Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

Сопровский Александр

Ра­зум хи­тер (как мно­гие лен­тяи и тру­сы; как хит­рей­шая изо всех тва­рей в кни­ге Бы­тия). И, как нель­зя до­ве­рить ра­зу­му — «кри­ти­ку ра­зу­ма» (о чем уже бы­ло ска­за­но), — так, тем бо­лее, нель­зя пре­датьсу­ду ра­зу­ма еди­ное на по­тре­бу.

Ло­ги­ка — яд­ро гно­сео­ло­гии; ка­ко­ва же ее судь­ба в той бу­ре, ко­то­рую в тео­рии по­зна­ния под­нял Шес­тов? И на этот счет мыс­ли Шес­то­ва не­обык­но­вен­но впе­чат­ляю­щи.— «Спо­соб­ны ли мы про­яв­лять та­кую ре­ши­мость, так (от­ка­зав­шись от во­про­ша­ния.— А.С.) осу­ще­ст­вить сво­бо­ду во­ли, ко­то­рой нас прель­ща­ли фи­ло­со­фы? Или луч­ше: хо­тим ли мы та­кой сво­бо­ды? Та­кой сво­бо­ды, чтоб и за­ко­ны то­ж­де­ст­ва и про­ти­во­ре­чия и са­ма jjAnaѕgkhу нас на по­сыл­ках(курсив мой. — А.С.) бы­ли?» /41/ — То есть: не «от­ме­нять» ло­ги­ку, но — пре­об­ра­зо­вать ее функ­ции. Пре­вра­тить ло­ги­ку в не­что от­но­си­тель­ное, осоз­нать ее как со­тво­рен­ную, как за­ви­си­мую от ве­ры, от твор­че­ско­го ак­та, от во­ли Бо­га.

За­ко­ны

про­ти­во­ре­чия и то­ж­де­ст­ва, к при­ме­ру, мо­гут ока­зать­ся и весь­ма цен­ны­ми на служ­беу «вто­ро­го из­ме­ре­ния мыш­ле­ния».— «Ор­фей ут­вер­ждал, что Эв­ри­ди­ка есть Эв­ри­ди­ка и вся­кая дру­гая жен­щи­на не есть Эв­ри­ди­ка. И, во­лей Ор­фея, в этом слу­чае за­кон про­ти­во­ре­чия ста­но­вит­ся «не­по­ко­ле­би­мей­шим прин­ци­пом» /257/.

По­жа­луй, наи­бо­лее вы­ра­зи­тель­но о за­ко­нах ло­ги­ки Шес­тов го­во­рит та­ким об­ра­зом: в об­нов­лен­ной ре­ли­ги­оз­ной фи­ло­со­фии они «...пе­ре­ста­ют быть за­ко­на­ми и пре­вра­ща­ют­ся в ис­пол­ни­тель­ные ор­га­ны(курсив мой. — А.С.)...» /41/.

И вот цель.— «Мыс­лить, не ог­ля­ды­ва­ясь, соз­дать «ло­ги­ку» не ог­ля­ды­ваю­ще­го­ся мыш­ле­ния — пой­мет ли ко­гда-ни­будь фи­ло­со­фия, пой­мут ли фи­ло­со­фы, что в этом пер­вая и на­сущ­ней­шая за­да­ча че­ло­ве­ка,— путь к «еди­но­му на по­тре­бу?»

/271/.

Все это — да­ле­ко не пус­тые сло­ва, не бла­гие по­же­ла­ния и не от­вле­чен­ные по­ло­же­ния. Гно­сео­ло­ги­че­ский пе­ре­во­рот Шес­то­ва чрез­вы­чай­но кон­кре­тен, раз­ра­бо­тан до мель­чай­ших де­та­лей. Он за­тра­ги­ва­ет гно­сео­ло­гию и ло­ги­ку до глу­бин, до са­мой тех­ни­ки мыш­ле­ния. Сле­ду­ет от­не­стись к это­му с ис­клю­чи­тель­ной серь­ез­но­стью.

