Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года)

Автор неизвестен

— Требуху горячую брата его младшего! Алпамыш сказал:

— Взгляни-ка, я на кого похож, дедушка?

— На могилу мою ты похож! — сердито закричал Култай. — Много бродяг, тебе подобных, приходило к нам, — каждый говорил, что от Алпамыша весть принес. Сколько на радостях подарков мы роздали им, сколько пожрали они барашков и коз, а потом уходили! Каждый думал: «Приду-ка и я, скажу: „Алпамыш!“ Култай поверит — что-нибудь мне даст, — в дураках останется. Видно, и ты задумал обманом козу получить, а получишь — уйдешь своим путем. Еще и тебя принесло нам на горе!»

— Э, дед Култай! — рассмеялся Алпамыш. — Не узнал ты меня. У Алпамыша твоего не было ли отметины какой-нибудь?

Ответил Култай: — У Алпамыша на правом плече был святой пятерни отпечаток. [44]

Оголил Алпамыш плечо свое, посмотрел Култай, — закричал:

— Ой,

ты сам и есть ребенок милый мой! Ты не снег ли чистый с той горы крутой? В караване ль верблюжонок молодой? Ока моего зрачок, ты вновь со мной, Господин народа и страны родной!..— И вокруг Хакима, восклицая так, Ходит дед Култай, его любовно чтя: — Это ты ль, мое любимое дитя! Ты ушел — и все мы, по тебе грустя, Верблюжатами ревели день и ночь. Где тебя найти и как тебе помочь?! Думали — погиб во вражеской дали, Думали, что ветры прах твой размели. Но теперь, из дальней возвратясь земли, Вражью грудь пронзи — и солью просоли!.. Благ былых найти в Конграте не мечтай, — Беды да обиды кровные считай. На меня взгляни, мой дорогой сынок, — Выплакал глаза твой старый дед Култай!.. — Плача, он Хакима к сердцу прижимал: — Ты, сынок, в плохое время к нам попал, — Свищет над Конгратом Ултантаза плеть. На его дела немыслимо глядеть, Поглядишь — и сам не сможешь утерпеть…

44

Святой пятерни отпечаток— отпечаток пальцев каландара (см. выше примеч. к стр. 10).

— А теперь дело такое: тридцать дней уже идет свадебный той Ултантаза, — жену твою взять он намерен. Если бездействуя сидеть будешь, так он ведь своего и добьется!

Алпамыш ответил: — Мы вот как сделаем, дедушка: оба на пир пойдем, — вы — в моей одежде, я — в вашей. Кто друг мне, кто враг, своими глазами посмотреть хочу, чтобы, поскользнувшись, в яму, кем-нибудь вырытую, не попасть мне.

Култай сказал: — Если так сделаешь, хорошо будет, сынок! В радостный день твоего прихода и я участие приму в пиршественном козлодрании.

Сняли они свои одежды — поменялись ими. Култай в роскошной одежде Алпамыша сел на Байчибара верхом — совсем как важный-важный аксакал. Алпамыш на плечи свои набросил рваный кебанак пастушеский, небрежно кушаком повязался, на голову чабаний тумак надел, на ноги — сапоги чабаньи… Зарезали они белую козу, — мясом и шурпой насытился Алпамыш. Вырезал батыр из белой козьей шкурки бороду себе, из кожи — ножницами нос приставной выкроил.

Озеро было поблизости.

Посмотрел Алпамыш с берега в воду — увидел себя сгорбленным, — точь-в-точь Култай пастух. Култаев посох он взял — на пир отправился. Проходит он мимо одного ряда юрт, — увидала его молодуха одна, подумала — Култай идет. Как-то пустила она в стадо к нему трех коз своих.

«Спрошу-ка о козах», — подумала она и побежала за мнимым Култаем, крича на бегу:

— Дед Култай, послушай-ка меня, постой! Я тебя узнала, — ты идешь на той? Я тебе задать один вопрос хочу… Ой, устала я! Остановись! — кричу, — Про своих узнать красавиц-коз хочу!.. Вы ко мне зайдите, я вас угощу… Козочки мои здоровы, живы ли? Веселы-резвы ль, набрались жиру ли? Верно, утомились вы с пути, ой-бой! Дедушка, прошу вас, в дом войдите мой, — Я вас накормлю отличною шурпой!..

