Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

Сопровский Александр

Как я ви­дал, то орав­шие не­чес­тие и се­яв­шие зло по­жи­на­ют его... (4.8).

Где, ко­гда ви­дал?.. Лег­ко за­ме­тить: Ели­фаз го­во­рит что-то не то. «Се­яв­шие зло» слиш­ком час­то ни­ка­ко­го зла в этом ми­ре не по­жи­на­ют. Ца­ри Ура, ца­ри Ас­си­рии мог­ли бы не­ма­ло за­нят­но­го по­рас­ска­зать на этот счет. Ели­фаз яв­но не на­стоя­щий ми­ро­по­ря­док опи­сы­ва­ет, но свою соб­ст­вен­ную «эти­ку». Ко­гда муд­ре­цы вы­да­ва­ли же­лае­мое за дей­ст­ви­тель­ность, под­ме­няя сво­ей эти­кой дей­ст­ви­тель­ность,— по­след­ст­вия час­то бы­ва­ли пла­чев­ны­ми. Ко­гда оче­ред­ной муд­рец, Де­мос­фен, на­вя­зал афи­ня­нам за­ко­но­про­ект, об­рек­ший их на за­ве­до­мо без­на­деж­ное сра­же­ние,— де­ло кон­чи­лось тем, что ма­ке­дон­ский царь

в пья­ном ви­де пля­сал на по­ле боя сре­ди тру­пов, из­де­ва­тель­ски рас­пе­вая сло­ва де­мос­фе­но­ва за­ко­но­про­ек­та... И — ко­гда же тор­же­ст­во­ва­ли в этой жиз­ни пра­вед­ни­ки? Сно­ва под­ме­на. Веч­ный трю­изм фи­ло­соф­ской эти­ки: пра­вед­ный дол­жен тор­же­ст­во­вать, но долг и есть выс­шая дей­ст­ви­тель­ность; так что муд­рец в сво­ем воз­вы­шен­ном рас­по­ло­же­нии ду­ха впра­ве опус­тить это сло­веч­ко «дол­жен»,— и «сле­до­ва­тель­но», пра­вед­ник тор­же­ст­ву­ет. Ра­зум­ное — дей­ст­ви­тель­но. Так жизнь под­ме­ня­ет­ся аб­ст­ракт­ным мо­раль­ным нор­ма­ти­вом. Тор­же­ст­ву­ет не пра­вед­ник, но вы­со­ко­мер­ная не­от­зыв­чи­вость и глу­хо­та муд­ре­ца.

Но как вну­шить Ио­ву, что он сча­ст­лив — Ио­ву, без ви­ны по­стра­дав­ше­му, без ме­ры пре­тер­пев­ше­му? Ели­фа­за ох­ва­ты­ва­ет до­са­да.

Так, глуп­ца уби­ва­ет гнев­ли­вость, и не­смыс­лен­но­го гу­бит раз­дра­жи­тель­ность (5.2).

Это сло­веч­ко «раз­дра­жи­тель­ность» очень удач­но сто­ит в тра­ди­ци­он­ном пе­ре­во­де. Скры­тым сар­каз­мом зву­чит это сни­жен­но-жи­тей­ское упот­реб­ле­ние ря­дом с об­ру­шив­ши­ми­ся на Ио­ва не­бы­ва­лы­ми бе­да­ми. Муд­ре­цы са­ми боль­шой вы­держ­кой не от­ли­ча­ют­ся: гнев их как раз за­ки­па­ет. Они еще не нау­че­ны, как эл­ли­ны, ата­рак­сии. Лишь от без­вин­но­го стра­даль­ца тре­бу­ет­ся муд­рое спо­кой­ст­вие — «дух ра­зу­ме­ния» впра­ве по­вы­шать го­лос.

Об­ви­не­ния лич­ные не за­ста­вят дол­го ждать. Ведь без них на по­вер­ку ру­шит­ся вся их по­строй­ка, все пред­став­ле­ние о спра­вед­ли­во­сти ми­ро­по­ряд­ка. Ес­ли Иов не­ви­но­вен, дей­ст­ви­тель­ность муд­ре­цов по­гиб­ла — и дру­гая, страш­ная жизнь вот-вот всту­пит в свои пра­ва. И Ели­фаз об­ви­ня­ет.

Да ты от­ло­жил страх и за ма­лость счи­та­ешь речь к Бо­гу (15.4).

Речь идет о стра­хе Божь­ем. Ка­за­лось бы, в дни бла­го­ден­ст­вия стра­шив­ший­ся — пе­ред ли­цом же раз­ра­зив­ше­го­ся уже бед­ст­вия бес­страш­ный Иов за­слу­жи­ва­ет на­зы­вать­ся му­же­ст­вен­ным и муд­рым. Не та­ко­ва, од­на­ко, муд­рость Ели­фа­за — и му­же­ст­во не срод­ни ей.