« При­блу­див­шие­ся мыс­ли.Ино­гда упор­но сто­ит пе­ред ва­ми и не ухо­дит мысль, ко­то­рая яс­но (так в тек­сте.— А.С.) при­шла от­ку­да-то из­вне и ни­чем не свя­за­на с те­ми пе­ре­жи­ва­ния­ми, ко­то­рые обыч­но да­ют ма­те­ри­ал для ва­ших мыс­лей. Но не спе­ши­те гнать ее, ка­кой бы чу­ж­дой и стран­ной она вам ни ка­за­лась. И не тре­буй­те от нее до­ка­за­тельств за­кон­но­сти ее про­ис­хо­ж­де­ния» /254-255/.

Фи­ло­соф (ра­цио­на­лист) ужас­нет­ся та­ко­му под­хо­ду к де­лу. Ге­гель, на­при­мер, пи­сал: «Ко­гда я мыс­лю, я от­ка­зы­ва­юсь от мо­ей субъ­ек­тив­ной осо­бен­но­сти, уг­луб­ля­ясь в пред­мет, пре­дос­тав­ляю мыш­ле­нию дей­ст­во­вать са­мо­стоя­тель­но, и я мыс­лю пло­хо, ес­ли я при­бав­ляю что-ни­будь от се­бя». /Эн­цик­ло­пе­дия фи­ло­соф­ских на­ук, т. 1. Нау­ка ло­ги­ки, § 24, при­бав­ле­ние 2-е.— М., 1975, с. 124/.— Или, то­го хле­ще: «...для нау­ки важ­но не то, что у че­ло­ве­ка в го­ло­ве, а то, что он вы­ска­зы­ва­ет» /Фи­ло­со­фия ре­ли­гии, т. 1.— М., 1976, с. 67/.— Ге­гель це­ли­ком за все­об­ще­го «по­знаю­ще­го субъ­ек­та» и про­тив «от­се­бя­ти­ны». Доб­ро бы еще, од­на­ко, Шес­тов за­щи­щал мыс­ли, по­лу­чен­ные «от се­бя» или «из го­ло­вы». То­гда ос­та­вал­ся бы ка­кой-то шанс оты­скать по­до­бие сис­те­мы/ «Фи­ло­соф­ст­во­ва­ние без сис­те­мыне мо­жет иметь в се­бе ни­че­го на­уч­но­го...» — то­же, ра­зу­ме­ет­ся, Ге­гель. Эн­цик­ло­пе­дия, т. 1, § 14, при­ме­ча­ние.— Указ. изд., с.100/. — Но Шес­тов за­щи­ща­ет мыс­ли, при­шед­шие да­же не «от се­бя», но — во­об­ще Бог весть от­ку­да...

По­ка­за­тель­но, что Шес­тов тут же де­ла­ет ого­вор­ку. Да­же эта ве­ли­кая сво­бо­да не долж­на пре­вра­щать­ся в дог­му. Все долж­но осоз­на­вать­ся в жиз­нен­ной кон­крет­но­сти.— «Толь­ко не де­лай­те обоб­ще­ния: не все не­за­кон­ные де­ти близ­ки нам, а лишь не­ко­то­рые. И не все­гда то­же, а толь­ко ино­гда блуд­ный сын, вер­нув­ший­ся в дом, ми­лей то­го, кто нас не по­ки­дал» /255/.

