Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

Сопровский Александр

Грех во­шел в мир. И гре­хо­па­де­ние за­клю­че­но не в не­по­слу­ша­нии, но в по­зна­нии. По­доб­ным об­ра­зом чи­тая кни­гу Бы­тия, Шес­тов по­сту­па­ет на­пе­ре­кор мощ­ной тен­ден­ции.— «Сло­ва, об­ра­щен­ные Бо­гом к Ада­му: «а от де­ре­ва по­зна­ния до­б­ра и зла, не ешь от не­го, по­то­му, что в день, ко­гда вку­сишь от не­го, ум­решь» — со­вер­шен­но не ла­дят­ся с на­ши­ми пред­став­ле­ния­ми ни о по­зна­нии, ни о до­б­ре и зле, но смысл их со­вер­шен­но ясен и не до­пус­ка­ет ни­ка­ко­го тол­ко­ва­ния. В них и толь­ко в них, ска­жу еще раз, один раз за всю ис­то­рию че­ло­ве­че­ст­ва про­зву­ча­ло то, что за­слу­жи­ва­ет на­зва­ния кри­ти­ки чис­то­го ра­зу­ма» /147/.

Хри­сти­ан­ст­во — ре­ли­гия ве­ры в вос­кре­се­ние — вновь об­ра­ти­ло взгляд че­ло­ве­че­ст­ва от де­ре­ва по­зна­ния к де­ре­ву жиз­ни, смер­тью смерть (и по­зна­ние) по­прав. Од­на­ко, не­оп­ла­то­ни­ки, гно­сти­ки и пе­ла­ги­ан­цы (на что на­стой­чи­во

ука­зы­вал Шес­тов) не­ма­ло по­тру­ди­лись, да­бы и хри­сти­ан­ская бо­го­слов­ская мысль Ев­ро­пы в сред­ние ве­ка отя­го­ти­лась ра­цио­на­ли­сти­че­ским ук­ло­ном. Не­ис­тре­би­мая жа­ж­да по­зна­ния (concupiscentia irrestibilis — та­ков под­за­го­ло­вок III час­ти кни­ги «Афи­ны и Ие­ру­са­лим») оз­на­ча­ла этот ук­лон хри­сти­ан­ско­го пу­ти. Но мно­го по­сле­до­ва­те­льней (как и в от­дель­ном во­про­се — о со­тво­рен­ной ис­ти­не, по по­во­ду че­го шла речь вы­ше) — тен­ден­ция эта во­зоб­ла­да­ла, ес­те­ст­вен­но, в се­ку­ля­ризо­ван­ной но­во­ев­ро­пей­ской фи­ло­со­фии.

Сис­те­ма Ге­ге­ля — рос­кош­ная куль­ми­на­ция но­во­ев­ро­пей­ско­го ра­цио­на­лиз­ма. Здесь-то — не­обы­чай­но к мес­ту — пер­во­ис­ток умо­зре­ния рас­крыл­ся с не­оп­ро­вер­жи­мой на­гляд­но­стью.— «Ге­гель не це­нил Биб­лии: Но­во­го За­ве­та он не лю­бил, а Вет­хий про­сто пре­зи­рал. И все же, ко­гда пе­ред ним пред­стал ос­нов­ной и труд­ней­ший фи­ло­соф­ский во­прос, он /.../ ищет опо­ры в рас­ска­зе кни­ги Бы­тия о гре­хо­па­де­нии» /86/.— Тут же при­во­дят­ся два от­рыв­ка из Ге­ге­ля с пе­ре­во­дом са­мо­го Шес­то­ва. Пер­вый: «...змей, по рас­ска­зу, не об­ма­нул че­ло­ве­ка; ибо Бог го­во­рил: «Вот, Адам стал, как один из нас, зная доб­ро и зло».— Вто­рой: «Плод де­ре­ва по­зна­ния до­б­ра и зла, то есть по­зна­ния, чер­паю­ще­го из се­бя ра­зу­м,— об­щий прин­цип фи­ло­со­фии для всех бу­ду­щих вре­мен». (Оба от­рыв­ка взя­ты Шес­то­вым из ге­ге­лев­ских лек­ций по ис­то­рии фи­ло­со­фии; лю­бо­пыт­но, что вто­рой из них от­но­сит­ся к по­ве­ст­во­ва­нию о Со­кра­те). Шес­тов го­во­рит по по­во­ду вы­ра­зи­тель­но­сти этих от­рыв­ков: «Не Ге­гель так ду­ма­ет — мы все убе­ж­де­ны, что змей, со­блаз­нив­ший на­ше­го пра­от­ца вку­сить от пло­дов де­ре­ва по­зна­ния до­б­ра и зла, не об­ма­нул его, и что об­ман­щи­ком был Бог, за­пре­тив­ший Ада­му есть эти пло­ды, из опа­се­ния, как бы он сам не стал Бо­гом. При­ста­ло ли Ге­ге­лю ссы­лать­ся на Св. Пи­са­ние — де­ло иное»/86/.

