Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

Сопровский Александр

Вот итог об­зо­ра Шес­то­вым ра­цио­на­ли­сти­че­ских уче­ний:

« По­рок на­ше­го мыш­ле­ния.В тео­рии по­зна­ния цар­ст­ву­ет идея не­об­хо­ди­мо­сти, в эти­ке — по­ту­ск­нев­шая и ос­ла­бев­шая не­об­хо­ди­мость: дол­жен­ст­во­ва­ние. Ина­че со­вре­мен­ная мысль не мо­жет сдви­нуть­ся с мес­та» /264/.— «Фи­ло­со­фия же, не дер­заю­щая под­нять­ся над ав­то­ном­ным зна­ни­ем и ав­то­ном­ной эти­кой, фи­ло­со­фия, без­воль­но и бес­по­мощ­но скло­няю­щая­ся пред от­кры­вае­мы­ми ра­зу­мом ма­те­ри­аль­ны­ми и иде­аль­ны­ми дан­но­стя­ми и от­даю­щая им на по­ток и раз­граб­ле­ние «еди­ное на по­тре­бу», не при­во­дит че­ло­ве­ка к ис­ти­не, а на­ве­ки от ис­ти­ны уво­дит» /22/.

«По­это­му,— го­во­рит Лю­тер, и вслед за Лю­те­ром по­вто­ря­ет Шес­тов,— ко­гда за­кон на­пу­га­ет со­весть... ве­ди се­бя так, как буд­то ты о за­ко­не

ни­ко­гда не слы­шал, но вой­ди во мрак, где не све­тит те­бе ни за­кон, ни ра­зум. но лишь тай­на ве­ры... Так ве­дет нас Еван­ге­лие, вне и над све­том за­ко­на и ра­зу­ма во мрак ве­ры, где нет ни ра­зу­ма, ни за­ко­на» /112/.— То­гда Бог — не Бог уче­ных, но Бог Ав­раа­ма, Исаа­ка и Иа­ко­ва — по­ве­дет че­ло­ве­ка, и че­ло­век пой­дет, не зная, ку­да, что­бы при­дти в обе­то­ван­ную зем­лю. Ве­ра Ав­раа­ма, от­чая­ние Ио­ва, «аб­сурд» Кир­ке­го­ра, про­зре­ние Дос­то­ев­ско­го — не раз уже от­кры­вал­ся че­ло­ве­че­ст­ву этот по ви­ди­мо­сти бе­зум­ный путь, путь по ту сто­ро­ну зна­ния. Это есть «...тот един­ст­вен­ный ис­точ­ник, из ко­то­ро­го мож­но за­черп­нуть ме­та­фи­зи­че­скую ис­ти­ну: да ис­пол­нит­ся обе­то­ва­ние — sujdeѕn aJdunathѕsei uJmivn(не бу­дет для вас ни­че­го не­воз­мож­но­го)!» /77/.

4

Как уже при­хо­ди­лось го­во­рить, ис­точ­ник пе­ре­во­ро­та в гно­сео­ло­гии, о ко­то­ром меч­тал Шес­тов,— это по­треб­ность в цен­но­сти. Выс­шая же цен­ность — это со­тво­рен­ная ис­ти­на, ис­ти­на, тво­ри­мая Бо­гом по Сво­ему ус­мот­ре­нию. Пе­ре­во­рот, вы­во­дя­щий на путь к этой ис­ти­не,— по­до­бен про­бу­ж­де­нию от кош­ма­ра.