Здесь — не в пер­вый раз и не слу­чай­но — Шес­тов об­на­ру­жи­ва­ет твор­че­скиечер­ты сво­его мыш­ле­ния. Ге­гель был бы всем этим шо­ки­ро­ван — и лю­бой «серь­ез­ный» фи­ло­соф по­со­чув­ст­во­вал бы Ге­ге­лю... За­то лю­бой по­эт по­нял бы с по­лу­сло­ва то, о чем го­во­рит Шес­тов,— и «при­нял» бы с лег­ко­стью, как «са­мо­оче­вид­ность». По­эты слы­шат гул в ушах — и ло­вят этот гул, на­страи­вая на его вол­ну смы­сло­вые зна­че­ния — и та­ким об­ра­зом соз­да­вая це­ло­ст­ность, ин­то­на­цию, ме­ло­дию бу­ду­ще­го сти­хо­тво­ре­ния. Од­но­вре­мен­но ищут от­дель­ные об­ра­зы, строч­ки, со­зву­чия, ко­то­ры­ми пред­сто­ит об­рас­ти этой це­ло­ст­но­сти, в ко­то­рых ей от­ны­не су­ж­де­но кон­кре­ти­зи­ро­вать­ся и во­пло­тить­ся. Вот тут-то, в этой сти­хии «при­блу­див­шим­ся мыс­лям» и раз­до­лье; по­рой они вы­стре­ли­ва­ют во­все не­ждан­но: в пу­ти че­рез лес или го­род, по­сре­ди шум­ной бе­се­ды, на ночь и т. п. Зна­ко­ма близ­ко по­этам и шес­тов­ская ого­вор­ка: не все­гда сле­ду­ет по­ла­гать­ся на при­блуд­ные эти; под­час не­об­хо­ди­мы со­сре­до­то­чен­ность, об­ду­мы­ва­ние, да­же план иной раз не по­ме­ха... В тех­ни­ке мыш­ле­ния, та­ким об­ра­зом, Шес­тов осу­ще­ст­вил на­стоя­щий пе­ре­во­рот, пе­ре­не­ся твор­че­ские прин­ци­пы в са­мые глу­бо­кие тай­ни­ки фи­ло­со­фии. Фи­ло­соф­ский смысл это­го пе­ре­во­ро­та — в осу­ще­ст­в­ле­нии на лич­но­ст­ной («эк­зи­стен­ци­аль­ной») ос­но­ве той са­мой му­же­ст­вен­ной без­ог­ляд­но­сти, о ко­то­рой речь уже шла.

Ме­ж­ду тем фи­ло­со­фия упор­но дер­жит­ся за все­общ­ность и без­лич­ность по­знаю­ще­го субъ­ек­та, за «на­уч­ную» сис­те­ма­тич­ность с ее не­ис­пра­ви­мой ме­ха­ни­стич­но­стью. И не толь­ко ра­цио­наль­ная фи­ло­со­фия в чис­тых ее про­яв­ле­ни­ях. Да­же у Бл.Ав­гу­сти­на, со­глас­но горь­ко­му за­ме­ча­нию Шес­то­ва, «... “ме­ха­низм” по­ни­ма­ния еще не из­жит, да­же ко­гда речь идет о бла­го­да­ти» /210/.— Ме­ж­ду тем имен­но в рус­ле ре­ли­ги­оз­ной фи­ло­со­фии на сме­ну «по­ни­ма­нию» (по­сти­же­нию в по­ня­ти­ях на ос­но­ве стро­гой и все­об­ще-обя­за­тель­ной сис­те­ма­тич­но­сти) долж­но при­дти бо­лее сме­лое, бо­лее сво­бод­ное, бо­лее об­раз­ное мыш­ле­ние — твор­че­ское.

Лишь то­гда воз­мож­но бу­дет обуз­дать са­мо­зван­ные при­тя­за­ния ра­зу­ма, ко­то­рый не да­ет нам Божь­ей ис­ти­ны, ибо от­ни­ма­ет у нас «...дер­жав­ное пра­во уча­ст­во­вать в твор­че­ском fiat (да бу­дет), втол­ко­вав и рас­плю­щив на­ше мыш­ле­ние в плос­ко­сти ока­ме­нев­ше­го est (есть)» /22/.

