Алиса в стране Оплеух
Шрифт:
Я с вами беседую, слова ломаю в диагностике, рассчитанной на лживых патриотов, а ко мне уже прохожие мужчины присматриваются, оценивают, влюбляются, загораются бензовозами на дороге.
Предлагаете, чтобы я дитя по колёса машины толкнула, колясочку двинула ножкой, ненароком, якобы, случайно, и за трагедию деньги с водителя взяла – гору Алтайскую золота.
Не получится у меня, мил человек, и не человек вы, вроде, потому что – рыло, но рыло и у французов, угодные рылы, родовитые, Пушкина в молодые годы напоминают французы.
Машина
Снасильничают, ни копейки не заплатят, оттого, что уверены – по любви меня облагораживали, и оставят одну, растерзанную с трупиком ребенка в коляске – картина Апокалипсиса, а не добро.
Истины в том нет, и Правды нет, идите своей дорогой, рылохвостый искуситель!» — мать-героиня вздохнула, твёрдой походкой направилась к автобусной остановке, потому что на автобусной остановке – тишь и благодать, спасение от насильников, город Изумрудный на автобусной остановке.
Но не дошла – повалили, задрали юбку, насильничали над ней клерки, полицейские, бухгалтера, менеджеры нижнего звена; до сего момента не подозревали, что влюбятся, что страсть в них всколыхнется бурым медведем в Чернолесье.
Импотентами слыли, а как заколдованную мать-героиню увидели – взалкали, в оборотней превратились, шерсть вздыбили на загривках – любо-дорого чёрту посмотреть, и знаю – не заплатят голодной женщине, дитё новое сделают, и на дитё денег не дадут, голоса их — развязные вначале — потускнеют, свинцом зальются, в вату робкого оратора — что изо рта падает облаками – превратятся. – Из рыла чёрта хлынула зеленая пена с запахом шафрана и духов «Шанель номер пять». – Иыыыхма! Ирма!
Обманул меня Симеон отшельник, искусил, под смерть подогнал – безобразное дело, человека за ним не видно, тысячи чертей будут прОкляты после моего позора, как беженцы из Сирии.
Графиня! Алисия! На общественный суд ваш выношу свою смерть от ваших же побоев; рука у вас каменная, а вы – баба!
Вид снизу на вас – пещера воспоминаний, и зов из вашей пещеры – томительный, творческий — никакого попустительства религиозных организаций из пещеры не слышно, а только – чистая и светлая юность у вас между ног, и нужно эту пещеру-юность воспитывать, направлять, закалять в проруби, защищать от злых духов Чукотки, откуда бы нанайцы не дули в вас, девушка с двумя холмами на груди – рухнут на меня, задавят, погребут!
Баальбекская веранда вы, а не искусительинца!
Армагедон!
Сергей Иванович Королёв ты, а не графиня! – чёрт в ужасе выкатил глобусы очей, дернулся, затих, и тут же превратился в пар – без свидетелей, без вкуса и запаха – бесполезный для народного хозяйства.
Графиня Алиса легко подпрыгнула
Отражение в зеркале больше не кривлялось, не глумилось над графиней; чёрт исчез с левого плеча, а с правого – Ангел взирал безучастно на взволнованную графиню, словно смотрел через неё на толковый словарь Ожегова.
— Оденься… — Ангел прокричал с потусторонней укоризной конюха.
Добавил бы, и графиня Алиса понимала, что не досказал «бесстыдница», и Ангел понял, что графиня разгадала его непроизнесенное слово, но не высказался – то ли из вежливости, то ли из безразличия, когда – что воля, что – неволя – всё одно; пожалел девушку – культурную, нежную и хрупкую, несмотря на титановые мускулы.
— Одежда, матушки мои!
Я же голая и не обратила на порочность внимания, словно у меня ум взяли напрокат в школьную библиотеку! – графиня Алиса всплеснула руками-крыльями, захлопотала, чирикала, прикрывала срамные места ладошками, конфузилась (Ангел – из скромности и такта скрылся), но графиня робела, искала одежду, словно отпускала романтизм в далёкое плаванье на ладье Харона.
— Без одежды я потеряю моральный облик девушки из Института Благородных Девиц, запятнаю свою честь, поэтому – свечкой между ягодиц геморройного казнокрада – исчезну с лица культурной Земли.
На что я ослепительная похожа без одежды? На саксаул в пустыне ненастий?
На индейского вождя Белое Перо?
Графиня представила себя мышкой в мышеловке, завопила от ужаса, в зверином озлоблении подпрыгивала, вырывалась из придуманной золотой мышеловки, наступила на череп коня, опомнилась, ущипнула себя за правую ягодицу и засмеялась непринужденно и весело – так смеются официантки в дорогих ресторанах.
У левого уха зудел огромный комар; летал-летал да и ударил – несильная, но – обидная оплеуха, словно наказали не по заслугам, отрубили голову невинной.
Графиня Алиса вздрогнула, морально оплёванная, почувствовала себя крестьянкой у позорного столба; ладошкой попыталась прихлопнуть разумного комара.
Но комар – шустрый, проворный, как абиссинский гимнаст – перелетел на левую грудь графини, и не комар, и не утыканное ржавыми гвоздями старое полено, через которое оборотни перекидываются.
Невысокий человечек в зеленых обтягивающих неприличных панталончиках, в белых чулках, в розовых крохотных туфельках с серебряными пряжками; рубашечка белоснежная, жабо, шляпа сомбреро с пером птицы Счастья, а в руке лже комара – пенисная шпага; кума чёрта не переломит волшебную шпагу.
За спиной эльфа – лёгкие крылышки стрекозы.
— Получила оплеуху, озорница? – эльф топнул по груди графини ножкой – заколыхалось упруго, но грудь, оттого, что не дряблая, быстро восстановила положение равновесия – так перевернутый корабль «Титаник» через час возвращается в нормальное состояние. – Смерть – женщинам!