Так го­во­рит Шес­тов. Уме­ст­но еще до­ба­вить: Ге­гель да­же са­мое ло­ги­кувы­во­дил из «ми­фа» о гре­хо­па­де­нии, про­воз­гла­шая, что рас­смот­ре­ние это­го ми­фа «...в на­ча­ле ло­ги­ки пред­став­ля­ет­ся уме­ст­ным, так как по­след­няя име­ет сво­им пред­ме­том по­зна­ние, а в этом ми­фе так­же де­ло идет о по­зна­нии, о его про­ис­хо­ж­де­нии и зна­че­нии». /Эн­цик­ло­пе­дия фи­ло­соф­ских на­ук, т. 1. Нау­ка ло­ги­ки. 24, при­бав­ле­ние 3-е.— М., 1975, с. 128/.

Итак, фи­ло­со­фия в ли­це Ге­ге­ля за­яв­ля­ет во все­ус­лы­ша­ние, что: 1) прин­ци­пы ее ве­дут ро­до­слов­ную от змея кн. Бы­тия; 2) Бог, а не змей, об­ма­нул че­ло­ве­ка.

...По­зна­ние всту­пи­ло в свои пра­ва, вме­сто сво­бо­ды твор­че­ст­ва на­вя­зав че­ло­ве­ку за­ко­ны мыш­ле­ния. На­ча­ло это­го «за­ко­но­да­тель­ст­ва» — в не­дока­зуе­мых, но как буд­то и не ну­ж­даю­щих­ся в до­ка­за­тель­ст­вах са­мо­оче­вид­но­стях. Са­мо­оче­вид­но­сти эти (на­при­мер, А=А, или не-А№А) пред­став­ля­ют со­бой лишь по­дог­нан­ное под осо­бен­но­сти рас­суд­ка, иде­аль­но аб­ст­ра­ги­ро­ван­ное, на­прочь ли­шен­ное соб­ст­вен­но­го со­дер­жа­ния бы­тие. Из этой-то пе­ны мор­ской ро­ж­да­ют­ся на свет ло­ги­че­ские ка­те­го­рии, всту­паю­щие в раз­лич­ные опе­ра­ции: над са­ми­ми со­бою (соб­ст­вен­но ло­ги­ка), над свой­ст­ва­ми ра­зу­ма и во­про­са­ми по­зна­ния (гно­сео­ло­гия), над ис­тин­но су­щим (он­то­ло­гия) и да­лее — эти­ка и проч.

Как, од­на­ко, воз­мож­на во­об­ще ра­цио­на­ли­сти­че­ская он­то­ло­гия? Ко­гда не­что вы­чле­не­но, умер­щв­ле­но, рас­чле­не­но, пре­па­ри­ро­ва­но к ис­сле­до­ва­нию — как воз­вра­тить это не­что к дей­ст­ви­тель­но­му бы­тию, да­бы вправ­ду уви­деть его дей­ст­ви­тель­ное бы­тие? — Ра­цио­на­ли­сты на де­ле: 1) вы­да­ют за свой­ст­ва бы­тия за­ко­ны мыш­ле­ния: Ге­гель; 2) во­все от­ка­зы­ва­ют­ся от он­то­ло­гии, до­воль­ст­ву­ясь яв­ле­ния­ми как яв­ле­ния­ми: по­зи­ти­визм; 3) тщет­но пы­та­ют­ся «син­те­зи­ро­вать» це­лое из кус­ков: сис­тем­но-струк­тур­ный ме­тод и т. п. ...Воз­мож­на, в сущ­но­сти, лишь вот ка­кая он­то­ло­гия: по­сколь­ку я про­чув­ст­во­вал, пе­ре­жил, по­лю­бил — по­столь­ку про­чув­ст­во­ван­ное, пе­ре­жи­тое, лю­би­мое су­ще­ст­ву­ет. И вспом­ним, как Адам на­ре­кал жи­вот­ным и пти­цам име­на. Вот раз­ни­ца ме­ж­ду твор­че­ской и на­уч­ной он­то­ло­ги­ей: я на­звал — и я оп­ре­де­лил. На­звал — т. е. далимя,