Алпамыша озорство разобрало, — отвечает:

— Козы твои жиреют, резвятся; бросили козла, — с бараном имеют дела; рожают-плодятся, дают по двояшке-трояшке в год, — от трех твоих коз — сто четырнадцать приплод!

Женщина мало смышленой была: от трех коз сто четырнадцать родилось! Больше ста! Сердце

в ней поднялось:

— Ой, бабаджан, масло ваши уста!.. — Так эта молодуха простовата была.

Уцепилась она за Алпамыша:

— Зайдем ко мне в дом!

Вошли в юрту — хлеба нет ни крошки. Говорит ему хозяйка:

— Дедушка, посиди немножко, сито у соседки возьму, — испеку тебе лепешку, даже маслом помажу.

Убежала за ситом она. У соседки пять-шесть женщин сидело, о том о сем болтали. У молодухи, за ситом пришедшей, было, как говорится, полсотни ртов. С женщинами села — без дела болтая, забыла про Култая.

А Култай-Алпамыш сидит, ожидая, обшарил всю юрту кругом, видит — масло в бараньем желудке, мешок с творогом, — тает во рту! Ради шутки — все съел, опустошил юрту — вышел.

Возвращается молодуха, несет сито.

— Что ж вы, дедушка, уходите, — не едено не пито?

Отвечает Алпамыш: — На той боюсь опоздать. Мы — сыты. Без вас, янга моя, дом осмотрели ваш, того-сего отведали, солью вашей пообедали.

Говорит женщина: — На обратном пути ко мне заверните!

Входит она с ситом в дом — все вверх дном. «Как видно, — думает она, — нечистый джин похозяйничал в нем. Никакой не осталось еды! Если б, — думает, — это дед Култай был, столько пищи бы не истребил один, — кишка у старика тонка. Или это джин, или какой-нибудь батыр-пахлаван!» Так она решила…

А теперь — рассказу место об Алпамыше, под видом Култая, на свадебный пир отправившемся.

Палку волоча, идет Хаким-Култай. — Если суждено, вернусь я в дом родной — Встречусь со своей красавицей женой, Свадебный ее, бог даст, увижу той… Много женщин с ним шло по пути туда, — Надо им на пир богатый поглядеть! Каждая несет в узле тяжелом снедь, — (К тойхане дорога не близка, заметь!) — Надоело им под тяжестью пыхтеть: Женщины — тучны, — боятся похудеть. — Если б ты хотел нам, дедушка, помочь, Бога б за тебя молили день и ночь, Чтоб тебе жену молоденькую дал, Ханскую притом, единственную дочь… Нам свои узлы тащить уже невмочь. Если б на себя ты принял нашу кладь, Мы порожняком могли бы погулять. Наше затрудненье, дедушка, уладь, — Бога за тебя мы будем умолять!..— Алпамыш от них рассудок потерял. Скатерти со снедью он у них забрал, Все в широкополый кебанак сложил, — Похвалу своих попутчиц заслужил. Шел он с ними — шел, все шутками смешил. Проходить пришлось через большой пустырь. Он идет, все больше ускоряя шаг, Тащит на спине со снедью кебанак, — Неуклюжим бабам не поспеть никак! Вовсе, наконец, из виду он исчез. Так идет Хаким, тот мнимый старичок, Видит на пути он пастбище-лужок, Видит он журчащий, чистый родничок. Снял поклажу с плеч — присел на бережок… — Что за дастархан? — посмотрим, — он сказал, — Кебанак с узлами женщин опростал, Скатерти со всякой снедью развязал — И на бережке на травке разостлал. Было там всего припасено на пир: Масло и творог, в орешках — козий сыр, Жареное мясо и курдючный жир, И слоеные лепешки — катлама, И яичница с мукой была — куймак.

Озорства ради съел батыр все, что нашел в узлах, женщинами ему доверенных, даже и крошки ни от чего не оставил этот мнимый дед Култай.

Уничтожив все угощение, насбирал он валявшегося на пастбище сухого кизяка коровьего, пометных катышек овечьих-козьих, наполнил все посудины, завернул, увязал скатерти, как раньше было, все выставил на бережке родника, а сам отправился дальше…

Женщины, из виду его потеряв, не знали, как быть: то ли домой возвращаться, то ли догонять его. Споря между собой, до родника дошли они, — скатерти и посуду увидели, обрадовались — стали благословлять старика: