Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
кватным и непосредственным отражением внутреннего,
морального облика человека, его характера, манеры
352
мыслить и чувствовать — словом, его индивидуальности.
Итак, для волнения в связи с предстоящей читкой у ме
ня были достаточные основания.
Встреча не обманула моих ожиданий: и внешность
поэта, и его манера держаться, и новая его поэма,
и, главное, его читка — все подтверждало те черты, кото
рыми я наделил образ
века, для которого характерно прежде всего серьезное,
вдумчивое отношение к окружающему миру и к самому
себе, мыслителя гамлетовской складки, переживающего
всякое чувство как мысль и всякую мысль как эмоцию,
человека глубоко искреннего, болезненно томящегося
пустотой жизни, трепетно ищущего выхода из мрака.
Но теперь, наблюдая его во время чтения стихов, вслу
шиваясь в его голос, в его интонации, я постиг и дру
гое: я живо ощутил, что «сокрытым двигателем» его ду
шевной жизни является мучительная борьба между не
посредственным чувством и «творческим разумом», кото
рый должен «осилить, убить» 1 чувство, чтобы дать ему
художественное в ы р а ж е н и е , — борьба, о которой он так
вдохновенно рассказал в своих стихах («К Музе», «Ху
дожник»). Вероятно, не мне одному вспомнилась песня
Гаэтана при слушании его голоса: «Сердцу закон непре
ложный — Радость-Страданье одно...» И я понял, что
совершается эта борьба, претворяющая радость в стра
данье, во имя искусства, а искусство рождается из по
требности в общении с людьми («Чтобы по бледным.
заревам искусства // Узнали жизни гибельной пожар» 2 ) .
Эта потребность и вынуждает поэта замыкать свое вол
нение в рамку внешней неподвижности, заковывать свою
речь в ритм сдержанных, приглушенных интонаций,
сквозь которые вздрагиваниями голоса и частыми пауза
ми прорывается скрытый под кажущимся спокойствием
«вихрь чувства»... Читка захватила аудиторию, и поэт,
как можно было заключить из краткой беседы по оконча
нии чтения, был удовлетворен: он встретил со стороны
слушателей понимание и взволнованную благодарность...
На этом вечере состоялось мое личное знакомство с
Блоком, но в течение многих месяцев оно оставалось
шапочным знакомством. Следующая моя встреча с поэ
том произошла в июне 1920 года. Я пришел в Дом ис
кусств на заседание Общества по изучению поэтического
языка. Это общество — Опояз — сыграло большую роль
в истории русского литературоведения. В тот вечер
12 А. Блок в восп.
должен был читаться доклад Б. М. Эйхенбаума «О зву
ках в стихе». Но — случайно или нет — в Доме искусств
оказался Блок, и, отложив доклад, опоязовцы уговорили
его читать стихи. Он нехотя прочитал несколько стихо
творений. Затем завязался разговор. Я был настолько по
глощен вопросами, которые хотел задать Блоку в связи
с занимавшими меня тогда проблемами психологии
поэтического творчества, что решительно не могу вспо
мнить, какие темы затрагивались в тот вечер другими —
Виктором Шкловским, Б. М. Эйхенбаумом, Ю. Н. Ты
няновым, В. М. Жирмунским. Я допрашивал поэта си
стематически, по определенной программе. Отвечая на
мои вопросы, Блок сообщил, что стихи он создает всегда
на бумаге, не произнося их в процессе творчества и не
проверяя написанных стихов на слух, что он по многу
раз перечеркивает и исправляет написанное и что все
варианты ему необходимо видеть перед собой, для того
чтобы сделать из них окончательный выбор: слова воз
никают и живут в его сознании в зрительной, письмен
ной форме; что он создает стихи сидя за столом и что
ходьба не служит для него ритмическим импульсом; да
лее — что стихотворение рождается иногда из одной
строчки, не всегда начальной, иной раз — из представле
ния определенного ритма и нескольких отдельных, не
связанных между собою слов...
Мы сидели в небольшой комнате по обе стороны
длинного стола. Блок читал стихи стоя у того же стола
и продолжал стоять во время беседы. Он очень внима
тельно выслушивал меня и отвечал очень вдумчиво и
точно, но — сжато, не выходя за рамки вопросов, не
приводя примеров из своей поэтической практики. Мои
товарищи уже дергали меня за полы пиджака. Но я был
неумолим; ведь не из простого любопытства допрашиваю
я Блока, а для науки! Наконец на вопрос о роли звуков
в его творческом процессе и, в частности, о том, «не при
ходилось ли ему изменять смысловую сторону стиха,
оставляя звуковую оболочку более или менее неприкос
новенной», произошло откровенное объяснение.
— З н а е т е , — сказал Б л о к , — я стараюсь не задумы
ваться над этими вопросами: такие размышления дурно
отражаются на продуктивности творчества.
— Позвольте, а Андрей Белый? — возразил я.
— Вот это самый лучший пример для подтверждения