"А се грехи злые, смертные..": любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.).

Пушкарева Наталья Львовна

Это кто же здесь «домовой»? Похоже, сам Пушкин, возмечтавший о Доме и «самостоянье», но заблудившийся по дороге к нему. И уже, кажется, потерявший надежду на обретение Дома и семьи. Потому и хоронят в нем домового. Хоронят надежду... А ведьма, которую «замуж выдают», в таком разе Наталья Николаевна? Вот только «хоронят» или все-таки «выдают»? Ничего не поймешь в этой вьюге. Хотя ясно, что Пушкин в момент писания «Бесов» пессимистически думал о перспективах женитьбы и обретения Дома. Но жениться на ведьме считал необходимым. Только что обещал ни на ком не жениться, кроме Натали.

Через пару дней он пишет Плетневу: «Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать».

Идущие далее рассуждения о том, что «жена

не то, что невеста»¹¹⁷, при ней, мол, можно писать, явно неосновательны. Вскоре уже ему придется бегать и от жены, чтобы писать. И жаловаться: «Нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писания. Кружусь в свете, жена моя в большой моде, — всё это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения...»¹¹⁸ И Гоголь подтверждает: «Его нигде не встретишь, как только на балах. Так он протранжирит всю свою жизнь»¹¹⁹.

По обывательскому рассуждению, с самого начала надо было бежать от такой женщины. И не в Болдино, а вообще — куда глаза глядят. Не зря современники говорили, что Пушкин был прежде всего жертвою бестактности своей жены и ее неумения вести себя.

Дар Изоры

Но дело совсем не в бестактности. Натали вела себя именно так, как было нужно по демоническому сюжету... И Пушкин — не просто жертва. Он должен был сыграть поэтическую роль до конца. Что это за игра, станет понятно из трагедии «Моцарт и Сальери», написанной той же Болдинской осенью, но задуманной в 1826-м, когда проблема искоренения Поэта в душе стояла особенно остро. Пара персонажей: поэтический Моцарт и демонический Сальери. Орудие убийства, в отличие от «ЕО», не пистолет, а яд, но — какая разница? — у Сальери это ассоциируется с «ножом целебным» (что приводит нам на память «Пророка»). Действительно новым в этой трагедии является то, что в Моцарта с момента его появления на «подмостках» уже встроена «тема» смерти: «Мой Requiem меня тревожит»¹²⁰. Но тема смерти — это как раз то, что тревожит Пушкина с тех самых пор, как он задумал создать себе Дом. Образ Дома (и семьи) у него неизменно сопровождается образом «гробов». И как Моцарт работает над своим «Реквиемом», так Пушкин работает над своим «са-мостояньем». И как Моцарту «было б жаль расстаться» со своей работой, «хоть совсем готов уж Requiem»¹²¹, так Пушкину в 1830-м жаль расстаться со своей, хотя все условия для гибельной женитьбы уже созданы. Потому он и рад тому, что холера не позволяет ему ехать к невесте. Ведь с невестой у него ассоциируется «тема» смерти, заказанная «черным человеком». А «мерный человек» — это тень (если пользоваться термином Юнга), то же самое, что демоническое «Я» в камзоле Сальери, но только еще более темное.

Впрочем, мы забежали вперед... А в предыдущей сцене, когда еще неизвестно о «Реквиеме» и его заказчике, Моцарт дает словесную интерпретацию «темы», которую сейчас будет играть: представь себе меня (поэтическое «Я») немного помоложе, чем сейчас, слегка влюбленного — «с красоткой, или с другом — хоть с тобой, / Я весел... Вдруг: виденье гробовое, / Незапный мрак иль что-нибудь такое...»¹²² Дальше «играет». Видимо — тему «гробового» («отеческие гробй») виденья. Заметим, что в этой цитате «красотка» и демонический «друг» идут через «или» — то есть они взаимозаменяемы. У друга есть яд, «дар Изоры» (вспомним, что демоническое идет от матери Пушкина), и этот «заветный дар любви» переходит «в чашу дружбы».

