69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы

Кирсанов Владимир

В детстве, по воспоминаниям Татьяны Васильевны Богатыревой, ее сын страдал странной формой лунатизма: вставал, наряжался в шелковый матушкин халат с черными страусами на голубом фоне, водружал на голову шляпу с пером и вуалью и бродил по квартире. Днем своих ночных костюмированных похождений Юра помнить не мог. Родители наблюдали за необычным поведением сына, но не препятствовали ему, и вскоре спектакли под покровом ночи прекратились. Но зато днем Юра стал устраивать во дворе настоящие кукольные шоу. Свою дворовую театральную труппу он собрал исключительно из девочек: с ними он чувствовал себя гораздо увереннее, чем с пацанами, которые измены такого рода не прощали и нещадно дразнили его «девчоночником»…

Игры в «войнушку»

оставляли мальчика равнодушным, зато он удовольствием занимался рукоделием – сам шил костюмы для кукол, увлекался живописью. Куклы стали тем миром, в котором Юра смог соединить свою тягу к лицедейству с интересом к изобразительному искусству. Не удивительно, что после школы он поступил в Художественное училище, правда, не окончил его и нацелился прямо в Щукинское училище.

Впрочем, еще в школе он стал артистом настоящего театра – Детского кукольного на Ленинских горах. Там в постановке по Владимиру Маяковскому ему доверили сразу несколько ролей и назначили ведущим. Он в черном костюме с галстуком объявлял участников и комментировал происходящее – был единственным актером среди кукол. Позже эту постановку показали в прямом эфире советского телевидения. Юра держался блестяще.

В Щуке, как ласково называют воспитанники свое театральное училище, Юра попал в первый набор Юрия Катина-Ярцева, талантливого актера и педагога. Курс оказался очень удачным – с Богатыревым учились Константин Райкин, Наталья Гундарева и Наталья Варлей. Последняя вспоминает, что сокурсники ласково называли его «пельмень» или «бело-розовый», подчеркивая какую-то особенную пушистость и нежность Богатырева в общении с людьми.

Несмотря на свою «бело-розовость», о которой будет говорить не только Варлей, физически Юра производил довольно серьезное впечатление своими мощными руками и атлетической фигурой (его огромные руки называли «верхними ногами»). Но этот настоящий атлет никогда ни с кем не дрался. А на съемочной площадке фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих» выяснилось, что он не знает, как складывать кулак, и по-женски прижимает большой палец к ладони.

Режиссером картины был Никита Михалков. И для Богатырева, и для Михалкова – это первая большая работа в кино. Они познакомились еще студентами, и Михалков пообещал после армии (Богатырев в армии не служил из-за проблем с сердцем) обязательно снять Юрия в своей ленте. Тот стал готовиться к роли и худеть на одних капустных котлетках.

Никита Михалков – режиссер, который открыл в кино самые разные амплуа Богатырева как артиста. Лучшие свои роли он сыграл именно в фильмах Михалкова. После «…Чужих…» (1974) был образ мифического Владимира Максимова в «Рабе любви» (1975), где Богатырев просто присутствовал на обложках журналов. Потом специально «под Богатырева» была написана роль Сергея Войницева, «прекраснодушного бездельника-либерала» в «Неоконченной пьесе для механического пианино» (1977). Наконец, Штольц в «Нескольких днях из жизни Обломова» (1979) и незабываемый Стасик в нашумевшей «Родне» (1981). В 1987 – «Очи черные»… Интересно, что и роль генерала Радлова в «Сибирском цирюльнике» также писалась для Юрия, но фильм Михалков начал снимать уже после смерти актера.

…После училища Богатырев работал в театре «Современник».

С жильем в Москве у него всегда были проблемы: до конца 1970-х он мотался по квартирам друзей и приятелей. Дольше всего прожил на квартире Райкиных. Константин Райкин, который считал Богатырева своим другом, вспоминает, что он никогда не был против «женской работы». С удовольствием убирал квартиру, готовил ужин, мыл посуду. Позже, когда Юрий поселился у режиссера Александра Адабашьяна, случилась та же история. Адабашьян так и остался уверен в том, что эта такая поза – форма благодарности за возможность иметь кров. Но Богатырев, своего дома не имевший, просто очень любил заниматься домашними делами.