О т ­с т у ­п ­л е ­н и е. Ра­вен­ст­во — тай­на фи­ло­со­фии, ра­цио­наль­ной фи­ло­со­фии. Без­от­вет­ст­вен­ность, ду­хов­ная лень — выс­шее бла­жен­ст­во пад­ше­го че­ло­ве­ка. Че­ст­но за­ду­мать­ся — для не­го страш­нее все­го на све­те. Му­чи­тель­но за­ду­мать­ся да­но лишь из­бран­но­му. За­то вся­ко­муда­но по­стичь за­ко­ны пра­виль­ной сис­те­мы; чем боль­ше вре­ме­ни, усид­чи­во­сти, ста­ра­ния (и толь­ко!) бу­дет за­тра­че­но — тем бо­лее слож­ные по­ня­тия бу­дут ус­вое­ны — и так до вер­шин диа­лек­ти­ки. И то­гда на­сту­пит ко­нец, то­гда мож­но бу­дет не ду­мать, и груз от­вет­ст­вен­но­сти сва­лит­ся с плеч. О чем ду­мать, за что от­ве­чать, ко­гда выс­шая ис­ти­на рав­но обя­за­тель­на для всех и со­дер­жит го­то­вую фор­му­лу (хо­тя фи­ло­со­фы изо всех сил от­би­ва­ют­ся от это­го по­след­не­го след­ст­вия) на все слу­чаи жиз­ни! — «В нау­ке нет ши­ро­кой стол­бо­вой до­ро­ги; лишь тот дос­ти­га­ет ее сияю­щих вер­шин, кто без ус­та­ли ка­раб­ка­ет­ся по ее уз­ким ка­ме­ни­стым тро­пам». (Маркс.— Эти сло­ва бе­лым по крас­но­му на пла­ка­тах ук­ра­ша­ют со­бой со­вет­ские на­уч­ные уч­ре­ж­де­ния). Но «ка­раб­кать­ся»-то вся­киймо­жет. Во­прос лич­ной ода­рен­но­сти — ста­но­вит­ся лишь во­про­сом о ко­ли­че­ст­ве вре­ме­ни, усид­чи­во­сти, ста­ра­ния, не­об­хо­ди­мо­го для ус­вое­ния. Внеш­няя «слож­ность» фи­ло­со­фии — лишь ма­ги­че­ский ри­ту­ал, зав­ле­каю­щий не­по­свя­щен­ных. Фи­ло­со­фия на де­ле зо­вет лю­бо­гок «сияю­щим вер­ши­нам», на ко­то­рых сла­бо­му да­но бу­дет от­дох­нуть от от­вет­ст­вен­но­сти, силь­но­му же — так­же ос­во­бо­ж­ден­но­му от лич­ной от­вет­ст­вен­но­сти — в ру­ки дан бу­дет меч диа­лек­ти­ки для по­ко­ре­ния ми­ра.— «Диа­лек­ти­ка есть та­кая же “си­ла”, как и си­ла фи­ло­соф­ская, есть та­кое же смер­то­нос­ное ору­жие, как меч или стре­ла. Нуж­но толь­ко вла­деть им, и весь мир бу­дет у тво­их ног» /56/.— Ус­по­кое­ние — сла­бым, меч — силь­ным, и вза­мен ни с тех, ни с дру­гих не спра­ши­ва­ет­ся ни­ка­кой от­вет­ст­вен­но­сти, глав­ное же — то и дру­гое да­ет­ся вне вся­кой за­ви­си­мо­сти от лич­но­го да­ра! Вот ра­вен­ст­во, ко­то­рое в се­бе та­ит фи­ло­со­фия. Вот по­че­му ку­ми­ры фи­ло­со­фии внеш­не столь час­то вы­гля­дят уро­да­ми, ли­бо тра­ди­ци­он­но изо­бра­жа­ют­ся та­ко­вы­ми (Со­крат). Суть этой из­вра­щен­ной сим­во­ли­ки — «кто был ни­чем, тот ста­нет всем». В этом — тай­ный па­фос фи­ло­со­фии как та­ко­вой...— «Че­ло­век сам по се­бе ра­зу­мен; в этом за­клю­ча­ет­ся воз­мож­ность рав­но­пра­вия всех лю­дей...» /Ге­гель. Эн­цик­ло­пе­дия фи­ло­соф­ских на­ук, т. 3. Фи­ло­со­фия ду­ха, § 393, при­бав­ле­ние.— М., 1977, с. 59/. — «Свое­об­ра­зию че­ло­ве­ка не сле­ду­ет по­это­му при­да­вать чрез­мер­но боль­шо­го зна­че­ния» /там же, при­бав­ле­ние, § 395.— Указ. изд. с. 74/.— «По­это­му са­мый факт та­лан­та нель­зя еще це­нить вы­ше ра­зу­ма...» /там же, с. 75/.— А твор­че­ст­во, как ни бей­ся, за­ви­сит от лич­но­го да­ра. т. е. от во­ли Бо­га, Чьи пу­ти не­ис­по­ве­ди­мы пе­ред ра­зу­мом. Твор­че­ст­во не стре­мит­ся ни к без­от­вет­ст­вен­ной ата­рак­сии, ни к без­от­вет­ст­вен­ной аг­рес­сии. Твор­че­ст­во не зна­ет и не хо­чет ус­по­кое­ния, ищет веч­но и му­чи­тель­но, при том же — к чес­ти твор­че­ст­ва и не в при­мер по­зна­нию — ка­ж­дый раз на­хо­дит те ра­дость и бла­жен­ст­во, ко­то­рые от по­зна­ния скры­ты... Ра­вен­ст­вом же здесь и не пах­ло ни­ко­гда.