Мож­но ли во­об­ще го­во­рить о тео­рии по­зна­ния, ко­гда речь идет о пе­ре­во­ро­те. за­ду­ман­ном Шес­то­вым в этой об­лас­ти? То, о чем го­во­рит Шес­тов, ма­ло по­хо­дит на «тео­рию» и уж во­все не­схо­же с по­зна­ни­ем, как мы пред­став­ля­ем се­бе про­цесс по­зна­ния. Ка­кое же сло­во по­доб­рать? Пред­две­рие пу­ти к еди­но­му на по­тре­бу?.. Впро­чем, мож­но со­хра­нить и сло­во «гно­сео­ло­гия», ра­зу­мея те­перь под тео­ри­ей по­зна­ния — вы­яс­не­ние бес­по­мощ­но­сти по­зна­ния, по­иск иных пу­тей мыш­ле­ния к Бо­гу, ми­ру, лю­дям и се­бе.

Гно­сео­ло­гия ре­ли­ги­оз­ной фи­ло­со­фии, пре­об­ра­зо­ван­ная Шес­то­вым, име­ет не­сколь­ко пред­по­сы­лок. Они все слу­жат це­ли пе­ре­ве­де­ния фи­ло­со­фии из без­лич­но-объ­ек­тив­но­го ва­куу­ма в жи­вую лич­но­ст­ную сре­ду. Все они по­это­му но­сят лич­ныечер­ты — «эк­зи­стен­ци­аль­ные», как хо­те­лось бы со­вре­мен­но­му сло­во­упот­реб­ле­нию, ра­бо­леп­ст­вую­ще­му пе­ред тер­ми­но­ло­ги­ей да­же то­гда, ко­гда речь идет о пре­об­ра­зо­ва­нии от­вле­чен­но­го тер­ми­на-зна­ка в жи­вое сло­во-об­раз.

На сме­ну все­об­ще­му, от­вле­чен­но­му, без­лич­но­му «по­знаю­ще­му субъ­ек­ту» при­хо­дит жи­вая лич­ность. Шес­тов идет на это сме­ло, без­ус­лов­но и на ред­кость по­сле­до­ва­тель­но. В этом смыс­ле боль­ше­го «эк­зи­стен­циа­ли­ста» труд­но се­бе пред­ста­вить. Ло­ма­ет­ся са­мо взаи­мо­от­но­ше­ние субъ­ект — объ­ект, это же­ст­ко-не­из­мен­ное про­кру­сто­во ло­же всех сиc­тем ра­цио­на­лиз­ма. Что­бы вер­но ра­зо­брать­ся в этом, нуж­но под­черк­нуть: «субъ­ект», со­глас­но гно­сео­ло­гии ра­цио­на­лиз­ма, не толь­ко не есть жи­вая еди­нич­ная не­по­вто­ри­мая лич­ность, но он не есть хо­тя бы и лич­ность в ее лишь по­знаю­щей функ­ции. Все­об­ще-обя­за­тель­ная при­ро­да объ­ек­тив­ных ис­тин и от субъ­ек­та тре­бу­ет черт все­общ­но­сти; дос­ти­га­ет­ся же это как раз че­рез от­ре­че­ние от соб­ст­вен­ной лич­но­сти, от «осо­бен­но­сти». Та­ким об­ра­зом, субъ­ект за­ви­сит от объ­ек­та. Но и объ­ект без субъ­ек­та не был бы тем, что он есть: ведь толь­ко от­ре­шив­ший­ся от лич­но­сти субъ­ект мо­жет соз­дать по­ня­тие об объ­ек­тив­но­сти. В кор­не фаль­ши­во по­это­му пред­став­ле­ние, со­глас­но ко­то­ро­му объ­ек­тив­ность — ус­ло­вие не­за­ви­си­мо­сти от субъ­ек­та; она — ус­ло­вие ото­рван­но­сти от лич­но­сти, от жиз­ни, от жи­вой дей­ст­ви­тель­но­сти, это прав­да; но с по­знаю­щим субъ­ек­том объ­ект по­вя­зан обо­юд­но по ру­кам и но­га­м. Они по­оди­ноч­ке не­мыс­ли­мы и бес­по­мощ­ны, друг в дру­ге не­об­хо­ди­мо ну­ж­да­ют­ся, друг от дру­га не­от­тор­жи­мы, точ­но си­ам­ские близ­не­цы.— Шес­тов по­ся­га­ет на это тро­га­тель­ное дву­един­ст­во.

