Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
Выйдя на сцену, Блок остановился в глубине и, не
отвечая на бурные приветствия публики, несколько ми
нут стоял, опустив голову. Потом сделал стремительное
349
движение к рампе и, глядя поверх зрительного зала рас
ширенными глазами, начал:
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш
Пронзил нам грудь...
Блоком был прочитан цикл «На поле Куликовом».
Строки:
Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!
Вздымается конская грива...
За ветром взывают м е ч и . . . —
Блок произнес с такой силой, с такой верой в неминуе
мое чудо, что по залу прошел трепет.
Стихи Блока в те революционные, мятежные дни на
ходили в душе каждого слушателя ответные чувства.
Это были слова веры в победу революции, слова людей,
отдающих свои жизни во имя светлого будущего. С вос
торгом рукоплескали зрители поэту, воплотившему их
мысли и чувства.
За кулисами Блока ждал фотограф. На фотографии
(последней 12 — 7 августа Блок умер) он запечатлев
таким, каким он уходил со сцены: озаренный еще не по
гасшим огнем вдохновения.
Здоровье Блока беспокоило его близких. Тревога
усилилась, когда он принял приглашение из Москвы
дать ряд своих вечеров. Мне рассказывала его жена Лю
бовь Дмитриевна, что на все ее просьбы отказаться от
поездки он ответил: «Меня зовут, значит, я нужен,
а если нужен, значит, надо ехать».
Беспокойство относительно его здоровья было не на
прасно. Вернувшись в Ленинград, Блок почувствовал
себя плохо и в конце мая 13 слег.
На мои тревожные звонки Любовь Дмитриевна отве
чала, что здоровье Александра Александровича внушает
опасения, что врачи предписали ему полный покой, что
лучше его не навещать. Болезнь Александра Александ
ровича волновала нас, его друзей — актеров. За короткий
период его работы в театре он сумел привлечь к себе
все сердца.
350
Исключительную заботу о больном Александре Алек
сандровиче проявлял Горький. Зная мою дружескую
связь с Любовью Дмитриевной, Горький просил меня
ежедневно извещать его о здоровье Блока. Осведомлялся,
доставляют ли ему необходимые лекарства, не нуждает
ся ли он в чем-нибудь.
Врачи сходились на том, что больного надо устроить
в санаторий в Финляндии, где здоровый воздух может
оказать благодетельное действие на работу сердца. Выезд
в Финляндию в условиях того времени был сопряжен с
большими
хлопотал в Москве с разрешении на выезд Блока. Раз
решение запоздало. 7 августа в 10 часов 30 минут утра
Блока не стало.
Мне позвонили из театра. Не медля ни минуты,
я пошла на квартиру Блока.
Глубокий покой был на лице Александра Александ
ровича. Еще резче обозначились черты его скульптурного
лица. Он казался совсем юным 14. Горечь и боль сжима
ли сердце от сознания, что он ушел от нас таким моло
дым, с таким неизжитым сокровищем души и таланта.
Хоронили Блока в яркий солнечный день. За гробом
шла многочисленная толпа — люди искусства, учащаяся
молодежь, все, кому была дорога память об ушедшем на
всегда поэте.
СЕРГЕЙ БЕРНШТЕЙН
МОИ ВСТРЕЧИ С А. А. БЛОКОМ
Блок уже давно был для меня самым любимым из со
временных поэтов, когда я впервые увидал его вблизи и
услыхал его стихи в авторском чтении. Было это уже на
закате его творческой деятельности и так рано оборвав
шейся жизни. Летом 1919 года в литературной студии
издательства «Всемирная литература» (в «доме Мурузи»
на Литейном) он читал для небольшой аудитории главы
своей, так и оставшейся незаконченной, поэмы «Возмез
дие», третья глава которой в то время еще не была на
печатана. С огромным волнением ожидал я этой встре
чи — со страхом и жгучим любопытством: не разрушится
ли тот цельный образ поэта, который я создал в своем
воображении, вчитываясь в его стихи? Верен ли этот
образ? И какими чертами обогатит его личная встреча?
Ведь Блок принадлежит к числу тех поэтов, которых хо
чется знать не только по их стихам: так тесно в пред
ставлении читателя слита у них жизнь с поэзией, с та
кой необходимостью претворяется у них жизнь в искус
ство. Да и встреча предстояла своеобразная: поэт будет
читать свое произведение, притом автобиографическое.
А я уже давно привык составлять себе мнение о челове
ке не только по его внешности, поступкам, словам, сти
листике, но и по его голосу, интонациям, манере гово
рить. Вероятно, и все так поступают, только не всегда
отдают себе в этом отчет. Что же касается меня, то я
убежден в том, что живая речь служит наиболее аде