В начале 1970-х

работа в театре не приносила Богатыреву большой творческой отдачи. Так часто бывает у молодых актеров. Не складывалась и личная жизнь, тогда как коллеги по сцене и кино заводили семьи, а то и не одну. Восходящая звезда и наследник знаменитого рода Михалковых посоветовал Юрию взять в жены одну из своих бывших. Наверное, в ответ Богатырев, который слыл острословом, что-нибудь съязвил. Но в глубине души очень тяжело переживал свое одиночество и сексуальную «странность». Бутылка портвейна, которую обычно распивали в общежитии с друзьями, все чаще оказывалась напротив, одна – на пустом столе. И тогда он спешил, например, к Наталье Варлей и другим женщинам-подружкам, которые не могли стать его любовницами, но заменяли ему друзей, как это часто бывает у определенного типа гомосексуалов.

Наталья Варлей вспоминает о ночных визитах Юрия с бутылкой водки в свою коммуналку на Суворовском бульваре: «…он мог выкричать все, что накопилось в душе и требовало выхода». Друзья Богатырева вообще отмечают эти постоянные смены настроения, хотя они и не были какими-то необъяснимыми срывами. У каждого психологического сбоя Юрия обнаруживались веские причины. Однако окружающим они могли показаться ребячеством. А это было всего лишь проявлением непосредственности и искренности, которыми отличался характер Богатырева.

В 1977 году Богатырев ушел из «Современника» и начал служить во МХАТе. Актерским триумфом в этом театре стала для него роль Клеана в «Тартюфе» (1981) в постановке Анатолия Эфроса. Спектакль оказался одним из главных событий театральной Москвы начала 1980-х. Кстати, в 1981 году ему дали «Заслуженного артиста России». «Народного» он получил уже на «закате» своей мхатовской карьеры, в 1988-м, когда печатать на программках «засл.арт.» перед фамилией Богатырева стало просто неприлично.

Но одновременно с театральной славой у Богатырева появились проблемы с алкоголем. Во МХАТе 1980-х невозможно было не пить – это была часть жизни театра во главе с Олегом Ефремовым. Вытащить Богатырева из алкогольной ямы взялась переводчица Кларисса Столярова. Спектакль «Юристы», который поставил немецкий режиссера Гюнтер Флеккенштайн, дважды отменяли из-за запоев Богатырева. Столярова уложила его в больницу, где артиста, как говорится, «зашили…»

И вот здесь, за кулисами, в пьянстве и одиночестве начинается личная жизнь актера, недавнего нашего современника, о которой, если и стоит говорить, то, наверное, очень осторожно. «Художник интересен своим творчеством, а не личной жизнью. Ведь после себя он оставляет произведения…», – замечает, рассуждая о судьбе Юрия Богатырева, актер Всеволод Шиловский.

Нет, все-таки стоит, потому что после смерти Богатырева его друзья, как один, твердили о несправедливости этого ухода. Они видели в Богатыреве современную мегазвезду, которая с легкостью могла бы почивать на лаврах… Но самые яркие творцы, как выяснилось, не сгорают в огне искусства, а тонут в болоте неустроенной личной жизни.

В театре Юрий Богатырев – гомосексуал и одиночка – имел не только друзей. Кто-то предпочитал называть его чудаком, другие – завидовали: даже тому, от чего сам Юрий страдал. Он жил один – у него не было ни жены, ни детей. Кто-то называл это свободой, а для талантливого человека – это могло оказаться тюрьмой.

Из близких Богатыреву женщин нельзя не назвать актрису Надежду Серову. Она стала «законной женой» Юрия («наш брак был благородный порыв»), но при этом о существовании жены мать Богатырева узнала на следующий день после смерти сына. Они разъехались как раз незадолго до того, как Юрий из общежития в центре Москвы, на Манежной улице, переехал в квартиру в Гиляровском переулке. Надежда Серова была его соседкой. Брак случился внезапно, вместе они не жили, просто помогали друг другу – скрашивали одиночество, провели много дней за беседами-разговорами.