«И вот, ес­ли спро­сить «един­ст­вен­но» мыс­ля­ще­го (т. е. не знаю­ще­го и не боя­ще­го­ся тео­рии) че­ло­ве­ка: где «ис­тин­ное бы­тие» — в том ли обод­ран­ном ми­ре,

ко­то­рый ему пред­ла­га­ет фи­ло­со­фия и ко­то­рый она на­зы­ва­ет не­за­ви­си­мым от по­знаю­ще­го субъ­ек­та, или в том, где, хо­тя бы и при его соб­ст­вен­ном уча­стии, есть и зву­ки, и крас­ки, и фор­мы и т. д.— он, ко­неч­но, не ко­леб­лясь бы при­знал, что сущ­ность ми­ра от­то­го, что в его со­зи­да­нии ему са­мо­му да­но иг­рать твор­че­скую роль, нис­коль­ко не стра­да­ет, но что ес­ли бы «пред­ме­ты» по­зна­ния су­ще­ст­во­ва­ли не­за­ви­си­мо и от не­го и от ко­го бы то ни бы­ло, но ока­за­лись бы та­ки­ми, ка­ки­ми их изо­бра­жа­ет фи­ло­соф­ское «воз­зре­ние»,— то ни от «ис­ти­ны», ни от «сущ­но­сти» ни­че­го бы не ос­та­лось. А ес­ли это так, то, ста­ло быть, тео­рия по­зна­ния, ко­то­рая хо­чет быть как мож­но мень­ше тео­ри­ей и про­ник­нуть в «бы­тие», со­сто­ит не в том, чтоб спа­сать или оп­рав­ды­вать не­за­ви­си­мость то­го, что она име­ну­ет «das Ansichseiende» бы­тия в се­бе, т. е. обод­ран­но­го ми­ра, а чтоб при­нять и нау­чить­ся ви­деть сущ­ность бы­тия в том ми­ре, ко­то­рый хоть и за­ви­сит или да­же имен­но по­то­му, что за­ви­сит от субъ­ек­та (т. е. от жи­во­го су­ще­ст­ва), име­ет все то, за что его сто­ит лю­бить и це­нить. Ис­тин­но су­щее оп­ре­де­ля­ет­ся в тер­ми­нах ис­тин­но важ­но­го и ис­тин­но цен­но­го» /240/.

Здесь со­вер­шил­ся ряд чу­дес­ных пре­вра­ще­ний. Субъ­ект и объ­ект, ис­кус­ст­вен­но ото­рван­ные друг от дру­га, вме­сте с тем на­хо­ди­лись во взаи­мо­за­ви­си­мо­сти; в му­чи­тель­ном этом от­но­ше­нии оба ут­ра­ти­ли свою сво­бо­ду. Че­ло­ве­ку при­хо­ди­лось от­ка­зы­вать­ся от се­бя, да­бы «под­нять­ся» (точ­ней: «ис­па­рить­ся») до не­ес­те­ст­вен­но­го со­стоя­ния, ко­гда у не­го не ос­та­ва­лось уже дру­гих ин­те­ре­сов, за ис­клю­че­ни­ем объ­ек­тив­но­го по­зна­ния. Но стои­ло субъ­ек­ту пре­вра­тить­ся в лич­ность — и тот­час же вслед за субъ­ек­том ис­па­рил­ся фан­том «объ­ек­та», вме­сте со всею сфе­рой го­лой объ­ек­тив­но­сти, ко­то­рая не за­ви­сит яко­бы от нас. Че­ло­век ожил, мир за­зву­чал — и про­сия­ла ра­ду­га. Быв­ший субъ­ект и быв­ший объ­ект (име­нуе­мые в даль­ней­шем че­ло­век и мир) вос­со­еди­ни­лись оба по­сле ты­ся­че­ле­тий на­силь­ст­вен­но­го рас­ще­п­ле­ния, при этом оба обо­га­тив­шись. Му­чи­тель­но за­ви­сив­шие друг от дру­га в от­чу­ж­де­нии — в вос­со­еди­не­нии оба об­ре­ли сво­бо­ду. Ни субъ­ек­та, ни объ­ек­та не ос­та­лось да­же в «сня­том» ви­де... Тос­кую­щая по «син­те­зу» но­вей­шая нау­ка не мыс­лит син­те­за без ана­ли­за; что ска­жет нау­ка на­счет та­ко­госин­те­за?