По­то­му-то, иг­рая на чув­ст­вах за­ви­ст­ли­вых обы­ва­те­лей, фи­ло­со­фы до­би­лись то­го, что твор­че­ст­во вну­ша­ет по­доз­ре­ние, фи­ло­со­фия же — ес­ли не по­ни­ма­ние, то, по край­ней ме­ре, ува­же­ние и страх...

5

«В о ­п р о с. За­ме­ча­ли ли ве­ли­кие фи­ло­со­фы у се­бя са­мих про­ти­во­ре­чия? Или толь­ко их пре­ем­ни­ки эти про­ти­во­ре­чия за­ме­ча­ли, а им ка­за­лось, что про­ти­во­ре­чий нет? Я го­во­рю о Пла­то­не, Ари­сто­те­ле, Пло­ти­не. Ко­неч­но, за­ме­ча­ли, но нис­коль­ко не огор­ча­лись: зна­ли, что не в этом де­ло» /254/.

Вы­ска­зав­шись та­ким об­ра­зом, Шес­тов пе­ре­стра­хо­вы­ва­ет­ся и pro domo sua. По­это­му бы­ло бы глу­по ло­вить Шес­то­ва на про­ти­во­ре­чи­ях. Но бе­да при­хо­дит час­то от­ту­да, от­ку­да мень­ше все­го ее ожи­да­ешь. И стра­ст­ная про­по­ведь Шес­то­ва те­ря­ет убе­ди­тель­ность не столь­ко из-за про­ти­во­ре­чи­во­сти, сколь­ко из-за... раз­ду­ва­ния про­ти­во­ре­чий чу­жих. И это — Шес­тов, ве­ли­кий нис­про­вер­га­тель за­ко­на про­ти­во­ре­чия!

Све­жий ве­тер гу­ля­ет на стра­ни­цах, ко­то­рые Шес­тов по­свя­ща­ет ве­ре — то есть от­но­ше­ни­ям че­ло­ве­ка с Бо­гом. По­тря­са­ет и гно­сео­ло­ги­че­ский пе­ре­во­рот, со­вер­шен­ный Шес­то­вым — то есть его вме­ша­тель­ст­во в от­но­ше­ния че­ло­ве­ка с соб­ст­вен­ным ра­зу­мом. Но, ко­гда Шес­тов пе­ре­хо­дит к от­но­ше­ни­ям ме­ж­ду людь­ми,— речь его слов­но вы­ды­ха­ет­ся. В эти­ке Шес­тов си­лен лишь как от­ри­ца­тель, как оп­по­нент Со­кра­та и Спи­но­зы, Ари­сто­те­ля и Ге­ге­ля, в ос­таль­ном его со­об­ра­же­ния здесь час­то смот­рят­ся на­ду­ман­ной де­ка­дент­ской ри­сов­кой.

По­хо­же, что змей кн. Бы­тия по­пы­тал­ся отом­стить Шес­то­ву за то, что тот от­вер­нул­ся от его гно­сео­ло­ги­че­ских со­блаз­нов...

Пер­вое про­ти­во­ре­чие, об­на­ру­жен­ное Шес­то­вым там, где оно, быть мо­жет, ни­ко­гда и не су­ще­ст­во­ва­ло,— есть про­ти­во­ре­чие ме­ж­ду лич­ной ис­ти­ной и со­бор­но­стью.

Со­бор­ность бы­ла зна­ме­нем «рус­ско­го ре­ли­ги­оз­но­го ре­нес­сан­са». Во­пло­ще­ни­ем этой меч­ты стал Со­бор 1917 го­да, из­брав­ший Пат­ри­ар­ха Ти­хо­на. Дух то­го Со­бо­ра был на­де­ж­дой луч­ших сил рус­ско­го об­ще­ст­ва — на­де­ж­дой, по­силь­но про­ти­во­сто­яв­шей на­чи­нав­ше­му­ся в те же дни кро­ва­во­му кош­ма­ру. Для Шес­то­ва же со­бор­ность ас­со­ции­ро­ва­лась ис­клю­чи­тель­но со «все­мством» (иро­ни­че­ское сло­веч­ко Дос­то­ев­ско­го).