Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
ее антипод Соня могли бы плодоносить — но не от начала, подобного Серебрякову,
подавляющего их своим мертвым безличием. Однако и силы Войницкого, и силы Астрова —
силы трудовой русской интеллигенции истощались на сломе времен.
Как раз во времена «Дяди Вани», когда Андрей жил миром Ингмара Бергмана, он впервые
увидел Лив Ульман, уже снявшуюся в «Персоне» (1966) и после нее ставшую женой
почитаемого режиссера. Образ этой женщины оставил в его душе чувствительный
рассказам, уже в период работы над «Романсом», в тот момент, когда он сильно захворал, его
вдруг потянуло туда, к «странному миру Бергмана — к Лив». Свою почти фантастическую
встречу с прекрасной норвежкой режиссер подробнейшим образом описывает. Как он, почти в
полубредовом состоянии, после ночных видений с участием желанной женщины вздумал
позвонить бывшей супруге Бергмана, а затем и встретиться с ней, находящейся в это время в
другой, к тому же капиталистической, стране. В конце концов они стали друзьями.
В мемуарах Кончаловского женщина — один из главных персонажей. Ну, хотя бы во
вставной новелле «Она», которую и сам мемуарист предлагает воспринимать как
беллетристику.
Прибыв всего на три дня на отечественный кинофестиваль в Сочи, шестидесятилетний
повествователь знакомится с молодой привлекательной актрисой, причем вполне
соответствующей его женскому типажу. Ужинает с Ней и, конечно, приглашает к себе в
гостиничный номер. Тогда он испытал редкое наслаждение от физической любви: по
эмоциональности, по степени отдачи. Были женщины, с которыми в постели весело, были — с
которыми приятно, были — которых он любил, но ревновать не мог. И только потому, что они
были индифферентны в любви. Как можно ревновать женщину, когда понимаешь, что она так
же спокойно, равнодушно отдается и другому? Иное дело та, которая отдает все и умирает,
возрождаясь, поскольку страшно и больно вообразить, что она такая не только с тобой. После
этой ночи он чувствовал себя победителем и гордился «своей кавалерийской победой». Но
предупредил Ее, что у него жена и что он любит своих детей. И в тот же момент почувствовал,
что покинуть Ее не может, не может и дать Ей уехать, не может не видеть Ее еще, не обладать
Ею. Словом, он почувствовал, что влюбился…
Кроме беллетристики такого рода, в мемуарах Кончаловского можно найти и примеры
философии, посвященные отношениям мужчины и женщины. В последние годы режиссер
время от времени адресует своих собеседников к «замечательному философу» Камилле Палья,
американской феминистке, которую феминисты как раз и не любят. Как и она, Андрей считает,
что женщины и мужчины принципиально разные существа,
разрушает для того, чтобы построить, а женщина — строит. И если бы женщины правили
миром, то человечество до сих пор ютилось бы в хижинах, ибо естественное место женщины —
возле очага с ребенком. И даже если она не у очага, а в Совете Федерации, она тем не менее
остается существом, гораздо менее агрессивным, чем мужчина, в ней есть целомудренность,
которая в мужчине «должна отсутствовать». Мужчина — охотник. Он лучше ориентируется на
местности, осваивает пространство. Но язык изобрели женщины, потому что сидели вокруг
очага с детьми и от нечего делать общались. Известно, что девочки, как правило, начинают
читать раньше мальчиков…
Кончаловский не перестает удивляться феномену эротических влечений, в которых
мужчина и женщина опять же диаметрально противоположны друг другу, как Марс и Венера.
Вот один из его главных тезисов. Мужчина в своих сексуальных проявлениях утилитарен. Зов
плоти гонит его на поиски приключений. Траектория мужских вожделений, исследованная
Кончаловским на практике, такова: все начинается гигантским замыслом, а кончается жалким
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
119
итогом. «Гонишься, распаленный желанием, достигаешь цели и ровно через три минуты после
того, как все произошло, думаешь: неужели нельзя придумать какой-нибудь переключатель,
чтобы просто нажать кнопку — и она исчезла».
Другой тезис. В каждом мужчине живет Дон Жуан. К числу донжуанов Кончаловский
относит, конечно, и себя, всю жизнь обожавшего женщин «и только на шестом десятке
понявшего, что это внутренне присуще мужчине, ибо он рожден охотником».
И еще: отношения мужчины и женщины — это игра, совсем необязательно любовь. Пока у
мужчины есть иллюзия, что он мужчина, а у женщины — что она женщина, мир
воспринимается с надеждой. «Я говорю об иллюзии. Неважно, как обстоит в реальности. Для
мужчины, если иллюзия жива, игра продолжается…»
Кончаловский с пониманием цитирует итальянского писателя Альберто Моравиа: у
художника может быть только один недостаток — импотенция.
И, наконец, последнее, может быть, наиболее важное в этой философии. Кончаловский
вспоминает высказывание Бернардо Бертолуччи о том, что секс для итальянского коллеги —
убийство и одновременно страх смерти. Страх — великое чувство, продолжает тему
Кончаловский, именно в качестве могучего регулятора творческой энергии.