Та­кая гно­сео­ло­гия спо­соб­на вы­вес­ти нас на он­то­ло­гию, вы­ра­жае­мую «в тер­ми­нах... ис­тин­но цен­но­го», т. е. на­сквозь про­ни­зан­ную ду­хом цен­но­сти. Пре­одо­ле­ние от­но­ше­ния субъ­ект — объ­ект ут­вер­жда­ет це­ло­ст­ностьи лич­но­ст­ностькак су­ще­ст­вен­ней­шие пред­по­сыл­ки ре­ли­ги­оз­ной фи­ло­со­фии. Это под­ра­зу­ме­ва­ет вы­ра­бот­ку но­вых... не «ка­те­го­рий» да­же, но уме­ст­но вы­ра­зить­ся по-шес­тов­ски — но­вых из­ме­ре­ний. Му­же­ст­во— пер­вое из этих лич­ных(«эк­зи­стен­ци­аль­ных») из­ме­ре­ний ре­ли­ги­оз­ной фи­ло­со­фии.

«Как на­пи­са­но: цар­ст­во Бо­жие бе­рет­ся си­лой» /49/.— «На­до пре­одо­леть стра­хи, на­до, со­брав все свое му­же­ст­во, пой­ти на­встре­чу смер­ти и у нее по­пы­тать сча­стья. Обыч­ное «мыш­ле­ние», мыш­ле­ние че­ло­ве­ка «по­ви­ную­ще­го­ся» и от­сту­паю­ще­го пе­ред уг­ро­за­ми не даст ни­че­го. Пер­вый шаг: при­учить се­бя не счи­тать­ся с «дос­та­точ­ным ос­но­ва­ни­ем». Пусть Эпик­тет или кто угод­но гро­зит, что он об­ре­жет нам уши, вы­ко­лет гла­за, за­ста­вит пить ук­сус или ци­ку­ту,— мы не ста­нем слу­шать его уг­роз, как не­об­хо­ди­мость не слу­ша­ет на­ших уве­ща­ний» /50/.

Ре­ли­ги­оз­ной фи­ло­со­фии при­ста­ло быть му­же­ст­вен­ной, и это воз­вы­ша­ет ее над ра­зум­ным по­зна­ни­ем. Ведь «...раз­ве мо­жет ра­зум не быть ле­ни­вым? В этом его сущ­ность, как и в его тру­со­сти» /231/.— Ра­зум па­су­ет пе­ред не­об­хо­ди­мо­стью, ре­ли­ги­оз­ная же фи­ло­со­фия по су­ти сво­ей — на­сту­па­тель­на. Как А не слу­ша­ет на­ших убе­ж­де­ний — так и нам не­че­го слу­шать. На этой ос­но­ве ре­ли­ги­оз­ная фи­ло­со­фия стро­ит соб­ст­вен­ную ло­ги­ку — ло­ги­ку, не счи­таю­щую­ся, как го­во­ри­лось вы­ше, с за­ко­на­ми то­ж­де­ст­ва и про­ти­во­ре­чия, так же как — о чем упо­ми­на­лось толь­ко что — и с за­ко­ном дос­та­точ­но­го ос­но­ва­ния.