Таким образом, мы возвращаемся к женской (материнской) природе демонического «Я» Пушкина. Яд как «дар любви» многое объясняет в отношениях нашего поэта с женщинами вообще и с женой в частности. Принято считать, что мужчина ищет в женщине замену матери. Да, но ведь он ищет в самой этой замене чего-то конкретного, ждет от нее повторения того, что было в детстве. В детстве были отрицательные эмоции. Были наказания, когда мальчик,

например, заигрывался в Поэта. Вот и сейчас, когда Натали еще невеста, в Пушкине проснулись детские воспоминания о том, что при маме нельзя быть поэтичным. Потому он и говорит: «как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать». А вскоре уже жена ему скажет: «Господи, до чего ты мне надоел со своими стихами, Пушкин»¹²³. Таким образом «любовь к родному пепелищу» (домашнему очагу) оборачивается пережитой в детстве драмой.

Что же касается «любви к отеческим гробам», то эта поэтическая любовь конечно же связана с отеческим влиянием в мальчике, с поэтическим «Я», постоянно убиваемым, загоняемым в гроб. Разумеется, можно это называть «историзмом» Пушкина, искать здесь всякого рода идеи. Но величие Пушкина не в идеях (у него всегда можно найти идеи противоположного свойства), а в его судьбе, входящей в каждую его строку.

С тех пор как Пушкин стал думать о женитьбе, в его тексты все больше стала проникать смерть. Смерть, прирученная и преображенная его музой, но все-таки... Уже всё, что было написано первой Болдинской осенью, отдает смертельной тревогой. Считается, что это от свирепствовавшей вокруг холеры. Не совсем так. Холера была хорошим предлогом для того, чтобы отгородиться от невесты, от того будущего, которое он сам себе бесповоротно выбрал, и преобразить его, создавая тексты. Но смерть была уже в самом этом выборе.

Впрочем, это не был сознательный выбор, просто таков был сценарий, заложенный в детстве. Сценарий убийства Поэта. Для того Пушкин и женился на такой женщине, чтобы убить в себе Поэта. И с помощью жены этот сценарий успешно осуществлялся. Вначале — таким образом, что первый поэт России стал меньше писать стихов, поскольку не было покоя и времени. А потом, после похорон матери в апреле 1836-го, дело очень быстро пошло к развязке. Немаловажно, что, хороня мать, сын купил и себе место рядом. Алексей Вульф позднее напишет: они «теперь под одним камнем, гораздо ближе друг к другу после смерти, чем были в жизни»¹²⁴. Вульфу не приходит в голову, что и при жизни Пушкин был ближе к матери, чем это кажется на первый взгляд.

Конец всем прекрасно известен, но что характерно: когда раненого Пушкина привезли домой после дуэли, Наталья Николаевна вела себя так, что ему приходилось заботиться о том, как бы ее не расстроить. Он старался не стонать, пытался ее успокаивать. А она как будто не понимала, что происходит. В письме Тургенева Нефедьевой сказано: «У него — предсмертная икота, а жена его находит, что ему лучше, чем вчера!»¹²⁵ Может, она бессознательно продолжала выполнять установку: чем хуже, тем лучше?

Впрочем, обвинять кого бы то ни было в смерти поэта совершенно бессмысленно. Он должен был погибнуть, потому что он погибал в каждом своем стихе. Всю жизнь. И однажды должна была случиться полная гибель, всерьез. Смерть из сферы литературы должна была выплеснуться в реальность. Игра завершилась логично. И не в этой ли игре со смертью сам поэт предполагал залог бессмертия?

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Керн А. И Воспоминания, дневники, переписка. М.: Правда, 1989. С. 32.

² Пущин И. И. Записки о Пушкине. Письма. М.: Правда, 1989. С. 34.

³ Пальстер И. Обитаемый человек. Терапевтическое исследование личности. М.: Независимая фирма «Класс», 1999.

⁺ Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 10 т. 2-е изд. М.: Акаде-ыия наук СССР, 1956 - 1958. Т. П. С. 267.

* Пушкин А. С. Указ. изд. Т. X. С. 242.

^(> Там же. Т. V. С. 28.

' Там же.

⁸ Там же. С. 33.

^а Там же.

¹⁰ Набоков Вл. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб.: Искусство СПб.; Набоковский фонд, 1989. С. 211.