществами красного офицера. Но, несмотря на приказ зачислить Лифаря, Нижинская напротив его фамилии написала «горбатый», так что пришлось получать справку, что он вовсе не горбат. …Вскоре Нижинская бежала из Киева в Польшу, а затем в Париж. Лифарь продолжил образование самостоятельно. Пятнадцать месяцев – пятьсот дней – он проводил по пять-шесть часов в студии. «Пятнадцатимесячная аскеза» совпала с первым увлечением поэзией Пушкина. Начиная с 1930-х годов Лифарь напишет несколько книг о Пушкине.
В конце 1923 года из Парижа пришла телеграмма от Нижинской, которая должна была подготовить пять танцовщиков для «Русского балета» Сергея Дягилева. И хотя Лифарь не учился в студии Нижинской, он напросился пятым. Предстояло нелегально покинуть Россию. Окончены сборы, брошена некая графиня П., предмет обожания семнадцатилетнего Лифаря. Опустим эти приключения,
13 января 1923 года Лифарь и еще четверо танцовщиков прибыли в Париж. Их встретил Вальтер Федорович Нувель (1871-1949), тот самый – бывший любовник Дмитрия Философова, третий в интимной компании Сомова и Кузмина, – теперь один из помощников Дягилева по «Русскому балету».
«Впереди – крупный, плотный человек – он мне показался колоссом – в шубе, с тростью и в мягкой шляпе. Румяное слегка одутловатое лицо, живые блестящие глаза, полные грусти и мягкости – бесконечно мягкой доброты и ласки, петровские усики, седая прядь в черных волосах… <…> «Это Дягилев», – сказал я сам себе, сказало во мне шестое чувство», – это первые впечатления Лифаря от Дягилева. Последний, кстати, вскоре оказался крайне недоволен уровнем подготовки прибывших из Киева танцовщиков, готов был всех оправить назад, за исключением «маленького, жалкого воробушка» Лифаря. «Из него выйдет несомненный толк. Он будет танцором…», – решил Дягилев.
Почти год Лифарь будет упорно избегать сближения с Дягилевым. Его диковатость и нежелание отвечать на интимные притязания Дягилева, очарованного подростком, будут причиной бесконечных скандалов на глазах у других участников труппы «Русского балета». Но это, скорее, напоминало процесс ухаживания кавалера за девицей, не готовой так просто расстаться со своей девственностью. Сам Лифарь с первого взгляда понял, что сердце его и талант вскоре будут принадлежать только ему – Сергею Дягилеву: «До 1923 года в моей душе царствовала, владычествовал она, женщина, околдовавшая мое детство, после 1924 года он – Сергей Павлович Дягилев, от которого неотделимо мое второе, духовное отрочество…»
Отношения Дягилева и Лифаря в это время проникнуты подчеркнутой ревностью, свидетелями которой часто становились многие участники труппы и балета. Дягилев беспрестанно подозревал восемнадцатилетнего подростка в связях с «девками», грозя Лифарю тем, что он вконец «прошатает» свой талант. Но Лифарь если и «шатался», то не с девками, а со своим близким приятелем известным парижским гомосексуалом Жаном Кокто. Это вызвало град обвинений со стороны Дягилева, который пригрозил Лифарю изгнанием из труппы: «Если вы не желаете слушать меня, то можете уходить из труппы и хоть каждый день сидеть в первом ряду кресел с Вашим Жаном Кокто». Разумеется, танцовщикам труппы запрещалось появляться во время репетиций в зале, но Дягилева здесь более всего возмущала близость Лифаря к Кокто.
Первая попытка соединиться в одну семью произошла в Версале в 1923-м, когда Лифарь попросил у Дягилева на память программку Версальского спектакля. Тот пригласил его к себе в номер. «Почему ты не пришел ко мне тогда за программой! Все было бы иначе, и ты не потерял бы напрасно год!», – скажет Дягилев Лифарю в 1924-м, когда танцовщик и антрепренер наконец объединят свои жизни и судьбы, – ради балета, ради внимания и любви друг к другу. А пока – Дягилев почти в бешенстве: «О нем заботятся, интересуются им, а он нос воротит…»
Дягилев не хотел сдаваться, терпение лопнуло, он должен был немедленно завоевать этот «цветочек», «ягодку», «милого, хорошего мальчика». Все это Дягилев говорил так нежно, что, вспоминает Лифарь, сердце его билось, как «от первой ласки в моей жизни (кроме ласки матери), и чьей ласки – Дягилева, великого Дягилева…» Отдавшись чувственному вниманию Дягилева, Лифарь, понимая свою привязанность к Сергею Павловичу, все больше боится физических проявлений однополой любви: «Мне пришли в голову все ходившие в нашей труппе разговоры о необычной интимной жизни Дягилева, о его фаворитах…» Но к осени 1924 года, после летних каникул и интенсивной школы у семидесятичетырехлетнего Энрико Чекетти (1850-1928), в Венеции Лифарь сам станет таким фаворитом.