зна­чит — обо­га­тил. Оп­ре­де­лил (оп­ре­де­лил, ог­ра­ни­чил) — т. е. от­нялне­что, зна­чит — обед­нил.

Ма­ло что ме­ня­ет­ся, ес­ли по­зна­ва­тель­ные опе­ра­ции ос­но­вы­ва­ют­ся не на «ап­ри­ор­ном» ма­те­риа­ле. но на так на­зы­вае­мом опы­те. Опыт этот су­ще­ст­вен­но ог­ра­ни­чен. Во-пер­вых — обез­лич­кой (лич­ный ду­хов­ный опыт «эм­пи­ри­ка­ми» от­бра­сы­ва­ет­ся: их ин­те­ре­су­ют лишь «объ­ек­тив­ные» дан­ные). Во-вто­рых — на­уч­ным уров­нем ка­ж­дой дан­ной эпо­хи (т. е. те­ку­че­стью, не­на­деж­но­стью тех са­мых «объ­ек­тив­ных» дан­ных). В-треть­их же — и это глав­ное — опыт ог­ра­ни­чен из­би­ра­тель­ной оце­ноч­ной шка­лой ис­сле­до­ва­те­ля (это ог­ра­ни­че­ние по­рой не осоз­на­ет­ся); ча­ще все­го уче­ный — по­сколь­ку он обу­чен ло­ги­ке — ис­хо­дит в опы­те из тех же са­мых са­мо­оче­вид­но­стей... круг за­мы­ка­ет­ся. Вот по­че­му и эм­пи­ри­ков (по край­ней ме­ре — тра­ди­ци­он­ных) мож­но так­же от­не­сти к ра­цио­на­ли­стам (не­смот­ря на «пар­тий­ную» вра­ж­ду ме­ж­ду ни­ми) и мож­но го­во­рить о ра­цио­на­лиз­ме в ши­ро­ком смыс­ле сло­ва.

В ито­ге ро­ж­да­ет­ся «ра­зум­ное по­ня­тие». Ро­ж­да­ет­ся, уж ко­неч­но, по не­об­хо­ди­мо­сти: та­кое впе­чат­ле­ние соз­да­ет­ся пра­виль­но­стью ло­ги­че­ских опе­ра­ций. Ро­ж­да­ет­ся «ра­зум­ное по­ня­тие» о са­мом ра­зу­ме, о бы­тии, а так­же о том, как че­ло­ве­ку се­бя вес­ти ( долгу Кан­та — или осоз­нан­ная не­об­хо­ди­мостьу Спи­но­зы — она же, но еще лов­чее вы­да­вае­мая за сво­бо­ду, у Ге­ге­ля). «Же­лез­ные» за­ко­ны мыш­ле­ния по­ро­ж­да­ют он­то­ло­гию не­об­хо­ди­мо­сти, ко­то­рая вен­ча­ет­ся эти­кой по­кор­но­сти. Не­об­хо­ди­мость как та­ко­вая (при всей ее, срав­ни­тель­но со сво­бо­дой, не­при­вле­ка­тель­но­сти!) пред­ста­ет не толь­ко ос­но­вой ме­то­да, но и — вер­хов­ной цен­но­стью всей сис­те­мы.

...На эти-то на­ча­ла мыш­ле­ния, на сам «ход мыс­ли», на итог мыш­ле­ния на­па­да­ет со всей стра­стью Шес­тов. Он го­во­рит: не­об­хо­ди­мость и при­ну­ж­де­ние — во­все не за­ко­ны бы­тия, но лишь соб­ст­вен­ные за­ко­ны по­знаю­ще­го ра­зу­ма. И гос­под­ство этих за­ко­нов — лишь ты­ся­че­ле­тия­ми для­щее­ся след­ст­вие гре­хо­па­де­ния, дей­ст­вие пло­дов с де­ре­ва по­зна­ния до­б­ра и зла.