Те­бя об­ви­ня­ют ус­та твои, а не я, и твой язык го­во­рит про­тив те­бя (15.6).

Кто те­перь на­звал бы ре­чи муд­ре­цов «уте­ше­ния­ми»? Это — об­ви­ни­тель­ные ре­чи. Пе­ред тем дру­гой муд­рец, Вил­дад, ус­пел вы­ска­зать­ся еще силь­нее:

Ес­ли сы­но­вья твои со­гре­ши­ли пе­ред Ним, то Он и пре­дал их в ру­ки без­за­ко­ния их (8.4).

По­доз­ре­ние это без­образ­но в сво­ей бес­поч­вен­но­сти: у Вил­да­да нет и не мо­жет быть ни ма­лей­ше­го по­во­да по­доз­ре­вать ка­кую-то ви­ну по­гиб­ших де­тей Ио­ва. Из по­след­ней ре­чи Ели­фа­за, впро­чем, вы­яс­ня­ет­ся, что до­ка­зы­вать об­ви­не­ния муд­ре­цы со­чли во­все не­уме­ст­ным из­ли­ше­ст­вом. Еще бы — их мир угро­жает об­ру­шить­ся (что ужеоб­ру­шил­ся мир, не­вы­ду­ман­ный мир, мир их дру­га Ио­ва — они знать не хо­тят).

Вер­но, зло­ба твоя ве­ли­ка и без­за­ко­ни­ям тво­им нет кон­ца. Вер­но, ты брал за­ло­ги от брать­ев тво­их ни за что и с по­лу­на­гих сни­мал оде­ж­ду ... —

как уми­ля­ет это «вер­но», для боль­шей убе­ди­тель­но­сти по­вто­рен­ное ри­то­ри­че­ской ана­фо­рой? —

...Утом­лен­но­му жа­ж­дою не по­да­вал во­ды на­пить­ся и го­лод­но­му от­ка­зы­вал в хле­бе; а че­ло­ве­ку силь­но­му ты да­вал зем­лю, и са­но­ви­тый се­лил­ся на ней. Вдов ты от­сы­лал ни с чем и си­рот ос­тав­лял с пус­ты­ми ру­ка­ми» (22. 7-9).

Мог­ло бы по­ка­зать­ся, что ме­лоч­ность пус­то­го это­го пе­ре­чис­ле­ния сни­жа­ет уро­вень ре­чи

Ели­фа­за. Ве­ли­ча­во ут­вер­ждая спра­вед­ли­вость ми­ро­по­ряд­ка, муд­рец опус­ка­ет­ся до кле­ве­ты. Но в том-то и де­ло, что без кле­ве­ты этой ми­ро­по­ря­док его рас­сы­плет­ся в прах.

Что­бы про­яс­нить аб­сурд­ность кле­ве­ты, уме­ст­но тут же, за­бе­гая впе­ред, по­мес­тить не вы­зы­ваю­щее со­мне­ний сви­де­тель­ст­во са­мо­го Ио­ва — не­ко­гда во­ж­дя в зем­ле Уц:

...по­то­му что я спа­сал стра­даль­ца во­пию­ще­го и си­ро­ту бес­по­мощ­но­го. Бла­го­сло­ве­ние по­ги­бав­ше­го при­хо­ди­ло на ме­ня, и серд­цу вдо­вы дос­тав­лял я ра­дость. (...) Со­кру­шал я без­за­кон­но­му че­лю­сти и из зу­бов его ис­тор­гал по­хи­щен­ное. (...) Вни­ма­ли мне и ожи­да­ли, и без­мол­вст­во­ва­ли при со­ве­те мо­ем. По­сле слов мо­их уже не рас­су­ж­да­ли; речь моя ка­па­ла на них. (...) Я на­зна­чал пу­ти им и си­дел во гла­ве и жил как царь в кру­гу вои­нов, как уте­ши­тель пла­чу­щих (29.12-25).

Дру­зья Ио­ва не мог­ли ведь не знать его про­шло­го. Но что им за де­ло до пра­во­ты ка­нув­ше­го в не­бы­тие цар­ско­го су­да. Их «сис­те­ма» ну­ж­да­ет­ся в ви­нов­ных. Ина­че — от­ку­да взять­ся спра­вед­ли­во­сти в их по­ни­ма­нии: не­ми­нуе­мой на­гра­де для до­б­рых и ка­ре для злых?

Та­ков мир муд­ре­цов. Есть в их ми­ре спра­вед­ли­вость, за­сея­ны в нем се­ме­на пре­муд­ро­сти, так что и Со­кра­ту, и Спи­но­зе, и Кан­ту, и Ге­ге­лю най­дет­ся ме­сто под рас­ки­ди­стым дре­вом. Нет в этом ми­ре пус­тя­ка — жиз­ни, в нем нет кра­сок, бью­щих в гла­за, и зву­ков, по­тря­саю­щих слух. Не­от­зыв­чи­вость и глу­хо­та сте­ной от­го­ро­ди­ли муд­ре­цов от ми­ра кра­сок и зву­ков — за­то их соб­ст­вен­ная моз­го­вая го­ряч­ка раз­бух­ла до объ­е­ма це­лой все­лен­ной. Ра­ди это­го их соб­ст­вен­но­го, урод­ли­во­го, ка­ст­ри­ро­ван­но­го ми­ра они жерт­ву­ют Ио­вом, ко­то­ро­му в их ми­ре нет мес­та.

Это еще да­ле­ко не все. Мир их ну­ж­да­ет­ся в бо­же­ст­ве. То и де­ло муд­ре­цы при­зы­ва­ют имя Гос­под­не. Ели­фаз уко­ря­ет Ио­ва:

Но я к Бо­гу об­ра­тил­ся бы, пре­дал бы мое де­ло Бо­гу... (5.8).

Ка­ко­му? — в этом все де­ло. Бог Ели­фа­за со­дей­ст­ву­ет зем­ле­де­лию (5.10), вос­ста­нав­ли­ва­ет в пра­вах уни­жен­ных, удов­ле­тво­ря­ет жа­лоб­щи­ков (5.II), за­щи­ща­ет бед­ня­ков (5.15), раз­ру­ша­ет за­мыс­лы ко­вар­ных и «улов­ля­ет» хит­рых (5.12-14). — Не­что по­доб­ное се­го­дняш­ним функ­ци­ям ше­ри­фа в од­ном из аме­ри­кан­ских шта­тов.

Ес­ли же от­бро­сить хит­ро­ум­ную диа­лек­ти­ку то­го, что долж­но быть, и то­го, что есть; ес­ли вер­нуть­ся к ми­ру, ка­ким мы его зна­ем и ка­ким его знать не хо­тят муд­ре­цы,— то при­хо­дит­ся за­клю­чить: все­го это­го Бог не де­ла­ет! Един­ст­вен­но от­ве­ден­ных ему пре­муд­ро­стью му­ни­ци­паль­ных функ­ций — Он и то не вы­пол­ня­ет...

Бог Ели­фа­за не де­ла­ет и не дол­жен де­лать ни­че­го, кро­ме осу­ще­ст­в­ле­ния спра­вед­ли­во­сти, дос­туп­ной ра­зу­му Ели­фа­за (при­том на де­ле не су­ще­ст­вую­щей!). Твор­цу не­ба и зем­ли — не во­об­ра­зить ни­че­го, что не спо­со­бен вы­ска­зать из уст муд­ре­цов «дух ра­зу­ме­ния».

Са­мо­на­де­ян­ность муд­ре­цов го­ло­во­кру­жи­тель­на.

Раз­ве ма­лость для те­бя уте­ше­ния Бо­жии? И это не­из­вест­но те­бе? (15.II)

Бог по­ка что в уте­ше­ни­ях Ио­ва уча­стия не при­ни­мал. Оче­вид­но, Ели­фаз име­ет в ви­ду свои уте­ше­ния. Ло­ги­ка на все вре­ме­на: спер­ва муд­рец пред­став­ля­ет на ме­сто Бо­га соб­ст­вен­ную муд­рость, а за­тем и по­про­сту се­бя са­мо­го.

Бог муд­ре­цов при­зван осу­ще­ст­в­лять ку­цую спра­вед­ли­­вость — то на­гра­ж­дая, то ка­рая. То и дру­гое со­вер­ша­ет­ся с не­умо­ли­мой спра­вед­ли­во­стью ма­ят­ни­ка. Не­пре­лож­ность су­да, осо­бен­но на­счет ка­ры, не про­сто ут­вер­жда­ет­ся — сла­до­ст­ра­ст­но вос­пе­ва­ет­ся муд­ре­ца­ми. Чер­ты Бо­га на­гра­ж­даю­ще­го и Бо­га ка­раю­ще­го не мо­гут в ито­ге не слить­ся в один об­раз, воз­вы­шаю­щий­ся на­до всею этой пре­муд­ро­стью: об­раз Бо­га рав­но­душ­но­го.