Гре­хо­па­де­ние — пер­во­об­раз «куль­тур­ных ре­во­лю­ций» че­ло­ве­че­ст­ва, со­вер­шаю­щих­ся под зна­ме­нем ра­зу­ма. «Контр­ре­во­лю­ция» Шес­то­ва на­чи­на­ет­ся с вос­ста­ния про­тив «са­мо­оче­вид­но­стей». Од­на из них — за­кон про­ти­во­ре­чия, фор­маль­но­ло­ги­че­ский фун­да­мент по­зна­ния. Шес­тов об­ра­ща­ет­ся к со­стоя­нию сна. Глу­бо­ко спя­щий че­ло­век ве­рит в дей­ст­ви­тель­ность то­го, что с ним во сне про­ис­хо­дит.— «По­доз­ре­ние яв­ля­ет­ся или на­чи­на­ет яв­лять­ся то­гда, ко­гда мы на­чи­на­ем чув­ст­во­вать, что ов­ла­дев­шая на­ми си­ла вра­ж­деб­на нам, ко­гда сон пре­вра­ща­ет­ся в кош­мар. И то­гда лишь нам при­хо­дит на ум та не­ле­пая и бес­смыс­лен­ная идея,— все ведь бес­смыс­лен­ное и не­ле­пое уз­на­ет­ся по то­му при­зна­ку, что оно за­клю­ча­ет в се­бе внут­рен­нее про­ти­во­ре­чие,— что эта дей­ст­ви­тель­ность не есть под­лин­ная дей­ст­ви­тель­ность, а толь­ко сон­ное ви­де­ние, об­ман, ил­лю­зия. Од­но­вре­мен­но с этим пе­ред на­ми воз­ни­ка­ет ди­лем­ма: что вы­брать — кош­мар­ную дей­ст­ви­тель­ность или не­ле­пое до­пу­ще­ние? Кош­мар­ная дей­ст­ви­тель­ность ос­корб­ля­ет все на­ше су­ще­ст­во, не­ле­пое до­пу­ще­ние ос­корб­ля­ет ве­ли­чие ра­зу­ма. Не вы­би­рать нель­зя, ибо, ес­ли вы­бо­ра не сде­ла­ешь сам, кто-то или что-то дру­гое за те­бя вы­бе­рет. Во сне, как из­вест­но, че­ло­век вы­би­ра­ет вто­рое: пе­ред ужа­са­ми кош­ма­ра страх ос­кор­бить ве­ли­чие ра­зу­ма те­ря­ет свою власть над на­ми — мы про­сы­па­ем­ся. На­яву по­ря­док дру­гой. Мы все «при­ни­ма­ем», как бы от­вра­ти­тель­но, по­стыд­но и ужас­но нам не пред­став­ля­лось то, что при­ятию под­ле­жит, толь­ко бы не ос­кор­бить ра­зу­ма и стоя­ще­го на его ох­ра­не «за­ко­на» про­ти­во­ре­чия» /97-98/.

Шес­то­ву пре­крас­но из­вес­тен ве­ка­ми ис­пы­тан­ный ар­гу­мент про­тив по­ся­га­тельств на са­мо­оче­вид­ность: ес­ли ты со­мне­ва­ешь­ся во всем, вплоть до оче­вид­но­го, то и са­мо твое су­ж­де­ние мо­жет (и долж­но) вы­звать со­мне­ние. Как учил Ге­гель, не­до­ве­рию к ра­зу­му нуж­но про­ти­во­пос­та­вить «не­до­ве­рие к не­до­ве­рию» (в кни­ге Шес­то­ва об этом — см. с. 84-85 и др.).— Ме­ж­ду тем Шес­тов и сам — хо­ро­ший ло­гик. И еще в 1917 г. / ста­тья «Momento mori»; позд­нее ста­тья эта во­шла в кни­гу «Власть клю­чей»/ Шес­тов на­ста­и­вал: за­щи­тить та­ким об­ра­зом за­кон про­ти­во­ре­чия — нель­зя. Та­кая за­щи­та — лишь тав­то­ло­гия, ибо са­мо за­щи­ти­тель­ное умо­зак­лю­че­ние ос­но­вы­ва­ет­ся на за­ко­не про­ти­во­ре­чия, ко­то­ро­го оп­по­нен­ты как раз и не при­зна­ют!